Ознакомительная версия.
В сопровождении хозяина участка подполковник Стойлохряков принимал работу. Шел по дорожке, время от времени останавливался и брезгливо ковырял ботинком бархатистую почву. Сзади шел глава сельской администрации, восхищенно крутил головой и хватался за мелкие комочки грунта. При первом же прикосновении комочки разваливались почти что в пыль. Но не слишком мелкую – как раз такую, как нужно. Биологическая наука в лице Мудрецкого и сельский опыт дембеля Бабочкина сошлись во мнениях именно на таком размере.
– Ты погляди, Валерьич, – наконец выдавил из себя Шпындрюк. – Ведь как сделали, а?! Ну, был я на выставках, даже в Москве, но так ни один агроном на моей памяти землю-то не причесывал! Может, ты их еще оставишь послужить? Пусть они мне расскажут, как можно такое за день сделать!
– Ну и как же, лейтенант? – хмуро обернулся Стойлохряков. – Объясни!
– Ручками, товарищ комбат, ручками. Вот этими, – пересохшим горлом каркнул Мудрецкий и с трудом оторвал от лома одну ладонь. Показал ее проверочной комиссии – пятерня, как в перчатку, была обернута в грязный, наклеенный вкривь и вкось лейкопластырь. – И головой. И еще – очень уж всем отсюда хочется!
– Во! Слышал, Архипыч? – поднял палец комбат. – Твои алкаши в жизни так не справятся – ни за бутылку, ни за литр! А если солдату дембеля хочется, он тебе вилкой море выкопает и спичкой гору сдвинет! Ну что, обормоты, думаете, взяли аккорд?
Две или три головы устало кивнули, остальным не хватило сил и на этот несложный жест.
– А я вот сейчас проверю. Было задание – как пух, на штык лопаты. Протопоп Архипыч, где у тебя инструмент?..
Из сарая была извлечена штыковая лопата, при виде которой кто-то из химиков не выдержал и зарыдал, но тут же был остановлен ударом в ухо. Поскольку у боевого товарища половина сил ушла не на замах, а на подъем руки на нужный уровень, удар получился не слишком сильным – ухо упруго отбросило кулак и даже не покраснело при этом.
Лопата была здоровенная, треугольная, и длина ее штыка чуть ли не вдвое превышала стандартную армейскую, наизусть и до рефлекса заученную любым, кто копал окопы полного профиля. Комбат то ли бережно, то ли брезгливо держал ее двумя пальцами за кончик черенка. Вынес на середину огорода, вытянул руку – не вверх, вбок, от острия до земли расстояние было пальца три – и выпустил.
Тронутая ржавчиной незаточенная железка ушла в произведение солдатского искусства по самые отогнутые плечики. Черенок торчал из земли, как показанный подполковнику Стойлохрякову средний палец над грязным кулаком.
– Штык, товарищ комбат, – выдохнул Мудрецкий и утер непрошеную слезу. – Полный штык.
– Вижу, есть у вас мягкие местечки. А ну-ка все проверю! – Подполковник заметался по кирпичным дорожкам, выискивая брак в работе. Бесполезно. В любом месте лопата показывала комбату все тот же неприличный жест.
– Да оставь ты их, Петр Валерьич! – наконец вступился за солдат хозяин участка. – Видишь же, все сделали, и ни веточки не тронуто! Ну я же и сам не ожидал, чтобы твои раздолбаи так все чистенько... Отпусти ты их, лучше уже не будет!
– Погоди, Архипыч. – Стойлохряков нагнулся и поднял у самой дорожки комок земли размером с десятикопеечную монетку, не больше. – Это что?! Это что, я вас спрашиваю?!
– Это с ваших берцев, товарищ подполковник, – спокойно ответил Мудрецкий. – Видите, наискось вдавлено? И глины здесь такой нету, здесь только чернозем. У нас возле парка такая глина...
– Не вижу! Ни хрена не вижу! – радостно взревел комбат. – Вижу, что аккорд не взят! Все, сволочи, вы у меня будете копать отсюда и до конца июня!
– Товарищ подполковник, уговор был – сутки, до девяти завтрашнего утра! – Лейтенант не уступал. Терять ни ему, ни его солдатам было нечего.
– Уговор, говоришь?! – Стойлохрякова перекосило. – А вот тебе уго... Ладно! Уговор так уговор, – внезапно согласился он. – Можете пока что поковыряться здесь. Но кто это там мне про распорядок говорил, ась? Через десять минут ужин, так что ломики положили и быстренько побежали, попробуйте мне не успеть! А мы тут с Архипычем посидим, уговорим чего-нибудь за ваши успехи... завтрашние. Потому что я вас и после отбоя проверю, и до подъема, и на завтраке. У вас после завтрака будет целых полчаса на то, чтобы взрыть все заново и в мелкий песок! В пух и прах, лейтенант Мудацкий!
– Мудрецкий, – все так же спокойно прохрипел Юрий. – Понял, товарищ подполковник. В пух и прах. Сделаем. Разрешите идти?
– Давай-давай, вали отседова! – Комбат повернулся к ошарашенному главе администрации. – Вот так, Архипыч, их воспитывать надо!
За его спиной прозвучала отрывистая команда, зазвенел металл. Еще один короткий приказ, и командирское ухо уловило привычный грохот удаляющихся сапог. «Четко бегут, кучкой, как на кроссе», – отметил довольный собой Стойлохряков. Ему все-таки удалось застроить непокорного «пиджака», а завтра он придумает для этого гнилого интеллигента и его борзых щенков что-нибудь еще.
– От добра добра не ищут, – к удивлению подполковника, пробормотал его старый друг Шпындрюк. – Отпустил бы ты их, Валерьич, а? Ведь постарались ребятки!
– Я в твой колхоз не лезу, и ты мне не мешай личный состав дрючить! – набычился комбат. – Приказ был, должны выполнить! Пусть только попробуют не перекопать все за полчаса, хе-хе! И пусть попробуют перекопать! Завтра с утра давай ко мне, подумаем, где еще их припахать можно будет, весна длинная... А к девяти подъедем, продерем, вывернем и дальше пошлем!
Через час после отбоя в казарме батальона было тихо. Слишком тихо. Никто не ползал под койками, отрабатывая ночное вождение, не бил никого сапогом по голове, не строил молодых для осмотра фанеры и даже не шуршал в туалете зубной щеткой. Слышался только осторожный шелест дыхания да иногда лишь поскрипывали кости переминающегося с ноги на ногу дневального. Неосторожного таракана, вздумавшего с топотом пробежаться по потолку, поймали и удавили свои же собратья. При всем при том батальон не спал. Все ждали, что будут делать химики, свершившие невиданный в истории Российской армии аккорд и так подло обманутые собственным комбатом.
Комбат, решивший выполнить свое обещание, подошел к казарме и прислушался. Посмотрел на часы – полночь, по всем армейским традициям из окон должны торчать головы стоящих на шухере «духов», а из-за их спин – доноситься стройные голоса застраиваемых одногодков. Не поверил своим ушам, на всякий случай прочистил их пальцем. Потом вынул шариковую ручку и прочистил ею – сначала один слуховой проход, потом другой. Пожалел, что не взял шомпол-протирку от «макарова», она для ковыряния в ушах подходила почти идеально. Пощелкал пальцами, удивился – со слухом все было нормально. Осторожно скрипнула дверь, и подполковник Стойлохряков впервые в жизни заколебался – а стоит ли заходить в спальное помещение вверенного ему батальона. Но любопытство пересилило, и он осторожно прокрался внутрь.
Внутри было жутко. В темноте и тишине, казалось, сами по себе начали шевелиться стены. Тусклый свет, вырывающийся из туалета, манил и притягивал – подполковник двигался к нему, как мотылек к свечке – бездумно и целеустремленно, с маниакальным желанием лучше сгореть, чем оставаться в темноте. В туалете, разумеется, никого не оказалось – просто лампочку не выключили, оставили вместо ночника. Дневальный шевельнулся было, дико косясь одним глазом на кубрик химиков, вторым – на комбата, но подполковник одним мановением руки поставил бойца в положение «смирно». Ботинки Стойлохрякова кощунственно нарушили тишину помещения – он шел проверить присутствие личного состава в положенном месте.
Личный состав присутствовал. Личный состав лежал на спине, укрывшись по грудь одеялами, вытянув поверх них тихо гудящие руки, и широко распахнутыми незрячими глазами смотрел в потолок. Из «дедов» не было только Простакова – в карауле, вспомнил комбат.
– Эй, бойцы! – шепотом окликнул химиков Стойлохряков.
Никакой реакции. Никто не шевельнулся, не моргнул, не вздохнул. Впрочем, дыхания не было слышно. На всякий случай подполковник помахал рукой над бледным лицом Валетова. Не шелохнулись ресницы, не мигнули веки, не шевельнулся широкий зрачок, глядящий в недосягаемую для простого смертного комбата даль. Стойлохряков в ужасе потряс бойца за плечо – голова тяжело качнулась и вернулась в прежнее положение. Плечо было холодным как лед. Трясущейся рукой подпол нащупал артерию на шее... Пульс был. Сердце младшего сержанта Валетова билось медленно, но ровно и мощно.
От внезапно наступившего душевного облегчения Стойлохряков вдруг почувствовал острую необходимость облегчиться. Он на цыпочках направился к двери кубрика, шагнул в коридор – и тут из-за спины донесся ледяной, потусторонний, безжизненный голос:
– Звездец комбату!
– Звездец!!! – стройно, как на плацу, откликнулся замогильный хор.
Ознакомительная версия.
