И вдруг сподобился спросить. Опомнился. Именно в тот момент, когда мог решать только для себя, но никак не для Жени.
Она долго смотрела на экран, раздумывая и сознавая, какой это шаг с его стороны, если дошло то, что так долго не доходило. Впрочем, жить задним умом всегда было одним из Роминых характерных, хотя и неприятных качеств.
Кто же в своем уме не хочет дом, если есть возможность его содержать? Разве не очевидно?
Но вместе с тем, ответь ему сейчас несомненное «да» – что это будет значить? Что она капитулировала? Что отныне они снова вместе? Сейчас, когда она и правда не знала, сможет ли его простить и жить так, как будто бы ничего не случилось?
Какой прогресс в сравнении с тем, что было еще три-четыре дня назад. Тогда она даже возможности подобной не рассматривала!
И все же, пока червячок сомнения все еще продолжал кромсать ее бесконечное желание рвануть прямо сейчас к Роману, она не нашла ничего лучше, чем написать в ответ:
«Мне есть, где жить».
В высотке на другой стороне дороги весело хмыкнули.
Моджеевский тоже завтракал. Только и правда, в отличие от Жени, никудашечки не собирался. Ну и что, что температура прошла, как не было? У него эта... реабилитация. Сопли-то все равно текут. Вот и нефиг его трогать. Фролов в телефоне, конечно, выл сиреной и наяривал по каждому поводу, но Ромка лишь пожимал плечами и выдавал: «Вы должны быть хотя бы немного автономнее! А если я завтра слягу или вообще помру?»
Хотя, по правде сказать, вариант типа «помру» им не рассматривался ни под каким ракурсом. Ему еще жениться, рожать и воспитывать ребенка. Из Богдана лепить президента компании, из Танюхи – мало-мальски приличную девушку. Столько дел. Планов. О столь многом он мечтает.
Роман улыбнулся и набил на клавиатуре:
«Это я помню. Но можно и подумать немного над улучшением жилищных условий».
«Тебе надо – ты и думай» - не замедлила ответить Женя.
И он думал. Очень много и очень обстоятельно. Обустраивая помещения, придумывая расположение в доме детской, размышляя над тем, что его старшим тоже нужны комнаты – будут же они приезжать. Сейчас так. Потом со своими семьями.
Следующие несколько дней он тем и занимался. Ваял. Думал об участке. Позвонил в знакомую контору, поставил задачу, чтобы ему подобрали несколько вариантов. Когда поправится до конца, будет выбирать. Будут выбирать. С Женей. Если только она его простит.
А потом вечерами напролет, когда она возвращалась с работы, а иногда и во время нее, они болтали в мессенджере. Он сбрасывал ей свои наработки. Она отвечала, сперва сдержанно и немного огрызаясь, но постепенно увлекаясь его идеями.
Да и как ими не увлечься? Среди всего хаоса, что он творил теперь с ее чувствами, очень ясно выделялось одно и самое главное: понимание того, что ей очень хочется снова ему поверить. И все это лишь вопрос времени. Потому что Моджеевский не оставит ее в покое, теперь уже не оставит. Раньше надо было бежать – хоть с Юрагой в Канаду.
А сейчас, вместо этого, она зависала в чате, разглядывая его макеты, наброски, эскизы. Задавала вопросы и избегала по мере возможности главного – мыслей о том, что это для их семьи.
У них вновь наступил период бессонниц. Только теперь уже совсем по другому поводу. Они – разговаривали. Это странно – находиться через дорогу друг от друга и общаться исключительно в чате. Иногда переругиваться. Иногда – прислушиваться. Иногда – просто рассказывать о чем-то. О себе, например.
То, чего ни один из них раньше не знал.
Таша с подозрением относилась к переменам в Женином настроении.
Рому – никто на работе и не видел. Алена страдала в одиночестве и все пыталась проникнуть к нему, в надежде вдруг что-то надо. Фролов норовил привезти документы на подпись. Этих он посылал.
А потом, безо всякого предупреждения и среди дня заявился Коваль – проверять, дышит ли еще его начальство, и выгнать бывшего майора вооруженных сил Ромка не решился.
- У меня только яичница есть и сыр, - совершенно серьезно заявил отшельник Моджеевский, встречая дорогого гостя.
- Я не жрать пришел, - заявил Арсен, вваливаясь в квартиру. – Живой?
- Я не из тех, кого способны доконать сопли. Тебя из офиса подослали в разведку?
- Я и сам себя могу в разведку отправить, - отрезал Коваль и спросил: - Что происходит?
- Точно яичницу не хочешь? С сыром!
- Не хочу. Не увиливай. Ты неделю в офисе носа не кажешь. Это не про тебя. Поэтому спрашиваю еще раз: что происходит?
Моджеевский вздохнул. Борисыч имел привычку заниматься воспитанием окружающих, когда не просят. И при сложившихся между ними отношениях Роман чаще отмахивался, но не пресекал. Сейчас же Арсен лез туда, куда он вообще никого не хотел пускать, пока оно еще неопределенно и неустойчиво.
Потому он лишь развел руки в стороны и заявил:
- Ну лично я голодный, мне обедать пора, потому пошли на кухню. Будешь смотреть, как я стряпаю.
Что Коваль и сделал, расположив себя на диване с твердым намерением продолжить допрос.
- Какого хрена ты вернулся в эту квартиру?
- Хорошая квартира, - пояснил Роман, вынимая сковородку и ставя ее на плиту. – До работы отсюда куда ближе, чем с дачи. Мне удобно!
Одновременно с этим в его кармане пикнул телефон. Он дернулся на звук и посмотрел на входящее сообщение.
«То есть вместо обыкновенного чердака ты планируешь мансарду?»
Роман расплылся в улыбке от уха до уха и принялся набивать ответ.
- Кто хозяин этой квартиры, Рома? – уточнил главный корпоративный безопасник, с любопытством наблюдая физиономию начальства.
- Фактически – я, - отмахнулся Моджеевский. «На отцовской даче была, мне нравилось. Сейчас там Бодина комната».
- Ты выкупил у нее обратно?
- Зачем? – кажется, совершенно искренно удивился Роман. – Она ж пустая.
- Тогда эта квартира фактически все еще ее, - фыркнул Борисыч и перешел в наступление. – Ты идиот? Опять на те же грабли? Тебе баб мало? Или особенный кайф ловишь, когда тебя имеют?
Роман положил телефон на столешницу и очень серьезно посмотрел на Арсена. Внутри царапнуло. Царапнуло сильно. Ему не нравилось услышанное, и он еще очень хорошо помнил, какую именно роль, хоть и по его собственному поручению, начбез сыграл во всем случившемся почти полгода назад. Господи, полгода уже. Весна наступила, а последствия помутнения его рассудка все по башке бьют.
- Ничего я не ловлю, Борисыч, - заговорил он. – Мы ошиблись тогда. Я ошибся. Женя не жила тут ни дня, просто оставила все скопом, вместе с подарками. И ушла в квартиру отца. Плевать ей на это все, понимаешь? Она даже продать это все не попыталась. И если бы я не просек, большой вопрос еще, что бы эта дурёха с налогами, с коммуналкой делала при таком отношении к жизни.
- Ясно, - кивнул Коваль. – Совсем она тебе мозги запудрила. Молодец! У нее хорошо получается. Прикидываться простушкой, давить на жалость, привязать ребенком. Он хоть твой, Рома?
- Вот сейчас заткнись, - рыкнул Моджеевский, заставляя себя не вспыхивать, как обычно. – Мой он. Она мне не хотела говорить. И если бы не этот псих с улицы, я бы и не знал, понимаешь? Я, по-твоему, почему здесь торчу которую неделю? Потому что она меня к себе не пускает. Она – меня, ясно?
- Ясно. Она грамотно работает. А ты все-таки идиот. Собственно, то, что ты торчишь здесь которую неделю, именно это и подтверждает.
- Каким именно образом? – осведомился Рома.
- Ты делаешь то, что выгодно ей, - нехотя пояснил Арсен. – К чему ей довольствоваться малым, если она сможет оторвать еще больше?
Телефон вновь пиликнул. Роман вздрогнул и глянул на трубку.
«А мы в детстве лазали на наш чердак, играли там. Под крышей казалось таинственно и ужасно интересно. Наверное, все дети любят повыше».
Ну к черту! Какая же это все чушь! Он правда верил?
«А я высоты боюсь. Как раз с детства. Потому не выше трех этажей. И не смейся, пожалуйста».
