— Караул! Диверсия!
А меня уже и след простыл. Не видел я этой радости. Бегом, бегом, через пустырь к Москве-реке, одежду на голову и вплавь на тот берег: поймают — убьют. Так зачем же я делал все?
И сейчас я порой думаю, а вот пойду я по улице, увижу, что дворник со шлангом в дворницкую к телефону идет — отверну я кран или нет? Отважусь или не отважусь — вот в чем вопрос. Наверное, нет. Сейчас бегаю не так быстро.
И все мне советовали в цирк идти. «Там тебе самое место». И пошел я в цирк. А вернее, в Циркконцерт. Пришел — и сразу к директору.
В списке заинтересованных лиц с указанием занимаемых постов, полезности и вредности для нашего дела, который я предоставил бабушке, про него было написано:
«Коликов Николай Николаевич. Лет 54. Образование высшее экономическое. Характер в общем-то доброжелательный. Категорически не любит принимать никаких решений. Все должно образоваться или рассосаться само собой. Вне работы — обычный компанейский человек. На работе — идеальный чиновник всех времен и народов — хорошо отлаженный передаточный механизм, шестерня. Давят сверху — передает давление вниз: мелочь внизу крутится. Давит снизу мелочь вроде меня — передает ее энергию вверх, чтобы начальство принимало решение. Десятый директор Циркконцерта. Все остальные держались здесь не больше года. Больно бойкое место».
Пришел я — и сразу к директору:
— Здравствуйте. Хочу к вам на работу поступить.
— Кем?
— Клоуном. Коверным.
— Какое у вас образование? Цирковое училище кончали? Эстрадную студию?
— Нет. Заочный авиационный, по автоматике.
— Может, вы к нам инженером пойдете? У нас аппаратура огромная и электрика сложная.
— Инженером не хочу.
— А что вы умеете делать?
— Как что? — спрашиваю.
— Умеете жонглировать? Стойку делать на руках? По проволоке ходить?
— Я людей смешить умею.
— В компании все умеют.
— Я могу и не в компании. В кабинете еще один товарищ сидел, мрачный такой, на бульдога похожий…
Мосалов Антон Савельевич. 56 лет. Главный режиссер. Образование среднее специальное. Стаж работы в цирке 15 лет. Пришел из армейской самодеятельности. Очень хозяйственный прикладной человек. Один из главных моих сторонников, если они вообще у меня возможны.
Вдруг он говорит:
— Если человек тридцати лет, с высшим образованием, инженер, утверждает, что он умеет смешить людей, я склонен ему верить. Давайте опыт проведем. Позовем сюда Сидорова — завхоза нашего. Иван Корнеевич в цирке у нас двадцать лет служит, а ни разу не улыбнулся даже. И пусть товарищ его рассмешит. Если сумеет, годится он в клоуны.
Директор согласился. Я тоже. Послали за Сидоровым. И еще народ прибежал смотреть, как я Сидорова смешить буду. Ждем.
Входит Сидоров. В синем халате. Ручищи огромные. В руках молоток, в зубах гвозди.
— Звали?
— Звали.
— Чего?
— Вот чего. Я, Иван Корнеевич, из всесоюзного журнала. Самого главного. Корреспондент. Нам на обложку снимок нужен «Под куполом цирка». Чтобы один силач восемь человек держал. Понятно? Он кивнул.
— Так вот. А ваш силач нижний подвел: и с женой скандалит, и сын у него запущенный — вчера в школе стекло разбил. Нельзя такому человеку на всесоюзную обложку. Не тянет он. Дирекция рекомендует на вас остановиться.
Иван Корнеевич оторопел.
— Будете вы, Иван Корнеевич, нижним силачом. Ну, как?
Он стал гвозди изо рта вытаскивать.
— И не спорьте, — говорю, — вы — лучший производственник. И в цирке дольше всех. И профсоюзная организация за вас горой. Так что все уже решено. Осталось только детали обсудить. Костюм у вас есть?
Иван Корнеевич тем временем гвозди вытащил.
— Нет у меня. Не приходилось.
— Значит, руководство обеспечит. Вам лучше какой: двубортный, вечерний, спецовочку или традиционное трико?
— Спецовочка сподручнее.
— Все ясно. Требования справедливые. Будет спецовка синяя с блестками в виде водопроводных гаек. Ничего? Дирекция берется?
— Берется. А что ж?
— Теперь, Иван Корнеевич, насчет восьми человек. Не мало ли для всесоюзной обложки? Может, до пятнадцати довести? За счет досаафовских активистов? И название есть хорошее, свежее — «ДОСААФ на высоте!»
Иван Корнеевич задумался. Я тоже.
— Хотя нет, — говорю. — Пятнадцать человек многовато — проволока не выдержит.
— Какая проволока? — насторожился Иван Корнеевич.
— Как какая? Под куполом. По которой вы с народом пойдете. Досаафовских активистов будете нести. Зря мы, что ли, вам спецовку заказывали?
— Пятнадцать человек она точно не выдержит! — вмешался директор. То ли в игру включился, то ли в нем свой Иван Корнеевич сидел.
— Не беда! — говорит Мосалов. — Мы ее втрое сплетем. Станет как рельса.
— Верно. Будете по ней еще тачку с песком везти. Но не это меня сейчас беспокоит. Как у вас, Иван Корнеевич, насчет галош?
— Каких таких галош?
— Обыкновенных, резиновых. По проволоке надо будет в галошах идти. Мы по ней ток пустим, чтобы светилась она на всю страну.
— Добудем галоши, — говорит Мосалов. — А Иван Корнеевич нас не подведет. Он у нас надежный производственник.
— Тогда по рукам. Значит, пару дней на репетиции, а потом я к вам с аппаратурой и с корреспондентами из-за рубежа. Все посторонние дела отложить!
— Как отложить? — говорит Иван Корнеевич. — А тес? У меня тес для помоста не пилимши. Кто ж его делать будет?
— Да? — спросил директор.
— Как это? Да этот — нижний акробат. С моральным обликом не нашим. Его на производство кинем.
— Его? — закричал Иван Корнеевич. — Да чтобы я этому бугаю свою циркулярку доверил?! Он же ее запорет. Да я потом буду двадцать дней по цирку зубья собирать! А что техника безопасности скажет? Ой, насмешили меня! Никогда в жизни я так не хохотал. Из-за какой-то обложки хотели новую пилу погубить! — повернулся и вышел.
Мрачный человек говорит тогда:
— Ну что. Выполнил он условия — Иван Корнеевич сам сказал — насмешили.
Директор не согласен:
— Это он только сказал — насмешил. А сам не засмеялся. Вот если бы он захохотал да зубы показал. Дело другое.
Тут я закипятился:
— Давайте еще раз вашего Сидорова. Не может быть, чтобы я человека развеселить не мог.
Вернули Сидорова.
— Иван Корнеевич, еще одно дело к вам есть. Нас часто ругают за то, что мы от жизни оторваны. Что ничего у нас о производстве в программе нет. О рабочем классе. Давайте это исправлять.
Иван Корнеевич насторожился. Что это сегодня все на него навалились?
— Давайте.
— Будете все-таки вы у нас выступать. Вынесите на арену станок трубозагибочный. Можете?
— Могу.
— Зажмете его в трубу. Сумеете?
— Сумею.
— И на глазах у всех станете трубу загибать. Или резьбу нарезать дюймовую.
Сидоров смотрит на меня настороженно. Не поймет — то ли шутка, то ли серьезный разговор. Но кругом вроде начальство.
— Почему дюймовую? У нас и метчиков таких нет.
— Значит, метрическую. Или мелкую. Это не важно. Дадим вам халат нейлоновый с блестками. А? Представляете: прическу сделаем «сэссон»! Музыка. Арена желтая, станок сверкает. Кругом прожектора! Женщины с цветами! Ваш халат переливается! Станок ревет! А под конец вы стойку на станке на одной руке делаете. Ноги у вас в стороны, а в зубах гаечный ключ! Как косточка!
Тут Иван Корнеевич как прыснет, даже гвoздики из него выскочили. Видно, представил себя со стороны на фоне женщин, ноги кверху, а в зубах гаечный ключ.
— Да ну вас! Делать вам нечего, только голову морочите.
И ушел. Мрачный человек говорит:
— А что? Это идея! Смешной номер получится, если клоун на сцене будет резьбу нарезать или дрова колоть. И кланяться, и на бис дрова в поленницу укладывать.
Они стали с директором это обсуждать.
— А мне-то как быть? Берете меня?
— Берем, берем, — отвечают. — Только нам ваша помощь понадобится. На нас в управлении кричать начнут, что мы инженеров в шуты переманиваем. Вам и их смешить придется. Сможете?
— А как же? Такого случая в жизни не было, чтобы я человека рассмешить не смог. Кроме моей бабушки.
— А почему?
— У нее зубы от смеха выскакивают. И под диван. Ищи потом.
— Ну, а как же вы их в управлении будете смешить?
— Я им загадку загадаю детскую.
— Какую же?
— Рыбка маленькая, а хвост большой, что это?
Они задумались.
— Ну и что это?
— Очередь за тюлькой.
Тут и мрачный человек дернулся. И у него зубы чуть не выскочили.
Ну, точно, как у моей бабушки! Им с ней встречаться нельзя. Перепутать могут.
После моего визита в цирк главный режиссер Мосалов Антон Савельевич взялся мне помочь.
Не могу сказать, чтобы он был человеком очень славным. Очень жестким человеком он был. В широких народных массах про таких говорят — смесь бульдога с мотоциклом. И своего он не упускал никогда. Но была в нем искорка божья — мыслить умел нестандартно и любил всякие отклонения от стереотипа, как в искусстве, так и в личной жизни.
