Эрнст МУЛДАШЕВ - Матрица жизни на Земле. Том 4

— Ну… — смешался я.

— Секс — это для детей! — вдруг заявила Шахзада.

— Ты так думаешь? — я выпучил глаза.

— А как же по-другому рожать детей?! — вскинула голову она. — Вот у меня — шестеро детей.

— Сколько?!

.— Шестеро.

— Ничего себе!!!

.— И все они — результат… — смутилась Шахзада.

— Чего? — спросил я.

— Секса.

— А-а-а…

— Вот так вот.

— Ясно.

— А что, у вас, в России, по-другому рожают детей?

— Да нет… так же.

Я слегка растерялся и, чтобы скрыть это, продолжал тереть руки щетками, хотя время «терки» уже кончилось.

— А все-таки, скажите мне, профессор Мулдашев, — как у вас вРоссии рожают детей — с помощью секса или любви? — настырно спросила Шахзада.

Я взглянул на нее и сказал, что мне пора идти оперировать. Когда очередная операция закончилась, и я, готовясь к следующей, снова начал тереть руки, Шахзада вновь подошла ко мне.

— Я поняла, — резко бросила она, — что в России секс — это любовь.

— Ну… как тебе сказать…

— И вы, — продолжала Шахзада, — можете с помощью любви рожать детей… в России.

— Ну… — промычал я.

— А мы в Пакистане не можем делать этого!

— Почему?

— А потому…

— Почему?

— Потому что у нас, в Пакистане — пакистанская любовь.

— А что это за любовь такая — пакистанская? — спросил я. Шахзада густо покраснела и, поправив свой платок, ушла, даже забыв подать мне очередную щетку.

Во время следующей «терки» Шахзада ко мне не подошла, а щетки мне подавала какая-то безликая девушка, которая все время прикрывала платком рот и нос. Я даже стал думать о том, что я чем-то обидел Шахзаду.

На следующий день Шахзада все же подошла ко мне во время «терки» и опять начала пристально смотреть на меня.

— Что, Шахзада? — спросил я.

— Да вот…

— Что — да вот?

— Да вот…

— Что?

— Скажите, профессор Мулдашев, Вы можете хранить…?

— Что?

— Нет, скажите, Вы можете хранить?

— Что, Шахзада?

— Вы можете хранить… секрет?

— Могу, — неуверенно ответил я.

— Это хорошо, — промолвила Шахзада и ушла.

После очередной операции, когда я опять тер руки, Шахзада вновь подошла ко мне и снова стала пристально смотреть на меня.

— Что, Шахзада? — опять спросил я.

— Скажите, так Вы умеете хранить секрет?

— Умею, — ответил я, уже более уверенно.

Шахзада вскинула на меня глаза и, резко развернувшись, снова ушла. Я остался в недоумении.

Когда я снова тер руки, Шахзада, подойдя ко мне, уже требовательным голосом задала мне вопрос:

— А Вы точно умеете хранить секрет?

— Да, умею! — почти раздраженно ответил я, сказав про себя «черт побери».

Тут, наконец, Шахзада, во время «терки рук», сказала конкретно:

— Профессор Мулдашев! Я Вам хочу открыть секрет! Но очень большой секрет!

— Ну что… давай!

— А Вы никому не скажете?

— Никому.

— Точно никому?

— Точно.

— Никому?

— Никому.

Ой… — проговорила Шахзада и опять ушла.

Но во время следующей «терки» Шахзада подошла ко мне и решительно, с вызовом, произнесла:

— Вы думаете, что только у Вас в России есть любовь?

— Нет, я так не думаю… — промямлил я.

— У нас тоже есть любовь!

— Это хорошо…

— Но у нас — другая любовь!

— Какая?

— А Вы, профессор, никому не скажете?

— Никому.

— Точно?

— Точно.

— Обещаете?

— Обещаю.

Шахзада сосредоточилась и… опять спросила:

— Точно никому не скажете?

— Точно.

— Никому?

— Никому.

Шахзада опять задумалась и с философскими оттенками в голосе проговорила:

— Вы об этом можете рассказать в России. Россия от нас далеко! Там, у вас, другие люди! Но у нас, в Пакистане, пожалуйста, никому не рассказывайте! Ладно?!

— Ладно.

— Вы, профессор, даже обязательно расскажите об этом в России, в вашей холодной стране. Обязательно! Обещаете?

— Обещаю.

— Потому… потому, что у нас тоже есть любовь.

— ?..

— Но другая любовь.

— Какая?

— Пакистанская.

Я перестал тереть руки, бросил щетку, ополоснул руки под краном, вытер их об полотенце, уселся на стул и, пригласив Шахзаду сесть, сказал:

— Расскажи, Шахзада, о пакистанской любви. Шахзада опустила глаза и с трудом выдавила из себя:

— В общем… у меня есть любовник.

— М-м-м…

— И знаете — кто он?

— Кто?

— А Вы точно никому не скажете? Точно?

— Точно, Шахзада, не скажу.

— Точно?

— Точно.

— Абсолютно точно?

— Абсолютно.

— Моим любовником является… — Шахзада осеклась.

— Кто?

— Вы точно никому не скажете?

— Сверхабсолютно точно!

— Правда?

— Правда!

— Моим любовником является…, - Шахзада опять осеклась.

— Ну кто?

— Моим любовником является… является… профессор Хаким.

— Кто?! — удивился я, представив профессора Хакима с обвислыми руками в возрасте… от 60 до 120 лет.

— Профессор Хаким, — гордо повторила Шахзада.

— Ну… а… разве он… извини, Шахзада… может?

— Что… может? — не поняла она.

— Ну… в плане секса… — проговорил я.

— О! воскликнула Шахзада. — У нас другая любовь!

— Какая?

— Пакистанская. Я заерзал на стуле.

— Так что же такое пакистанская любовь? — спросил я.

— Ну… — замешкалась Шахзада. — Ну… А точно никому не скажете?

— Точно не скажу. Абсолютно, сверхабсолютно и сверхсверх-абсолютно, никому не скажу!

Шахзада вздохнула, пристально посмотрела на меня и начала рассказывать.

Уже давно, когда у меня было всего четверо детей, — говорила она — я обратила внимание на то, что профессор Хаким смотрит на меня. Смотрит и смотрит, смотрит и смотрит! Сильно смотрит! Очень пристально смотрит! Каждую минуту смотрит! Ну я и… ну я и…

— Что?

— Ну я… тоже начала смотреть на него.

— Тоже пристально?

— Вначале робко смотрела, а потом смелее начала…

— Смотреть?

— Да. А потом… потом…

— Что?!

— А потом я вообще потеряла стыд и начала на него, профессора Хакима, смотреть во все глаза, беспрерывно. Смотрела и смотрела, прямо глаз с него не сводила!

— А он… тоже смотрел?

— Тоже. Да так смотрел, так смотрел!!!

— И… что же дальше? — перебил я.

— А дальше? — Шахзада смутилась. — А Вы точно никому не скажете?

— Точно, сто процентов!

— Точно?

— Точно.

— Абсолютно точно?

— Абсолютно.

— Дальше… — глаза Шахзады затуманились, — дальше… я решилась на такое… такое…

— На что решилась, Шахзада? — уже почти умолял я.

— А… Вы точно никому не скажете?

— Ну… — тут уже затуманились мои глаза, — никому и ни за что не скажу! Не-ска-жу!

— Я решилась на… — Шахзада сделал паузу, — на… А точно никому не скажете?

— Точно! — уже прорычал я.

— Я решилась, — лицо Шахзады заполыхало, — я решилась… написать ему записку.

— А я-то думал…

— Вы думали, что я не смогу сделать этого?

— Чего?

— Написать записку.

— И только?

— Но я написала такую записку… такую…

— Какую?

— А… точно никому?..

— Точно! — перебил я.

Глаза Шахзады вспыхнули ярким светом и… она, смутившись, тихо проговорила:

— Я написала записку о любви к нему — профессору Хакиму

— ?..

— Я, я… — продолжала она, — я положила эту записку в карман его хирургического костюма, в который он переодевается в… туалете.

— Где?

— В туалете…

— М-да… Хирургия…

— Так вот, — не умолкала Шахзада, — я положила записку в карман его хирургического костюма и… и…

— Что — и?

— И показала на карман глазами! — лицо Шахзады горело.

— А потом?

— А потом… профессор Хаким зашел в туалет…

— Для чего?

— Ну как — для чего? — Шахзада возмутилась, — для того, чтобы прочитать эту записку! А в ней было написано… ой… о любви к нему. Я долго ждала… около туалета и, наконец, он вышел…

— И?..

— Он, — голос Шахзады задрожал, — он… так посмотрел на меня, так посмотрел! А потом… потом…

— Что — потом?

— Потом он показал мне глазами на карман моего хирургического костюма, висевшего около туалета, и, скрытно положив в карман бумагу с ручкой, опять зашел в туалет. Там он… там он…

— Что делал?

— Он писал мне любовную записку.

— М-да…

А потом он, профессор Хаким, вышел… оттуда и… и… скрытно положил записку в карман моего хирургического костюма, многозначительно указав на него глазами. А я… я взяла свой хирургический костюм, зашла в туалет и… и… и…

— Что?

— И читала там записку!