Поводом для обращения к наркологу послужил вопиющий случай. Константиныч, нарезавшись в гаражах до поросячьего визга, на виду у трёх двенадцатиэтажных домов, заселённых семьями военных, пополз по-пластунски по снежной равнине. Время от времени он вставал во весь свой исполинский рост, потрясал дрелью, должно быть изображающей пистолет и вопил: «Рота вперёд»! Потом снова падал и героически полз под градом пуль и снарядов к вражеским редутам. Может, он хотел закрыть неприятельскую амбразуру собственным телом, а, может, намеревался подбить вражеский танк. Кто знает? Во всяком случае, когда его взялись вязать подъехавшие менты, генерал отбивался до последней капли крови, не желая сдаваться в плен и лезть в «хмелеуборочную». Но его всё-таки затолкали в «воронок» и отвезли в мед вытрезвитель, где он и проснулся утром на жёсткой койке в обществе таких же «панфиловцев». Два последующих месяца генерал выходил из дома в пять утра и возвращался в час ночи, чтобы не нарваться на зорких соседей. Насколько мне известно, Константиныч до сих пор в завязке.
Нарколог — профессия вредная и опасная. Порой встречаются такие пациенты, что не только говорить, даже вспоминать о них небезопасно. Поэтому у волков наркологии вырабатывается склероз на имена и фамилии своих пациентов. Сколько раз я видел своих родовитых пациентов по телевизору, которые гордо заявляли, что никогда в жизни не употребляли спиртных напитков или самостоятельно завязали с алкоголем. Как же. А кто две недели назад крушил мебель в ординаторской, кидался телефонами и удостоверениями государственной важности?
(Здесь всё от меня зависит)
Группа из четырёх дюжих охранников заносила венценосную особу в клинику, ногами вперёд, держа за руки и за ноги. Роскошный кожаный плащ особы приближённой к президенту волочился по земле, загребая как ковш мартовский снег пополам с грязью. Государственный деятель был невообразимо опухшим и синюшным, но игривым. Когда телохранители, кряхтя, донесли его двухсоткилограммовое тело до двери, Тимофеич растопырил ноги и упёрся ими в косяки. Движение замерло. Носильщики ещё несколько раз пытались преодолеть дверной проём, но в самый ответственный момент чиновник раздвигал ноги и препятствовал вхождению процессии в храм Гиппократа. При этом гос чиновник хрипло гоготал и мотал от удовольствия головой. Один из охранников, по-видимому, главный, попытался урезонить зарвавшегося деятеля, мол, хватит, он и так неподъёмный как кабан, так ещё и кобенится. Тимофеич зажмурил один глаз и клятвенно пообещал, больше не озорничать. Но стоило поднести его к входу, как большой человек снова оттолкнулся пятками от стен. Тогда главный телохранитель, не слова не говоря, ткнул тренированным кулаком проказнику под дых, тот издал звук спущенной шины и обмяк. Процессия, наконец-то, преодолела врата наркологического рая.
(Спешка нужна при ловле блох)
Они звонят по телефону в три часа ночи и ставят перед фактом, что в два часа дня у них состоится встреча с премьер министром или президентом, министром иностранных дел или Господом Богом, поэтому абоненту нужно быть в форме. Срочно! Немедленно!! Безотлагательно!!! Да, запой. Ну и что? Всего-то два месяца попил. Мелочь, ерунда для молодого, растущего организма.
Сонный нарколог, с трудом ориентируясь в пространстве и времени, пытается робко возражать. Но разве можно противостоять бульдозеру?
— Через одиннадцать часов я должен быть на приёме у президента.
— Исключено.
— Доктор, очень нужно.
— Так сколько же времени вы пили?
— Два месяца и ещё пару недель.
— Вы себя в зеркале видели?
— А что? Меня уже и по зеркалу показывают? — отшучивается большущий человек.
Нарколог вынужден вылезать из тёплой постели и пилить на другой конец Москвы, чтобы выводить из запоя очередного чиновника. (Что поделаешь — это его работа). Дверь открывает, как правило, сам «именинник». В его глазах можно утонуть — так они обычно залиты, выхлоп от него такой, что растения в горшках гибнут на корню, но чиновник созрел для лечения.
После капельниц, плазмофереза и гемосорбции большой человек приобретает более или менее товарный вид, чем он моложе, тем ему, естественно, легче. Но если ему больше сорока пяти лет, (а таких чиновников подавляющее большинство) бедный человеческий организм бунтует и не прощает эксплуатации в подобном экстремальном режиме. Молниеносное выведение из запоя — удар по всему организму и после такой встряски хорошо бы отдохнуть и восстановиться. Ничего подобного, после приёма у президента, большие чиновники сразу же начинают трескать спиртное снова. И не докажешь им ничего, и не поспоришь с ними, они самые умные, облечённые властью и полномочиями. Вот только живут недолго.
(Да уж, обмыли пяточки)
У меня есть собственная книга рекордов Гиннесса. В ней записано, кто из пациентов, сколько не пил. Если обращавшийся за помощью находился в ремиссии больше трёх лет — милости просим, поставить в книге свою закорючку. Не надо размазывать сопли и слюни, дескать, спасибо, доктор, я замечательно себя чувствую и прочее. Коротко и ясно: я не пил десять лет и подпись. Так вот в моей книге есть ремиссии, и пять лет, и семь, и девять, и десять, и пятнадцать.
Но пальма первенства, безусловно, принадлежала Герасимычу, который обсыхал двадцать два года. В пятьдесят лет он завязал с огненной водой и до семидесяти двух её даже не нюхал. Окружающие давно уже привыкли, что дедушка всегда трезвый и вменяемый, но вот у бабушки стала свербеть одна навязчивая мыслишка, что семья должна обмыть пятой внучке пяточки, и Герасимыч должен непременно принять в этом участие. Четырём внукам дед ножки не обмыл, просквозил, но уж за внучку просто обязан поднять двести грамм. Дедушка долго отнекивался и отбрыкивался, но бабка была непреклонна — пьют все. Каждый должен принять участие в обмывке ножек у ребёнка. Каждый. Ладно, настояла на своём. Праздник удался на славу: Герасимыч выпил три стопаря самогонки, с непривычки его быстро развезло, и он отправился спать под смешки разгорячённой родни. Среди ночи дедушка проснулся и рванул к ларькам догоняться. Он внезапно почувствовал чудовищное влечение к спиртному, «как будто в бане плеснули из ковшика на каменку, аж всё зашипело». Деда ловили всей семьёй три недели, а он пил в чёрную, ночевал на чердаках и в подъездах, на скамейках и в песочницах. Благо, запой пришёлся на лето, да и кое-какой запас здоровья дедушка за двадцать два года трезвости всё-таки набрал. Когда же его, наконец, отловили, он принялся дубасить свою старушку, а также всех родных и близких, кто под руку попадётся, горланить советские, жизнеутверждающие песни и разминаться дочкиными духами. Насилу его угомонили и привели на повторную кодировку.
Наркологи знают, что влечение и толерантность заднего хода не имеют. (Это как кнопку «стоп» нажать на медиа плеере, фильм пойдёт ровно с того же места). Так и толерантность, увы, замирает на определённой дозе. Курильщик, который не курил десять лет и развязал, будет также, как когда-то высаживать по две пачки сигарет, а не парочку в день. Выпивальщик, отдохнувший пять годков, снова выдует свой законный литр водки, а не сто грамм.
Это самая опасная категория пациентов, самая коварная и непредсказуемая. По их внешнему виду никогда не скажешь, что они не просыхают годами. Эти обаяшки приветливо улыбаются, мило шутят и к месту цитируют Омара Хайяма и Лао-цзы. К концу беседы хочется плюнуть в глаза их родственникам и даже привлечь к уголовной ответственности за клевету, настолько милашки белы и пушисты. А их родные и близкие рассказывают вещи, от которых стынет кровь в ваших жилах и непроизвольно открывается рот. В принципе, больные, страдающие алкогольной и наркотической зависимостью, уже выдавили из себя по капле совесть. В принципе, лживость и изворотливость — главные симптомы при данных заболеваниях, но эта группа пациентов вне конкуренции. Они врут так артистично и жалостливо, манипулируют так умело и коварно, что нужно всегда быть начеку. Долголетний опыт приучил меня к выстраданной мысли — бойся обаятельных и милых пациентов, они могут обвести вокруг пальца кого угодно. У них, как правило, самые короткие ремиссии, потому что они умеют избегать радикальных методов лечения, откладывая всё на завтра, и внушают окружающим мысль, что справятся с алкогольной проблемой самостоятельно.
(Попел песенки)
Евгеньич — седой, с хорошим цветом лица и голливудскими зубами, дядечка сидел передо мной и жаловался на судьбу. Точнее на супругу.
