Мы выиграли, сбив пять калиток. Папаша заявил, что мы молодцы и, не считая провального четвертого семестра, сезон выдался замечательный. Потом сообщил, что его энтузиазм иссяк, и отправился напиваться с психами из зеленого «универсала».
Воскресенье, 1 декабря
Провел весь день в сосновой роще, обсуждая свою личную жизнь с Безумной Восьмеркой.
СОВЕТЫ БЕЗУМНОЙ ВОСЬМЕРКИ
Рэмбо: «трахни их обеих».
Гоблин: «бери себе Аманду, а Русалку оставь мне». План Б: организовать групповуху.
Жиртрест: за Русалку. Якобы Аманда его пугает.
Верн: Русалка
Саймон: найти кого-нибудь еще, обманув обеих.
Роджер: Аманда (Верн перевел с кошачьего).
Саймон с Рэмбо считают, что вполне можно иметь двух подружек, и это сойдет мне с рук. Гоблин сказал, что нужно выбрать одну, потому что правда всегда всплывает наружу. Думал было составить список «за» и «против», но в прошлом году мы с Гекконом уже это сделали, и Аманда выиграла. Видимо, придется еще раз все хорошо обдумать.
Последнее в году собрание общества «Африканская политика». Без Линтона Остина и Лутули было очень странно.
К счастью, Леннокс принес фильм про покорение Южного полюса сэром Эрнестом Шеклтоном, и о политике беседовать не пришлось. Также, к моему облегчению, не надо было вести протокол и зачитывать протокол прошлого собрания. В следующем году ни за что не буду секретарем.
Вторник, 3 декабря
Последний выпускной экзамен — старшекурсники исполнили свой традиционный танец во дворе. Потом весь корпус собрался попрощаться (и поскорее отделаться) от выпуска 1991 года. Пожимая мне руку, Эмбертон попытался ее сломать. Андерсон не смотрел в глаза никому из Безумной Восьмерки, а Вонючий Рот до сих пор убит горем, хотя со смерти Фредди прошло больше недели.
Щука пожал мне руку и зловеще проговорил:
— Чао, Мильтон, увидимся через шесть недель.
Я спросил, вернется ли он на предуниверситетский курс, но Щука лишь заулыбался и ничего не ответил. Он готов на все, лишь бы испортить мне каникулы!
Андерсон останется в школе до пятницы — следить за дисциплиной в корпусе. Третьекурсники бегают по школе с наглым и самодовольным видом. Рэмбо говорит, все хотят быть старостами и это их последний шанс.
17.00. Шел по галерее, чтобы забрать чемодан из кладовки, и увидел Укушенного. Тот выносил из кабинета большую охапку бумаг и канцелярских принадлежностей. Замедлил шаг, чтобы не пришлось с ним встречаться, но он взял и уронил половину своих вещей на пол галереи и в канаву. Ветер разметал бумаги, и я ничего не смог с собой поделать и бросился помогать. Сел на колени, чтобы поднять учебники, и лицом к лицу столкнулся с Укушенным, бросившимся подбирать бумаги, уставившись прямо в его больной глаз. Он вдруг показался мне совсем другим человеком — как будто постарел на двадцать лет. Укушенный выглядел бледным, больным, грустным — я имею в виду, совсем грустным, словно ничто на свете больше не способно его развеселить.
— Спасибо, Джон. Давай-ка отнесем все в кабинет. Вот ветер утихнет, и возьму тележку, — сказал он.
Я проследовал за ним в кабинет и свалил книги и бумаги на пол рядом со шкафом, где он хранит трости.
Укушенный положил остальные вещи на стол, по-прежнему не глядя на меня, и уставился в окно, которое выходит на здание нашего корпуса. Вдруг я заметил, что плечи у него трясутся, а потом с его губ сорвался глухой стон — словно животное застонало от боли. Я не знал, что делать, и начал очень медленно пятиться к двери. Я был всего в нескольких сантиметрах от свободы, когда ветер с громким треском захлопнул дверь. Укушенный обернулся. Его глаза покраснели от слез.
— Джон, — надорвавшимся голосом произнес он, — что... что мне делать?
Дожили: начальник корпуса заливается горючими слезами и спрашивает маленького незначительного второкурсника, что ему делать! Я не знал, что ответить, и не мог воспользоваться проверенным приемом (печально- покачать головой и посмотреть в окно), потому что Укушенный смотрел мне прямо в глаза, требуя ответа на этот довольно серьезный вопрос, и больной глаз у него был на мокром месте. К счастью, вскоре он снова заговорил, потому что я так и не придумал ничего путного. Он сказал:
— Что делать, когда ты словно крошечный деревянный плот в... бушующем океане полного безумия?
Видимо, этот вопрос был скорее обращен к себе самому, чем ко мне. Но на этот раз у меня был ответ. Откашлявшись, я сказал:
— Попробуйте вести дневник, сэр.
Укушенный взглянул на меня так, будто сейчас закричит, но потом его лицо изменилось так резко, будто на нем разбили гипсовую маску, и он улыбнулся. Он начал смеяться, громко, хотя слезы так и катились по щекам. Было непривычно видеть, как Укушенный смеется. Я уж подумал, что у него припадок.
Но он перестал смеяться так же неожиданно, как и начал, и на лице снова появилось выражение печали и отчаяния. Пристально изучив меня взглядом, он проговорил:
— Спасибо, Мильтон. — И сухим кивком сообщил, что я могу идти.
В последний раз я вышел из кабинета теперь уже бывшего начальника корпуса и вдруг понял, что больше не ненавижу Укушенного. Может быть, потому, что впервые увидел: он не ненавидит меня. А может, мне просто стало его жалко. Но это не значит, что он мне нравится... Скажем так: мы заключили перемирие.
Среда, 4 декабря
Дорогая Русалка!
Я тоже не могу дождаться нашей встречи и очень рад, что ты снова стала моей девушкой. Да, я очень хочу поехать в Сондвану с тобой и твоей мамой — возможно, так. удастся избежать кошмарных каникул с родственничками в Намибии. Жду встречи и очень скучаю.
С любовью, Джон
P.S. На следующие выходные мы с ребятами едем в Лейжер-Бэй. Будут одни мальчики.
Руки дрожали, когда опускал письмо в почтовый ящик. Есть у меня ощущение, что однажды придется пожалеть об этой приписочке!
ВОПРОСЫ
Какого черта я делаю?
У меня теперь две подружки или как?
Почему, ну почему рядом нет Геккона?!
Четверг, 5 декабря
22.30. Из спальни первокурсников раздался громкий вопль, затем грохот и тишина. В коридоре послышались шаги и скрип половиц. Кто-то или что-то приближалось к нашей спальне. Рэмбо бросился на незваного гостя и попытался повалить его на пол. Но в конце концов тот сам свалил Рэмбо на пол и зарычал, как дикий зверь. Луч фонарика Верна осветил фигуру в черном, с лыжной маской на лице. Свистнул клинок, и в свете фонарика блеснуло лезвие охотничье-разделочного ножа! Наш старый друг открыл свое лицо.
Бешеный Пес вернулся!
Когда выяснилось, что Пес появился из ниоткуда, разразился переполох. Мы бросились душить друг друга в объятиях и крепко похлопывать по спине, а потом Бешеный проговорил:
— Подумать, ребята: два года думал, как отсюда выбраться, а теперь вот вломился обратно! — Он рассказал о том, как сел на автобус до реки Муи и остаток пути прошел пешком. Родители думают, что он у друга в Пайнтауне.
Конечно, надо было отказаться, но Бешеный Пес проехал более тысячи километров, чтобы отправиться с нами на прощальное ночное купание — разве мог я такое пропустить? Верн провел тщательный поиск Андерсона и выяснил, что тот на выпускном вечере в Питермарицбурге. Рэмбо проверил, все ли чисто, и мы вломились в спальню первокурсников.
Бешеный Пес был поражен, что оставшийся Дэррил по-прежнему в школе, и похвалил его за храбрость и стоицизм. А потом взял его за ногу и держал вниз головой из окна до тех пор, пока тот не описался.
В часовне мне вспомнилась та ночь, когда нас застали в Бешеном Доме. Такое впечатление, что это было тысячу лет назад- А теперь, когда Бешеный Пес снова был с нами, казалось, будто ничего вообще не было.
Бешеный Пес возглавил процессию, шагающую по полю, и перемахнул через забор. Проломившись сквозь кусты и высокую траву, он с громким всплеском плюхнулся в воду. Гоблин велел ему вести себя потише. Тогда Пес залез на высокое дерево и оттуда заорал:
— А что они сделают, Гоблин? Еще раз отчислят меня, что ли? — С этими словами он спрыгнул с ветки, и его мускулистая фигура прорезала воздух, подобно гигантской летучей мыши, и, сделав медленный и грациозный обратный кувырок, нырнула в темную воду.
В качестве последней дани уважения Бешеному Псу Рэмбо заставил всех нас прыгнуть с ветки. Лезть на дерево в темноте было непросто, ведь на этот раз не было ни гвоздей, ни досок, на которые можно было бы опереться. Верн взобрался на ветку, но испугался прыгать и начал пятиться к стволу. При этом он громко бормотал себе под нос. Потом ветка вдруг хрустнула, а Верн завизжал. Рухнув на землю, он скатился по берегу прямо в воду. Рэмбо вытащил его одной рукой за шкирку и бросил на берег. Верн показал нам «о'кей», а потом мощно закашлялся. Каким-то чудом обошлось без увечий, не считая прикушенного языка.
