Не обойтись здесь без некоторой доли грубости, поскольку ежедневно и еженощно нужно доказывать, что пошлые глупенькие правила и обычаи общества — не про вас. Если вам слишком трудно отказаться от таких пустых привычных слов, как «Привет», «Здравствуйте», «Спасибо», потому что благодаря строгому воспитанию у тети Бетти или Tante Берты они стали вашей второй натурой, поступайте в блумзберийскую школу плохих манер — и неделю спустя вы без всяких угрызений совести сумеете умышленно наступить в автобусе на мозоль достопочтенному литературному редактору ежеквартального журнала.
Нужно очень тщательно подходить к вопросу выбора своих литературных пристрастий. Самое большое впечатление производят высказывания такого рода:
— В Англии было всего два настоящих поэта: сэр Томас Уайэтт[5] и Джон Форд[6] Всех остальных можно выбросить на свалку.
Конечно, в качестве третьего действительно выдающегося, могучего, эпохального таланта следует включить в список вашего друга Т. Б. Уильямса, чья неоэкспрессионистская поэзия столь глубока, что подавляющее большинство издателей ничего в ней не понимают и поэтому отказываются ее печатать. Вы можете с гордостью сказать, что в стихах Т. Б. Уильямса нет ни одной точки и ни одной запятой; более того, ему удалось усовершенствовать примитивную технику Аполлинера и Арагона, все-таки вернувшись к употреблению вопросительного знака. (Расточать похвалы Т. Б. Уильямсу просто необходимо, иначе кто похвалит вас?)
Что касается вашей собственной литературной деятельности, то свои стихи, пьесы и великие романы можно писать в стол. Но нужно выступить с несколькими литературными обзорами, понося в них всё и вся с верхнего этажа своей башни из слоновой кости, цитируя сэра Томаса Уайэтта, а также всех французов подряд, и давая читателю почувствовать, на что вы были бы способны, если бы только удалось найти издателя.
(Небольшой практический совет. Опубликовать несколько литературных обзоров нетрудно. Многие еженедельные и ежемесячные издания напечатают в своих так называемых литературных колонках все что угодно, при условии что вы не потребуете гонорара. Не считайте свой поступок нечестной конкуренцией с настоящими критиками, считайте его преданностью «делу». Почти каждая газета служит какому-нибудь «делу», а если у вашей его нет, придумайте сами, это не составит труда. А о чем вы будете писать, не имеет никакого значения. Помню статью одного блумзберийского интеллектуала о большом философском труде. В первом предложении интеллектуал признавался в непонимании работы, и тем не менее, можно предположить, что читатель нашел отклик положительным и волнующе искренним.)
В политике вы должны быть крайне левым. Следует, однако, помнить о следующем:
1. Вам не должно быть никакого дела до благосостояния народа данной и любой другой страны, ибо это была бы «практическая политика», а вас во всяком вопросе должна интересовать только идеологическая сторона.
2. Не вступайте ни в какую партию — это будет «групповщина». Чего бы ни добивались разные партии, куда интереснее критиковать всех, чем принадлежать к стаду.
3. По всякому поводу издевайтесь над Советской Россией как реакционным империалистическим государством, над Лейбористской партией Великобритании как сборищем престарелых профсоюзных чинуш, над французскими социалистами как «запутавшимися людьми», над другими социалистическими партиями Запада как буржуазными клубами для покорных, над рабочими движениями Америки как находящимися на содержании у большого бизнеса и зовите всех республиканцев, коммунистов, анархистов и нигилистов «отсталыми, реакционными замаскированными фашистами».
Следует придумать и парочку по-настоящему оригинальных, конструктивных теорий, например:
«Брахманизм спасет мир».
«Спиритизм — фактор, приобретающий колоссальное значение, поэтому представляется весьма целесообразной практическая рабочая коалиция духов с троцкистами.»
«Отмена всякого налогообложения способна в такой неслыханной степени обогатить население, что тогда все смогут платить гораздо больше налогов, чем теперь.»
И наконец, помните о главном. Будьте всегда оригинальны! Это не так трудно, как кажется: нужно лишь научиться копировать обычаи и высказывания нескольких тысяч других блумзберийских интеллектуалов.
Перед фамилией поставьте словечко «де». Оно обладает весьма притягательной силой. Среди моих знакомых был некто Лео Розенберг из Граца, называвший себя Лионелем де Розенбергом, — он пользовался огромным успехом на Динери-мьюз, слывя тирольским аристократом.
Поверьте в то, что цель жизни заключается в приятном времяпрепровождении, посещении приятных мест и общении с приятными людьми. (При этом «приятно проводить время» значит выпивать на две рюмки в день больше, чем вы в состоянии; «приятные» места — это холлы больших гостиниц, небольшие уютные клубы, ночные клубы и частные дома с крупногабаритной радиоаппаратурой, но без книжных полок; «приятные люди» — те, кто говорит глупости на хорошем английском, а «скверные люди» — те, от кого можно услышать умные вещи на корявом языке.)
В былые времена джентльменом считался только человек с деньгами. В эпоху просвещенного мейфэрца все изменилось. Теперь джентльменом можно быть независимо от того, живешь ты на свои деньги, или доишь приятелей. Для этого нужно одно: как бы бедны вы ни были, ни в коем случае не занимайтесь полезным трудом.
С особым вниманием следует подойти к выработке обаяния. На шутки всегда реагируйте смехом, но, смотрите, не перепутайте шутку с серьезным и метким замечанием. Будьте вежливы, небрежно поддразнивайте собеседника. Высмеивайте все, что вы не в силах понять. Флиртуйте на здоровье с чьими угодно женами, но уважайте узы внебрачных отношений (при очень удачном стечении обстоятельств, которым грех не воспользоваться, можно сделать исключение). Не забывайте, что величайшими из ценностей человечества являются хорошо отутюженные брюки, аккуратно повязанный галстук и шелковая рубашка. Никогда не будьте трезвыми после половины седьмого вечера.
Капелька иностранной крови в жилах — большое подспорье тому, кто хочет стать истинно великим британским кинорежиссером.
Главная задача британского режиссера — проучить Голливуд. Однако, пусть вас не вводят в заблуждение примеры «Генриха V» и «Пигмалиона», которые будто бы доказывают, что прекрасные фильмы можно ставить по великим пьесам, не кромсая устаревших слов Шекспира и некиногеничных диалогов Шоу с помощью десятка «экспертов», знающих «как надо».
Забудьте об этих сбивающих с пути примерах, ведь очевидно, что Шекспир просто не мог владеть какой бы то ни было техникой киносценаристики, а согласно новейшим исследованиям у него даже не было ни восьмиместного автомобиля, ни собственного шофера в униформе.
Не трогайте стандартных американских тем. Скажем, таких. Молодой человек из Карфагена (штат Кентукки), умеющий замечательно свистеть, круто берется за дело и после множества неудач создает собственный свинг-бэнд и становится ведущей фигурой ночной музыкальной жизни Нью-Йорка, что, если всерьез принимать голливудские фильмы, означает величайшую честь, которой можно удостоиться в Америке. Одновременно он влюбляется в продавщицу драгстора[7] [8] что за углом, платиновую блондинку несравненной красоты. Блондинка поет не хуже, чем Галли Курчи и Дина Дурбин вместе взятые и — только это секрет — обладает величайшим актерским дарованием нашего столетия. После скандала со всемирно знаменитой примадонной, разыгравшегося в последнюю минуту, возлюбленная героя спасает премьеру его шоу на глазах у шестимиллионной аудитории, спев слегка переделанную арию Гуно. («Если б ты был мой тутси-бутси, я была б твоя тутси-бутси»). Везучий юный руководитель бэнда женится на девушке и нанимает чистильщиком своей губной гармоники Тосканини.
Или вот еще один пример серьезного и «глубокого» американского фильма. В Нью-Голдерс-Грин (штат Алабама) живет веселый, жизнерадостный и счастливый нищий парень, которому удается сказочно разбогатеть на таком простом деле, как продажа тысяч тракторов и реактивных самолетов другим таким же нищим парням. Чем богаче он становится, тем несчастнее, и тут тонкий намек: не в деньгах счастье, лучше остаться бедным трудягой, а, может быть, и безработным. Он покупает семь громадных автомобилей и три личных самолета, но продолжает хандрить; он выстраивает поражающий великолепием дворец — и становится все мрачнее, угрюмее; когда же в него влюбляется женщина, которую он безнадежно любил пятнадцать лет, окончательно не выдерживает и три дня ноет и стонет. Чтобы подчеркнуть всю «глубину» фильма, героев показывают в самых неожиданных ракурсах: оператор подползает под ноги, раскачивается на люстре, прячется в чашке с бульоном. Публика в восторге от новой техники и в восхищении от объемности режиссерской мысли.
