– Клад, зарытый клад, – сказал капитан и, перевернув карту, прочитал: – «Точка указывает место, где в песке зарыт клад. Там в коричневом кожаном чемодане спрятано полмиллиона испанских долларов».
– А где расположен этот остров? – осведомился я, не помня себя от волнения.
– Вот этого-то я и не знаю, – ответил капитан. – Я намерен бороздить океан взад и вперед, пока не найду его.
– А до тех пор?
– А до тех пор нужно, прежде всего, сократить насколько возможно численность команды, чтобы в дележе участвовало поменьше народу. Ну, так как? – добавил он в порыве откровенности, и я почувствовал, что этот человек, несмотря на все его недостатки, стал мне близок. – Хотите стать моим компаньоном? Сбросим их всех за борт, только кока оставим до последней минуты, отыщем клад и. будем богачами до конца наших дней.
Читатель, ты не осудишь меня за то, что я сказал «да»? Я был молод, горяч, честолюбив, полон радужных надежд и ребяческого пыла.
– Капитан Трюм, – воскликнул я, протягивая ему руку, – располагайте мною!
– Прекрасно! – ответил капитан. – А теперь пойдите на бак и разузнайте, что там думают обо всем происходящем.
Я отправился в носовой кубрик. Это было скромное помещение. На полу лежал один-единственный ковер грубой работы. В комнате стояли простые кресла, письменные столы и строгой формы плевательницы; за сине-зелеными ширмами виднелись узкие кровати с медными шишками.
Было воскресное утро, и большинство матросов еще сидели в халатах.
Когда я вошел, они встали и сделали реверанс.
– Сэр, – сказал помощник боцмана Томпкинс, – считаю своим долгом сообщить вам, что команда не довольна.
Кое-кто кивнул в знак согласия.
– Нам не нравится, что люди один за другим падают за борт, – продолжал он, и голос его зазвенел от еле сдерживаемого наплыва чувств. – Это же просто нелепо, сэр, и, если мне позволено так выразиться, команда весьма недовольна.
– Томпкинс, – твердо возразил я, – вам следовало бы понимать, что мое положение не позволяет мне выслушивать такие мятежные речи. Я прошел к капитану и доложил: Кажется, назревает бунт.
– Вот и прекрасно! Он избавит нас от изрядного количества людей, – задумчиво ответил капитан, потирая руки и разглядывая высокие волны Южной Атлантики через широкий, старинного типа иллюминатор в задней стене каюты. – К тому же я с минуты на минуту ожидаю появления пиратов, и тогда команда порядком поубавится. Однако об этом после. – Тут он нажал кнопку звонка и вызвал матроса. – Попросите мистера Томпкинса пожаловать ко мне.
– Томпкинс, – начал капитан, как только помощник боцмана явился, – встаньте, пожалуйста, на этот ящик, просуньте голову в иллюминатор и скажите, что вы думаете о погоде.
– Есть, сэр, – ответил честный моряк с таким простодушием, что мы с капитаном обменялись улыбкой.
Томпкинс влез на ящик и по пояс высунулся из иллюминатора. Мы тотчас же схватили его за ноги и вытолкнули наружу. Снизу донесся всплеск воды.
– Ну, с Томпкинсом все обошлось как нельзя лучше, – сказал капитан Трюм. – Извините, если я отвлекусь: мне нужно сделать запись о его смерти в судовом журнале.
– Да, так я говорил, – снова начал он, – что будет очень хорошо, если команда взбунтуется. Это нам только на руку. А рано или поздно так оно и будет. Это дело обычное. Однако я не стану форсировать события, пока мы не столкнулись с пиратами. В этих широтах их можно ожидать в любую минуту. А пока что, мистер Сбейсног, – сказал он, вставая, – я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы про должали сбрасывать за борт по нескольку человек в неделю.
Через три дня мы обогнули мыс Доброй Надежды и вошли в чернильно-черные воды Индийского океана. Теперь наш курс шел зигзагами; погода нам благоприятствовала, и мы с бешеной скоростью носились взад и вперед по зеркальной глади моря.
На четвертый день появились пираты. Не знаю, довелось ли тебе, читатель, встречаться с пиратами или пиратским судном. Вид его способен вселить ужас в самые отважные сердца. Пиратский бриг был сплошь черный, на мачте развевался черный флаг, по палубе под сенью черных парусов прохаживались под руку какие-то люди, с головы до ног одетые в черное. На носу белыми буквами было выведено – «Пиратский корабль».
При виде пиратского судна наш экипаж заметно струхнул. Да и то сказать: это зрелище заставило бы поджать хвост даже собаку.
Оба судна сошлись борт к борту. Тут их крепко-накрепко принайтовили друг к другу веревкой, затем для верности прихватили шпагатом и перекинули между ними мостки. В мгновение ока пираты запрудили нашу палубу. Они вращали глазами, скрежетали зубами и точили себе ногти.
А потом начался бой. Он продолжался два часа, не считая единственного пятнадцатиминутного перерыва на завтрак. Бой был ужасен. Люди висли друг на друге, пинали друг друга ногами, били друг друга по лицу и нередко настолько забывались, что позволяли себе кусаться. Помню, как один детина огромного роста размахивал скрученным в узел полотенцем, хлеща наших людей направо и налево, пока капитан Трюм не бросился на него и не ударил его кожурой от банана прямо по губам. Через два часа с обоюдного согласия было решено, что битва закончилась вничью со счетом 61½ : 62.
Корабли отдали концы и под громкое «ура.» экипажей легли каждый на свой курс.
– А теперь, – сказал капитан мне на ухо, – давайте посмотрим, кто из наших до статочно ослаб и легко может быть отправлен за борт.
Он спустился вниз, но через несколько минут вернулся бледный как смерть.
– Сбейсног, – сказал он, – судно идет ко дну. Кто – то из пиратов (нечаянно, разумеется, – я не хочу никого обвинять) продырявил обшивку. Надо послушать, что творится в трюмном отсеке.
Мы приложили ухо к переборке. В трюме булькала вода.
Матросы установили помпу и стали качать с отчаянным напряжением сил, которое знакомо лишь тем, кому привелось тонуть на судне, получившем пробоину.
В шесть часов пополудни вода в трюме поднялась на полдюйма, с наступлением ночи – на три четверти дюйма, а к утру, после целой ночи неослабных усилий, стояла уже на семи восьмых дюйма.
К полудню следующего дня она дошла до пятнадцати шестнадцатых дюйма, а ночью прослушивание показало, что уровень воды поднялся до тридцати одной тридцать второй дюйма. Положение становилось отчаянным. При такой скорости наполнения трюма едва ли можно было предсказать, насколько поднимется вода в ближайшие дни»
Вечером капитан позвал меня к себе в каюту. Перед ним лежали счетные таблицы, по всему полу валялись огромные листы бумаги, сплошь исписанные дробями.
– Сбейсног, судно обречено, – сказал он. – По существу, оно уже начало погружаться. Я могу это доказать. Может быть, потопление займет шесть месяцев, а может быть, и несколько лет, но если ничего не изменится, корабль неизбежно пойдет ко дну. Предотвратить это невозможно. Надо бежать.
В ту же ночь под покровом темноты, пока команда откачивала воду, мы с капитаном построили плот.
Никем не замеченные, мы свалили мачты, обрубили их до нужной длины, сложили крест-накрест и связали шнурками от ботинок. Затем молниеносно погрузили на плот пару ящиков с продовольствием и напитками, секстант, хронометр, газометр, велосипедный насос и еще кое-какие приборы. После этого, воспользовавшись моментом, когда корабль от качки сильно накренился, мы спустили плот на воду, спустились по веревке сами и под покровом непроглядной тропической ночи потихоньку отчалили от обреченного судна.
Утром следующего дня мы уже были крошечной, не больше, чем вот эта (.) точкой, затерявшейся в просторах Индийского океана.
Мы оделись, тщательно выбрились и вскрыли ящики с едой и напитками.
И только тут мы поняли весь ужас нашего положения.
В глубоком волнении следил я напряженным взглядом, как капитан одну за другой вынимает из ящика прямоугольные банки с консервированным мясом, Их было пятьдесят две. Обоим нам сверлила мозг одна и та же мысль. Наконец появилась последняя банка. Тут капитан вскочил на ноги и устремил в небо безумный взгляд.
– Консервный нож!–вырвалось у него. – О боже, консервный нож!
И он рухнул без чувств.
Тем временем я дрожащими руками вскрыл другой ящик. В нем были большие бутылки пива, плотно закупоренные патентованными пробками. Я вытащил их одну за другой. Когда появилась последняя, я взглянул в пустой ящик, вскрикнул: «Чем? Чем? О милосердный боже, чем их открыть?» – и замертво упал на капитана.
Наконец мы очнулись и увидели, что мы – все еще крошечная точка, затерянная среди океана. Нам даже показалось, что мы стали еще меньше.
Над нами простиралось сверкающее, медно-красное небо тропиков. Тяжелые свинцовые волны плескались у краев плота. А по всему плоту валялись банки с консервами и бутылки пива. То, что пришлось нам перенести в последующие дни, невозможно описать. Мы били и колотили по банкам кулаками. Мы дошли до того, что, рискуя вконец испортить банки, изо всей силы швыряли их о плот. Мы топтали их ногами, грызли зубами, осыпали проклятиями. Мы тянули и выкручивали пробки из бутылок, били горлышками о банки, примиряясь даже с тем, что можем разбить стекло и испортить бутылки.
