Ползи по жизни! Вот только жив ли я? Голова у меня идет кругом, тошнота подступает к горлу. Ох, мое сердце! I И это в Израиле! Там, где все остальные евреи находят прибежище, спокойствие и приют, — Портной помирает! Там, где все остальные евреи процветают, — я испускаю дух! А ведь я всего-то хотел развлечь ее и поразвлечься немного сам. Ну почему к любому удовольствию прицеплен вагон, в котором следует возмездие? Свинья?! Кто — я?! Все повторяется снова — меня вновь нанизали на прошлое, на то, что было, а не на то, что будет! Хлопает дверь. Она ушла. Ушла моя спасительница, моя соплеменница, — и я вновь корчусь на полу со своими ВОСПОМИНАНИЯМИ. Лежу и хнычу. О, мое бесконечное детство! От которого мне не избавиться. Или которому не избавиться от меня! Вот именно! Вспомни о редиске. О редиске, которую я самолично выращивал на клочке земли позади дома, рядом с дверью в подвал. Моя кибуца! Редиска, морковь, петрушка — да, я тоже патриот, только я патриот другой земли! (Где, впрочем, я тоже не чувствую себя дома!) Но как же тогда быть с фольгой, которую я собирал? Как быть с кляссером, в который тщательно вклеены марки, рассказывающие о разгроме врага! А модели самолетов? Мой «пайпер», мой «хокер харрикеин», мой «спитфайр»! Как все это могло приключиться с тем хорошим мальчиком, который обожал английские военно-воздушные силы и Большую Четверку. О, какие надежды я возлагал на Ялту и на Думбартон-Оукс! Как я молился за ООН! Умирать? Почему? Наказание? За что? Импотенция? По какой такой причине?
Мартышкина месть. Конечно же.
— АЛЕКСАНДР ПОРТНОЙ, ЗА УНИЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДОСТОИНСТВА МЭРИ-ДЖЕЙН РИД В РИМЕ, А ТАКЖЕ ЗА МНОЖЕСТВО ДРУГИХ ПРЕСТУПНЫХ ДЕЯНИЙ, СРЕДИ КОТОРЫХ ВЫДЕЛИМ ЭКСПЛУАТАЦИЮ ЕЕ ПИЗДЫ, — ВЫ ПРИГОВАРИВАЕТЕСЬ К ИМПОТЕНЦИИ. ВЕСЕЛИТЕСЬ!
— Но, Ваша честь, она уже совершеннолетняя…
— НЕ ЕБИТЕ МНЕ МОЗГИ СВОЕЙ ЮРИСПРУДЕНЦИЕЙ, ПОРТНОЙ. ВЫ ОТЛИЧАЕТЕ ПЛОХОЕ ОТ ХОРОШЕГО. ВЫ ЗНАЛИ, ЧТО УНИЖАЕТЕ ДОСТОИНСТВО ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА. И ЗА СОДЕЯННОЕ ВАМИ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВЫ СПРАВЕДЛИВО ПРИГОВОВОРЕНЫ К ИМПОТЕНЦИИ. ПОТРУДИТЕСЬ ТЕПЕРЬ ПОИСКАТЬ ТЕПЕРЬ ИНЫЕ СПОСОБЫ УНИЗИТЬ ЧЕЛОВЕКА.
— Но, Ваша честь, если позволите… Она и без того была опустившейся личностью. Стоит ли мне расшифровывать словосочетание «Лас-Вегас»?.
— АХ, ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ СПОСОБ ЗАЩИТЫ, ПРОСТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ. НЕПРЕМЕННО ПОВЛИЯЕТ НА СМЯГЧЕНИЕ ПРИГОВОРА. ВОТ КАК МЫ ЗАБОТИМСЯ О НЕУДАЧНИКАХ. А ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КОМИССИИ? ВОТ КАК, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ЛЮДЯМ ПРЕДОСТАВЛЯЮТСЯ РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ СУКИН СЫН!
— Ваша честь, пожалуйста — могу ли я обратиться к присяжным? Понимаете, я всего лишь хотел… чего же я хотел?.. В общем, я просто хотел немного поразвлечься. Вoт и все.
— АХ ТЫ СУКИН СЫН!
— Но, черт подери, имею я право немного поразвлечься? Почему малейшее мое действие, направленное на получение самой малой толики удовольствия, тут же объявляется незаконным? Почему — если весь остальной мир аж хрюкает от удовольствия, катаясь в грязи? Свинья?! Пришла бы лучше в мой офис, посмотрела бы на жалобы, которые скапливаются на моем столе за одно утро! Посмотрела бы, что вытворяют друг с другом люди из алчности и ненависти! Ради денег! Ради власти! Ради того, чтобы просто досадить кому-то! Вовсе без причин! Пусть посмотрит, через какие адские муки приходится пройти черномазым, чтобы получить ссуду на строительство дома! Человеку необходим зонт на случай дождя, как говаривал мой папа. Пусть посмотрит, как вкалывают свиньи для того, чтобы этот зонт был у каждого! Я говорю про настоящих свиней — я говорю о профессионалах. Кто, по-вашему, добился того, что банки перестали отказывать в приеме на работу неграм и пуэрториканцам, кто отправился в Гарлем искать кандидатов на должности в банках? Кто сделал эту простенькую вещь? Эта свинья, леди, — Портной! Вам хочется обзывать других свиньями? А вы зайдите ко мне в контору, посмотрите на папку «Входящие письма» — в любое время! Я покажу вам настоящих свиней. Вы увидите, что они вытворяют — и безо всяких последствий! Они делают это, не задумываясь ни на секунду! Уязвить беззащитного — это для них радость! Это вызывает у них улыбку! Поднимает настроение! Ложь, воровство, взяточничество — подобные дела они творят, доктор, даже не моргнув глазом. Равнодушие! Всем на все наплевать! Никто из них еще не терпел краха из-за своих преступлений — хоть бы у кого-нибудь случилось несварение желудка! Но со мной дело обстоит иначе. Я посмел отхватить совершенно необычный ломоть, причем во время отпуска — и теперь не могу заставить свой член восстать! Упаси меня Господь накромсать из своего матраса лозунгов: «Именем закона — ни с места!» Интересно, что бы они со мной сделали, если бы я осмелился на подобный поступок? Посадили бы на электрический стул? Мне хочется кричать! Можно мне закричать? Заставит ли мой крик вздрогнуть тех, кто ожидает в приемной? Может быть, больше всего на свете мне хочется сейчас взвыть. Просто взвыть! Забыть слова и выть!
— Говорит полиция! Вы окружены, Портной! Выходите и отдайте свой долг обществу!
— Пошли вы в жопу, фараоны проклятые!
— Считаем до трех. При счете «три» ты выходишь с поднятыми руками, бешеный пес! Или мы открываем огонь! Один…
— Стреляйте, говнюки, мне плевать! Я сейчас нарежу на лоскуты свой матрас.
— Два!
— По крайней мере, я славно прожил отпущенные мне годы..
Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!
— Нуте-с (сказал доктор). Приступим, пошалюй. Да?
Бар-мицва — обряд конфирмации в иудаизме.
Гониф — вор, плут.
Мешуггене — чудак.
Пишер — «зассанец», маленький озорной мальчишка.
Рош-Хашана — иудейский Новый год.
Шванц, шланг — половой член.
Шикса — женщина-нееврейка (презр.).
Шлемиель — растяпа, неудачник.
Шмальц — слезливость, сентиментальность, «сопли».
Шмендрик — дурак дураком.
Шмегег — олух.
ЦЕНА СМЕХА, ИЛИ МАГИЧЕСКИЕ ЗЕРКАЛА ФИЛИПА РОТА
Давно известно, и не нам, русским, меньше чем за десятилетие пережившим один из самых крутых виражей многовековой национальной истории, подвергать сомнению один из наиболее бесспорных постулатов, сформулированных классиками «единственно верного» учения: со своим прошлым и мифами, суевериями и предрассудками, фобиями и табу человечество расстается смеясь. Когда умершие в трагедии боги нежданно-негаданно воскресают в фарсе, это уже обнадеживает. Ибо, как заметил автор бессмертного «Ревизора», «ничего более не боится человек так, как смеха… Боясь смеха, человек удержится от того, от чего бы не удержала его никакая сила». Когда Сталин и Гитлер (ряд можно продолжить: Мао Цзэдун, Франсиско Франко, Робеспьер, Кромвель и так далее, вплоть до Ивана Грозного и Чингис-хана) становятся персонажами бурлеска и фарса, значит, их время уже миновало. И человечество, хоть и принося из века в век кровавые гекатомбы на алтарь собственного невежества, все же чему-то учится на своих ошибках.
Уместно, однако, задаться вопросом далеко не праздным: какова цена этого исцеляющего, отрезвляющего, сообщающего вещам и событиям их истинную, объективную перспективу смеха? И другим, прямо вытекающим из предшествующего: каково соотношение смеха и горечи в каждую отдельно взятую историческую эпоху? В частности, в XX веке, явившим миру невиданные ранее по производительности и виртуозности конвейерные системы отправления кровавых культов и, в то же время, сделавшем общественным достоянием целую смеховую культуру (и в частности литературу), равной которой, пожалуй, не было со времен Вольтера, а может быть, и Рабле?
На зеркало неча пенять, коли рожа крива, гласит народная мудрость. Однако — пеняют, и еще как. И человек, отдающий себе в этом отчет (тем более — литератор, тем более — живущий в пору современного нам беспрецедентного информационного взрыва), по определению должен быть не только очень умным, но и очень мужественным человеком.
Я задумался обо всем этом, перелистывая страницы наконец-то готовящегося к печати в нашей стране романа Филипа Рота «Болезнь Портного» (1969) — романа безудержно смешного и, между прочим, едва не стоившего жизни его автору, произошедшему на свет немногим более шестидесяти лет назад в не самой, между прочим, недемократической из стран земного шара — США.
Нет, Филип Рот, разумеется, не Сальман Рушди, а Соединенные Штаты Америки — не постшахский Иран, где женщину могут побить каменьями, если она осмелится появиться на улице с открытым лицом. И все-таки, все-таки… не слишком ли много общих черт и черточек у истинного исламского фундаментализма и неистового экстремизма ревнителей чистоты замешанной на религии сионистской морали, находящей десятки тысяч явных и неявных приверженцев даже в стране и цивилизации, которую общепринято считать «плавильным котлом» народов и наций, сглаживающим и нейтрализующим крайности этнического и религиозного свойства?
