— Это достаточно пристойная история, чтобы я мог ее выслушать? — спросил я.
После короткого раздумья Генри решил, что история эта не покоробит мой слух, и рассказал следующее…
* * *
Этот незнакомец приехал омнибусом, который подают к поезду, прибывающему на станцию в четыре пятьдесят две пополудни, с саквояжем и большой плетеной корзиной с крышкой, похожей на корзину для белья. Он не позволил коридорному даже притронуться к корзине и сам потащил ее в свой номер. Нес за ручки, держа перед собой, и спотыкался на каждой второй ступеньке. На повороте лестницы он поскользнулся и сильно стукнулся головой о балюстраду, но не выпустил корзины, а только выругался и продолжил путь. Я видел, что он взволнован и нервничает, но, работая в гостинице, к нервным и взволнованным привыкаешь. Когда человек от кого-нибудь удирает или за кем-нибудь гонится, по пути он останавливается в гостинице, а если по его внешности видно, что он заплатит по счету, внимания на него не обращают. Но этот человек заинтересовал меня: выглядел он на удивление молодым и простодушным. Да и гостиница оказалась скучнейшей дырой в сравнении с теми местами, где я прежде работал. А если тебе три месяца приходится обслуживать коммерсантов, попавших в полосу неудач, или влюбленных, не выпускающих из рук путеводителя, становится так тоскливо, что радуешься всякому событию, самому незначительному, лишь бы оно нарушило приевшееся однообразие.
Я последовал за незнакомцем в его номер и спросил, не нужно ли ему чего. Со вздохом облегчения он опустил корзину на кровать, снял шляпу, вытер платком лоб и затем обернулся, чтобы ответить мне.
— Вы женаты? — спрашивает он.
Странно, когда задают такой вопрос официанту, но, поскольку его задал добропорядочный господин, я не нашел повода для тревоги.
— Как вам сказать… не совсем, — отвечаю (в то время я был только помолвлен, к тому же не со своей женой, надеюсь, вы понимаете, о чем я), — но я кое-что в этом смыслю, и если вам нужен совет…
— Не в этом дело, — перебивает он меня. — Однако я не хочу, чтобы вы надо мной смеялись. Я думал, что, если вы человек женатый, вы бы все лучше поняли. Нет ли в этом доме какой-нибудь благоразумной женщины?
— У нас служат женщины, — ответил я. — Что же касается их благоразумия, у каждого на этот счет свое мнение. В общем, они обыкновенные женщины. Позвать вам горничную?
— Да, пожалуйста, — говорит он. — Подождите минутку, давайте сначала откроем корзину. — Он принялся распутывать веревку, потом вдруг выпустил ее из рук и начал смеяться. — Нет, откройте-ка вы, только осторожно, это будет для вас сюрпризом.
Я не очень-то люблю сюрпризы. По собственному опыту знаю, что они большей частью неприятные.
— Что там такое? — спрашиваю я.
— Увидите, когда откроете, — отвечает он. — Вреда вам от этого не будет, — и вновь смеется.
«Ладно, — говорю я себе, — надеюсь, этот тип ничего плохого не задумал». И вдруг странная мысль пришла мне в голову, и я замер, взявшись за узел.
— А у вас там не мертвец? — спрашиваю я.
Молодой человек повернулся ко мне, бледный, как простыня на кровати, и ухватился за каминную доску.
— Боже мой! — восклицает он. — Даже не предполагайте такого! Мне это в голову не приходило! Открывайте скорее!
— Лучше идите-ка вы сюда и сами откройте ее, сэр, — возразил я. Вся эта история мне уже совершенно не нравилась.
— Не могу, — признается он. — После ваших слов… Меня всего трясет. Скорее откройте и скажите, что все в порядке.
Что ж, мне помогло собственное любопытство. Я развязал веревку, откинул крышку и заглянул в корзину.
Молодой человек отвел глаза, точно боялся заглянуть в корзину.
— Ну как там? — спрашивает он. — Он жив?
— Да уж жив. Я бы сказал, так жив, что дай Бог каждому.
— Дышит нормально? — последовал новый вопрос.
— Если вы не слышите, как он дышит, — говорю я, — тогда, наверное, вы оглохли.
Действительно, это дыхание услышали бы и на улице.
Молодой человек прислушался и довольно кивнул.
— Слава Богу! — восклицает он и усаживается в кресло у камина. — Вы знаете, мне это просто в голову не пришло. Больше часа я продержал его в корзине, и если бы он случайно запутался в одеяле… Никогда больше я не сделаю такую глупость!
— Вы его любите? — спрашиваю я.
Молодой человек взглянул на меня.
— Люблю? — повторяет он. — Еще бы! Ведь я его отец. — И он опять смеется.
— А, — говорю я, — значит, я имею честь разговаривать с мистером Костером Кингом?
— Костером Кингом? — удивленно переспрашивает он. — Моя фамилия Милбери.
— Но на наклейке с внутренней стороны крышки указано, — возражаю я, — что его отец Костер Кинг, отпрыск Звездного Света, а мать — Дженни Динс, отпрыск Дарби-Дьявола.
Молодой человек подозрительно посмотрел на меня и поставил между нами стул. Очевидно, теперь пришел его черед думать, что я сумасшедший. Убедившись, по-видимому, что никакой опасности нет, он начал придвигаться к корзине, пока наконец не заглянул в нее. Никогда в жизни я не слышал, чтобы мужчина издавал такой нечеловеческий вопль. Он стоял по одну сторону кровати, я — по другую. Щенок, разбуженный криком, сел в корзине и улыбнулся сначала одному из нас, потом — другому. Как я понял, это был бульдог примерно месяцев девяти. Превосходный образчик своего возраста.
— Мой ребенок! — завопил молодой человек, и глаза у него буквально вылезли из орбит. — Это не мой ребенок! Что случилось? Или я сошел с ума?
— Вы к этому близки, — отвечаю я и не грешу против истины. — Успокойтесь. Кого вы рассчитывали увидеть в корзине?
— Моего мальчика, — снова вопит он. — Моего единственного малыша… моего сыночка!
— Вы имеете в виду настоящего ребенка? Человеческого ребенка?
У некоторых людей есть глупая привычка говорить о своих собаках, как о детях, так что сразу и не поймешь.
— Конечно, настоящего! — отвечает он. — Самого прелестного ребенка, какого только можно увидеть. В воскресенье ему исполнилось ровно тринадцать недель, а вчера у него прорезался первый зуб.
Вид собачьей морды, похоже, сводил молодого человека с ума. Он бросился к корзине и, как я понимаю, задушил бы несчастного пса, если бы я не помешал ему.
— Щенок не виноват, — говорю я. — Осмелюсь предположить, что ему так же тошно, как и вам. Его ведь тоже потеряли. Кто-то сыграл с вами шутку: вытащил вашего младенца и сунул вместо него вот этого… если только тут вообще был ребенок.
— Что это значит? — возмущается он.
— Что ж, сэр, — говорю я, — вы меня извините, но люди в здравом уме не возят детей в корзинах для перевозки собак. Откуда вы приехали?
— Из Бэнбери, — говорит он. — Меня хорошо знают в Бэнбери.
— В это я могу поверить, — киваю я. — Вы из тех молодых людей, которых, наверное, знают все.
— Я мистер Милбери! — говорит он. — Бакалейщик с Хай-стрит.
— В таком случае, что вы делаете здесь с этой собакой? — спрашиваю я.
— Не доводите меня до исступления, — отвечает он. — Говорю вам, я сам не знаю. Жена сейчас в Уорике, ухаживает за больной матерью, и в каждом письме вот уже две недели только и пишет: «Ах, как я хочу видеть Эрика! Если бы мне хоть на минутку увидеть Эрика!»
— Это естественные материнские чувства, — говорю я. — Они делают ей честь.
— И сегодня, — продолжает мистер Милбери, — я закрыл магазин пораньше и решил привезти сюда сыночка, чтобы жена могла повидать его и убедиться, что он здоров и невредим. Она не может отлучиться от матери больше чем на час, а мне нельзя идти к ней, потому что теща меня недолюбливает и я ее раздражаю. Я хотел подождать здесь, а Милли — это моя жена — пришла бы сюда, когда освободится. Я хотел, чтобы для нее это стало сюрпризом.
— По-моему, — говорю я, — это станет величайшим сюрпризом в ее жизни.
— Не шутите так, — предупреждает он. — Я сейчас сам не свой и могу вас ударить.
Он был прав: не следовало, конечно, над этим подшучивать, хотя повод, безусловно, имелся.
— Но зачем, — спрашиваю, — вы сунули ребенка в корзину для перевозки собак?
— Это вовсе не собачья корзина, — раздраженно ответил он. — Это плетенка для пикников. В последнюю минуту я подумал, что не к лицу мне нести ребенка на руках. Не хотел, чтобы уличные мальчишки кричали мне вслед. Мой малыш очень любит спать, и я решил, что он отлично перенесет такое короткое путешествие, если его устроить поудобнее в этой корзинке. Я взял корзинку с собой в вагон, и она все время стояла у меня на коленях. Ни на одну минуту я не выпускал ее из рук. Это колдовство, не иначе. После этого я поверю в дьявола.
— Не валяйте дурака, — говорю я. — Объяснение должно быть. Надо только докопаться до него. Вы уверены, что это та самая корзина, в которую вы положили малыша?
