И только на третий день пуговицы, наконец, вылезли.
— Фу, какая гадость, — ругалась Каринка, пока мама пришивала их на место.
— Никакой гадости, — успокаивала ее мама, — я их хорошенечко помыла, так что не переживай.
С тех пор, наученная горьким опытом, Каринка отказывалась оставлять без присмотра свое пальто.
— Оно там будет в безопасности, — убеждала она маму.
— Наоборот, оно дома будет в безопасности, мало ли что может взбрести вам в голову на море?
— А если его украдут? — беспокоилась Каринка.
— Не украдут, не волнуйся.
— Ладно, — скрепя сердце согласилась сестра.
Потом Гаянэ решила, что без своего велосипеда никуда не поедет.
— Мам, — обрадовала она маму, — без лясипеда я никуда не поеду!!!
— С велосипедом тебя не пустят на борт самолета.
— Это почему не пустят, — вмешалась Каринка, — его вообще необязательно брать в салон, можно привязать велосипед к ноге самолета, и он долетит с нами до Адлера!
— Вот! — обрадовалась Гаянэ. — Без лясипеда не поеду!
— Где ты у самолета ногу видела? — полюбопытствовала я.
— Там же, где и у тебя, — огрызнулась она.
— Ума палата, — постучала я себя по лбу.
— От умыпалаты слышу, — полезла в драку сестра.
— Подеретесь — никуда не поедете, — предупредила мама.
Мы нехотя разошлись по разным углам комнаты.
— Без лясипеда не поеду, — напомнила Гаянэ.
— Кто, ну кто меня за язык тянул, — схватилась за голову мама.
Ереванский аэропорт встретил нас толкотней и изнуряющей духотой. Ба путешествовать категорически не любила, поэтому пребывала в недобром расположении духа.
Сначала она поругалась со всеми в очереди на регистрацию (что вы по мне вдоль и поперек ходите, ищите другие маршруты для променада), потом она поругалась с уборщицей в зале ожидания (в туалете вонь и грязища, а ты тут тряпкой елозишь по полу). Потом мы толпились под палящим июньским солнцем возле трапа самолета, а нас все не пускали внутрь, и Ба поругалась сначала с бортпроводником (на одну ногу наступлю, за другую потяну и разорву пополам, щенок), потом поцапалась со стюардессой (глаза аж до висков подвела, а детей в самолет не пускаешь). Под ее натиском детей впустили в самолет, и мы стояли наверху, махали родителям рукой, а Гаянэ обливалась горючими слезами и говорила: «Щас мы улетим, а мама останется валяпальту».
Потом мы полетели на самолете, и стюардесса с подведенными глазами разносила на подносе мятные леденцы в желтой обертке с голубеньким самолетом на боку. Всем она дала по одной конфетке, а нам, покосившись на Ба, — по три. Ба мигом растаяла лицом и даже позволила себе некое подобие одобрительной улыбки. А мы весь полет забавлялись тем, что ели конфеты, а потом нас рвало в целлофановые пакеты, которые в большом количестве принесла стюардесса.
— Ну зачем вы их едите, — ругалась Ба.
— Нас и так рвет, с конфетами хотя бы вкуснее, — стонали мы.
— Если смыть с тебя всю косметику, глядишь, под ней и обнаружится миловидное личико, — поблагодарила Ба на прощание стюардессу, когда покидала салон самолета.
— Простите? — не поняла стюардесса.
— Прощаю, — отрезала Ба.
Адлер нам очень понравился. Пока мы ехали из аэропорта, и Ба ругалась с водителем такси, что он плохо водит (тормоза-то помнишь где находятся или рукой показать?) и много денег берет за проезд (я смотрю, счетчик тикает очень резво, небось подкрутил там какую гаечку), мы вертели головами и любовались городом.
— Ух ты, как много людей, — вздыхала Манька, — в стотыщ раз больше, чем в Берде.
— В стотыщмильонов раз, — важно говорила Каринка.
— В стотыщмиллиардов, — не уступала я.
— А мы лясипед не взяли, — вспомнила Гаянэ и горько расплакалась.
Дом, в котором мы сняли две комнаты, принадлежал грузинской родне моей преподавательницы по игре на фортепиано Инессы Павловны.
— Гоги — мой двоюродный брат. Очень честный и порядочный человек, а жена его вообще прелесть, — уверяла нас Инесса Павловна, — так что не волнуйтесь, вам у них будет очень комфортно.
Гоги оказался мужчиной гигантского роста и могучего телосложения. На лице у него красовались лихо подкрученные кверху пышные усы, от глаз к вискам разбегались тоненькие лучики морщин.
— Гамар джоба, — пожал он мужчинам руки, — как доехали?
— Лучше бы не ехали, так доехали, — любезно отозвалась Ба и прошла сквозь опешившего хозяина в дом. — Где тут наши комнаты?
— Теща? — скорбным шепотом спросил папу Гоги.
— Нет, — замотал головой папа и кивнул в сторону дяди Миши, — это его мама.
— Пойдем, покажу ваши комнаты. — Гоги отобрал у дяди Миши чемодан, взял его под локоток и повел в дом.
Все две недели он относился к дяде Мише как к тяжело больному человеку — всячески за ним ухаживал, подсовывал самые вкусные куски еды, норовил открыть перед ним дверь и называл за глаза «этот несчастный человек».
Комнат было две, одна большая, другая поменьше. В большой стояли три кровати, раскладной диван и большой шкаф, а в маленькой две кровати, трюмо и кушетка. После недолгого совещания взрослые решили, что Ба с мамой и Сонечкой будут спать в маленькой комнате, а остальные девочки с папами — в большой.
Мы разложили наши вещи в шкафу, а потом жена Гоги Натэла накормила нас запеченной рыбой и напоила домашним лимонадом.
— Ах, вкусно-то как, — причмокивали мы, отпивая из стаканов кисло-сладкий лимонад, — никогда в жизни ничего вкуснее не пили!
Натэла заливисто смеялась, откинув голову, и подливала нам лимонад. Ее рыжие вьющиеся волосы отливали множеством золотых искорок под лучами заходящего солнца.
— Какая вы красивая, — залюбовалась Маня, — и веснушчатая!
— Это я летом такая веснушчатая, — сказала тетя Натэла, — а зимой превращаюсь в бледную моль.
— Небось врете, — не поверила Манька.
— Мария, — одернула ее Ба, — уши откручу! Разве можно так со взрослыми разговаривать?
— Я тебе потом свои зимние фотографии покажу, и ты увидишь, что я не вру, — пообещала Мане тетя Натэла.
Потом Гоги показывал цам баню, которую «уот этими уот руками сколотил», а мама осталась помогать Натэле убирать со стола.
— Очень хочу научиться делать правильный грузинский лобио, — сказала она.
Натэла тут же достала из шкафчика мешочек с фасолью и отсыпала часть в неглубокую миску.
— Завтра и приготовим.
— Замачивать не будем? — спросила мама.
Натела открыла рот, но так и не успела ответить.
— Баб, — раздался сзади голос Гаянэ, — босбодри, что я зделала.
Женщины обернулись и потеряли дар речи.
— Вайме, — первой пришла в себя Натэла, — деточка, что это у тебя с лицом?
— Горе мое, — всплеснула руками мама, — ты снова что-то засунула себе в нос?
— Гонфеды, — отрапортовала Гаянэ, — дбе штуги.
— Покажи!
Гаянэ откинула голову, и Натэла чуть не грохнулась в обморок — в каждую свою ноздрю сестра засунула по здоровенной фасолине.
Так как фасолины она затолкала чуть ли не до самых до извилин, то вытаскивали их долго. Сначала мама надавливала на них сверху, чтобы они чуточку сместились вниз, а Гаянэ отбивалась и орала: «Дидада, мне и дак ходошо». Потом мама пыталась подцепить их ногтем и Гаянэ уже не отбивалась, потому что на ее крик примчалась Ба и пригрозила, что если она будет капризничать, то Ба саморучно извлечет фасолины. Гаечка смотрела на Ба громадными золотистыми глазами и тихонечко поскуливала:
— Тодько не Ба!
— Бедный ребенок, — сокрушалась Натэла и спешно убирала в квартире все, что может пролезть в ноздри Гаянэ.
— Дети, — спрашивала она, — а лото убирать?
— Убирать, — говорили мы, — и нарды тоже спрячьте, а то она однажды игральные кости себе в нос запихала, пришлось ехать к врачу.
— И нос вроде у ребенка совсем маленький, — удивлялась Натэла.
— Зато ноздри растягиваются будь здоров. Натренировала, — объясняли мы.
А потом на город надвинулась густая южная ночь, и небо обсыпало большими гроздьями ярких звезд.
— Надо же, в Адлере такие же звезды, как у нас, — удивлялись мы, — вон Большая Медведица, а вон Маленькая.
— Ну конечно, а вы думали, что мы в другой галактике живем? — смеялась Натэла.
Потом нас отправили спать, и мы долго не могли уснуть, возбужденные перелетом и новыми впечатлениями, и слышали сквозь полудрему, как папа с Гоги играют в нарды.
— Сейчас я тебе мастер-класс покажу, — сказал папа.
— Яйцо курицу учит, — хмыкнул Гоги.
— Вы тут посоревнуйтесь, а потом я разгромлю победителя, — подсел к ним дядя Миша.
— А я потом тебя разгромлю, — сказала Ба, и все расхохотались. Кроме Гоги. Гоги не знал, что Ба играет в нарды с детства, и редкому счастливчику удается ее обыграть.
