Наконецъ, я пустилъ токъ по третьей оградѣ и, затѣмъ, по четвертой и по пятой. Я былъ убѣжденъ, что наступило время, когда вся армія попадется въ нашу ловушку. Какъ бы то ни было, но объ этомъ необходимо узнать, какъ можно скорѣе. Я прикоснулся къ пуговкѣ и надъ нашею пропастью засвѣтилось пятьдесятъ электрическихъ солнцъ.
Но, Боже, какой это былъ видъ. Насъ окружали три стѣны мертвецовъ. Всѣ же прочія ограды были наполнены живыми людьми, которые прокрадывались тайкомъ черезъ наши проволоки. Внезапный свѣтъ поразилъ нашего врага и навелъ на него ужасъ; мнѣ, конечно, необходимо было только одно мгновеніе, чтобы воспользоваться ихъ неподвижностью и я не упустилъ этого удобнаго случая. Но вотъ въ чемъ дѣло, въ слѣдующее мгновеніе они пришли бы въ себя и тотчасъ бы сдѣлали натискъ, и тогда я совершенно погибъ бы со всѣми своими проволоками. Но, потерявъ эту минуту, они навсегда потеряли и удобный для себя случай. Для меня же этотъ промежутокъ времени не остался безслѣднымъ; я провелъ токъ по всѣмъ оградамъ и врагъ будетъ убитъ по пути своего слѣдованія. Тутъ вы услышите стенанія! Смерть висѣла надъ одиннадцатью тысячами человѣкъ. Ночь усиливала еще болѣе ужасъ положенія.
Бросивъ взглядъ на остальную часть враговъ — около десяти тысячъ человѣкъ, — я убѣдился, что они расположились между нами и окружающимъ насъ рвомъ, готовясь къ осадѣ. Слѣдовательно, они всѣ были у насъ въ рукахъ. Наступило время послѣдняго акта трагедіи. Я сдѣлалъ три выстрѣла изъ револьвера, что oзнaчaлo:
— Отвести воду!
Послышался сильный шумъ и минуту спустя, горный источникъ наполнилъ широкій ровъ и, такимъ способомъ, образовались рѣки шириною въ сто футовъ и глубиною въ двадцать пять.
— Къ орудіямъ! Откройте огонь!
И въ то же мгновеніе тринадцать орудій стали изрыгать смерть на эти десять тысячъ человѣкъ. Одну минуту они еще продержались подъ этимъ огненнымъ потопомъ, потомъ прорвались, ставъ лицомъ и устремились по направленію ко рву, какъ солома отъ вѣтра. Болѣе четвертой части ихъ силъ не достигло до вершины высокой насыпи, три четверти достигли до нея, но утонули.
Не прошло какихъ-нибудь десяти минутъ, какъ мы открыли огонь, а уже почти вся вооруженная сила была уничтожена; кампанія кончилась; мы, пятьдесятъ четыре человѣка, сдѣлались распорядителями Англіи! Двадцать пять тысячъ человѣкъ лежали убитыми вокругъ насъ!
Но какъ измѣнчиво счастье! Въ самый короткій промежутокъ времени — въ какой-нибудь часъ — случилось нѣчто такое по моей собственной винѣ, что… но у меня не хватаетъ духа написать этого. Пусть этимъ и оканчивается мое повѣствованіе.
ГЛАВА ХХ.
Постскриптумъ Кларенса.
Я, Кларенсъ, долженъ продолжать это за него. Онъ предложилъ мнѣ отправиться вдвоемъ и посмотрѣть, нельзя-ли оказать какой либо помощи раненымъ. Я рѣшительно воспротивился такому проекту, сказавъ ему, что если тамъ много раненыхъ, то мы будемъ не въ силахъ помочь имъ всѣмъ, и мало что можемъ для нихъ сдѣлать; кромѣ того, съ нашей стороны будетъ крайне неблагоразумно имъ довѣряться. Но его рѣдко можно было отклонить отъ того, что онъ разъ задумалъ; такимъ образомъ, мы разобщили токъ въ оградахъ, взяли съ собой небольшую свиту, переправились черезъ груды тѣлъ убитыхъ рыцарей и прошли на поле. Первый раненый, обратившійся къ намъ съ просьбою о помощи, сидѣлъ на землѣ, прислонившись головою къ трупу своего убитаго товарища. Когда Патронъ наклонился надъ нимъ и сталъ съ нимъ говорить, раненый узналъ его и нанесъ ему ударъ мечемъ. Это былъ рыцарь сэръ Меліагрэунсъ, какъ это я узналъ, разломавъ его шлемъ. Болѣе онъ уже не просилъ о помощи.
Мы отнесли Патрона въ погребъ, перевязали ему рану, какъ можно тщательнѣе; къ счастью, рана не оказалась особенно серьозною. Въ этомъ дѣлѣ намъ помогалъ Мерлэнъ, хотя мы вовсе этого и не подозрѣвали. Онъ былъ переодѣтъ женщиною и казался намъ самою добродушною поселянкою; онъ явился къ намъ съ гладко выбритымъ лицомъ коричневаго цвѣта, мы полагали, что это было отъ сильнаго загара — нѣсколько дней спустя послѣ того, какъ Патронъ былъ раненъ и предложилъ готовить для насъ кушанье; онъ, между прочимъ, объяснилъ намъ, будто бы всѣ его родные отправились въ новый лагерь, который формировали враги и что вотъ онъ или, лучше сказать, она осталась совершенно одна и умираетъ съ голоду. Патронъ поправлялся и теперь занятъ былъ окончаніемъ своей рукописи.
Мы были очень довольны, что къ намъ явилась эта женщина, такъ какъ у насъ недоставало рукъ для такой работы. Вотъ, видите-ли, мы попались въ ловушку, которую сами себѣ устроили. Если намъ оставаться здѣсь, то посѣянная нами смерть убьетъ насъ; если же мы двинемся изъ нашей засады, то мы не можемъ долго оставаться непобѣдимыми. Мы побѣдили, но въ свою очередь и сами оказались побѣжденными. Патронъ сознавалъ это и мы всѣ также это сознавали сами. Если бы намъ отправиться въ одинъ изъ новыхъ лагерей и какъ-нибудь уладить дѣло миромъ съ нашими врагами, но Патронъ не могъ еще выходить, и я заболѣлъ однимъ изъ первыхъ, отравившись зловоніемъ, распространяемымъ трупами этихъ тысячей убитыхъ. Другіе тоже ослабѣли. Завтра…
Завтра. Вотъ оно наступило это завтра, а съ нимъ пришелъ и конецъ. Я проснулся около полуночи и увидѣлъ, что наша старая вѣдьма дѣлаетъ въ воздухѣ какіе-то странные знаки надъ головою и лицомъ Патрона, меня удивило, что бы это такое означало. Всѣ, за исключеніемъ часового при динамо, были погружены въ глубокій сонъ; не слышно было ни звука. Женщина кончила свое таинственное сумасбродство и на цыпочкахъ направилась къ двери. Я позвалъ ее:
— Остановитесь! Что вы тутъ такое дѣлали?
Она остановилась и сказала тономъ самаго злораднаго удовлетворенія:
— Вы были побѣдителями, теперь вы побѣжденные! Тѣ погибли и вы погибнете. Вы всѣ должны здѣсь умереть, кромѣ него. Онъ теперь спитъ и долженъ проспать тринадцать столѣтій. Я Мерлэнъ!
Затѣмъ у него сдѣлался такой припадокъ смѣха, точно онъ былъ пьяный; тутъ онъ коснулся одной изъ нашихъ проволокъ и его ротъ такъ и остался раскрытымъ; повидимому, онъ все еще смѣется. Я полагаю, что на его лицѣ сохранится этотъ окаменѣлый смѣхъ, пока его тѣло не превратится въ прахъ.
Патронъ не шевелится, спитъ, какъ камень. Если онъ не проснется сегодня, то уже будетъ ясно, какого рода этотъ сонъ; мы перенесемъ его тѣло въ самый отдаленный уголокъ погреба, гдѣ никто его не найдетъ, чтобы надъ нимъ глумиться. Что же касается до насъ, остальныхъ, то если кому-либо удастся уйти изъ этого мѣста, тотъ долженъ записать этотъ фактъ въ рукописи и непремѣнно скрыть ее вмѣстѣ съ Патрономъ, нашимъ добрымъ и дорогимъ начальникомъ, такъ какъ это его собственность, какъ живого, такъ и мертваго.
КОНЕЦЪ РУКОПИСИ.
Стало уже разсвѣтать, когда я отложилъ рукопись въ сторону. Дождь пересталъ, но было какъ-то сѣро и скучно, хотя разгулявшаяся было наканунѣ буря уже угомонилась. Я отправился въ комнату чужестранца; дверь была полуотворена. Мнѣ показалось, что слышенъ его голосъ и я постучался. Отвѣта никакого не было, но я ясно слышалъ его голосъ. Тогда я вошелъ. Чужестранецъ, лежа на спинѣ, что-то говорилъ, жестикулируя руками, но говорилъ несвязно, какъ обыкновенно говорятъ больные въ бреду. Я осторожно дотронулся до него и склонился надъ нимъ. Его бормотанье и восклицанія все еще продолжались. Я сказалъ какое-то пустое слово, чтобы только привлечь на себя его вниманіе. Но тутъ его стеклянный глаза и сѣроватаго цвѣта лицо озарились удовольствіемъ, благодарностью, счастьемъ и онъ заговорилъ:
— О, Сэнди, вы пришли, наконецъ, какъ я грустилъ о васъ! Сядьте около меня… Не оставляйте меня, никогда, Сэнди, не оставляйте меня. Гдѣ ваша рука?.. Дайте мнѣ ее, милая, дайте мнѣ подержать ее… вотъ такъ… теперь хорошо… все хорошо… все спокойно, я опять счастливъ… мы опять счастливы, не такъ-ли, Сенди? Вы такъ прозрачны, такъ легки, вы не болѣе, какъ туманъ, какъ облако, но вы здѣсь и такое блаженство мнѣ вполнѣ достаточно; у меня ваша рука, не отнимайте ее; я подержу ее только одну минуточку, очень недолго, очень недолго, я не стану требовать, чтобы это было долго… А гдѣ же это дитя? Гелло-Централь?.. Она не отвѣчаетъ. Она спитъ, вѣрно? Принесите ее ко мнѣ, когда она проснется. Дайте мнѣ прикоснуться къ ея ручкамъ, ея личику, ея волосамъ и попрощаться съ нею… Сэнди!.. Да, вы здѣсь… Я забылся на минуту и думалъ, что вы ушли… Долго-ли я былъ боленъ? Это показалось мнѣ за цѣлые мѣсяцы. И такія сновидѣнія. О, что это за ужасныя сновидѣнія, Сэнди! Эти сновидѣнія были такъ же дѣйствительны, какъ сама дѣйствительность… Это былъ бредъ, но такъ все представлялось живо! Подумайте, мнѣ казалось, что король умеръ, а вы живете въ Галліи и не можете вернуться домой. Мнѣ казалось, что тутъ была революція; въ фантастическомъ безуміи я полагалъ, что Кларенсъ и я съ горстью юношей сражались и истребили все англійское рыцарство! Но въ сущности это не казалось вовсе и страннымъ. Мнѣ казалось, что я былъ созданьемъ изъ другихъ отдаленныхъ, еще не наступившихъ вѣковъ и все это было такъ же натурально, какъ и все остальное! Мнѣ казалось, точно я перелетѣлъ изъ того вѣка обратно въ нашъ и затѣмъ обратно въ тотъ и остался тамъ чуждымъ и потеряннымъ въ этой странной Англіи; между мною и вами развернулась пропасть въ тринадцать столѣтій! Между мною, и моимъ домомъ и моими друзьями! Между мною и всѣмъ тѣмъ, что мнѣ дорого и для чего стоило жить! Это было ужасно… ужаснѣе, чѣмъ вы можете это себѣ представить, Сэнди. Ахъ, останьтесь со мною, Сэнди… Будьте около меня каждую минуту… не допускайте меня сходить съ ума; смерть это ничего… пусть она приходить, но только но съ этими ужасными сновидѣніями, они такъ терзали меня, эти ужасныя сновидѣнія… Я не могу болѣе этого вынести… Сэнди?..
