скомандовав «На старт», побежал, энергично работая локтями.
— Да, можно было б хорошее время завтра у вас показать, но для этого надо, чтобы на плечах стайера все время кто-нибудь висел. А кому у вас на моих плечах висеть? — бросил он на бегу Ване.
— На ваших плечах у нас висеть некому! — соглашался Ваня.
— Вот именно. А ты знаешь, на чем ставятся рекорды? На самолюбии! Когда уже кажется, что нет сил, но чувствуешь на своей шее дыхание соперника, тут самолюбие — все! На нем одном и бежишь! Все рекорды на самолюбии поставлены.
Они пробежали с километр. К удивлению Грозы, Ваня не просил сбавить темп. Гроза наддал немного и заговорил о дыхании.
— Главное, свободно дышать, — учил он, не оглядываясь. — Кто умеет дышать, тот побеждает!
Пробежали еще с полкилометра. Не чувствуя на своей шее дыхания Вани, Гроза оглянулся, уверенный, что тот наконец начал отставать. Но мальчишка все так же бежал за ним след в след.
Еще с полкилометра Гроза бежал, подавляя в себе желание оглянуться.
— Дяденька, — раздался голос Вани, — сколько времени на ваших часах?
— Без десяти час, а что?
— Если добежим к четверти второго, не попадет мне от матери.
«Не отстает, чертенок, хоть бы что!» — подумал приезжий. Самолюбие его было задето, он чуть-чуть прибавил скорость. И тут же почувствовал, что не следовало этого делать. Дыхание сразу сбилось, на ноги будто кто повесил гири. Легонький чемоданчик с каждой минутой становился все тяжелее. Несколько раз Гроза хотел сбавить темп, но, ощущая на своей шее дыхание Вани, продолжал бежать по-прежнему.
«Не смеется ли уж он надо мной? Еще этого недоставало!» — подумал Гроза, напрягая все силы, чтобы сохранить темп. В это время Ваня поравнялся с ним.
— Я по этой дороге часто бегаю с почтой, а деньги автобусные коплю на такие спортивки, как у вас. Давайте-ка сюда чемоданчик, а то, я вижу, он вам мешает работать локтями.
Мальчишка взял у Грозы чемодан, и босые пятки его замелькали перед глазами именитого гостя. Гроза крепился, стараясь ни о чем не думать, — только бы не отстать от этих пяток. Потом резко отвалил.
— Погоди! Эй, погоди! — крикнул он. — Мозоль лопнула. Давай пере-до-хнем!
— Некогда, дяденька, мамка вот-вот придет! — прокричал Ваня, не останавливаясь.
Гроза перешел на шаг, отдышался немного и, набрав полные легкие воздуха, крикнул вдогонку:
— Чемо-дан… брось! Че-мо-дан…
Но Ваня уже скрылся за поворотом.
* * *
Столичный гость так и не прибыл на открытие стадиона. Рассказу Вани Чебана о том, что Гроза приехал и уже был на пути к ним в колхоз, но отстал и куда-то исчез, никто, конечно, не поверил. Однако налицо были вещественные доказательства: щегольской чемоданчик и в нем новая фасонистая пара полуботинок с толстыми каучуковыми подошвами.
В. Ткаченко
СТРАННОЕ ДЕЛО…
Странное дело! Отношение директора комбината Степана Степановича Побегина к начальнику ткацкого цеха, Папахе вдруг резко изменилось.
Еще два дня назад директор у себя в кабинете радушно жал руку Папахе и угощал папиросами, а сегодня на планерке даже не взглянул в его сторону. По селектору называл не как обычно — по имени-отчеству, а официально — «товарищ Папаха». Дважды начальник ткацкого звонил директору по внутреннему телефону и просил разрешения зайти, но каждый раз в трубке слышалось сухое: «Обратитесь к главному инженеру».
Папаха не знал, что и думать, но чувствовал: почва уходит из-под ног.
Он сидел в конторе цеха за своим письменным столом и, тоскливо глядя в окно, пытался отыскать хоть одну промашку, послужившую причиной «опалы».
«План? Здесь все хорошо. До конца месяца еще четыре дня, а уже сто восемь процентов. Качество? Как всегда, на уровне. И что ему еще надо?! На собраниях против ни разу не выступал! Всегда «за» держу. Непостижимо! Не иначе, кто-то накапал. Завистники, чтоб им!..»
Папаха хотел чертыхнуться, но сдержался: в контору вошел механик Парадиев.
— Тарас Романович, опять вы забыли распорядиться насчет второго комплекта! — недовольно буркнул он в сивые усы.
«Ишь, как заговорил! — про себя ужаснулся Папаха. — Не иначе, пронюхал про директорское отношение. Неужто снимают?»
От этой мысли лоб Папахи покрылся испариной и закололо в сердце. Он ничего не ответил Парадиеву, двумя руками помог себе выпихнуть пухлое тело из-за стола и пошел к двери. Остановился и почему-то сказал:
— Я сейчас!
Потом вышел. Папаха решил идти к директору.
«Схожу и… и попрошу объяснить… Отчего, мол… В чем, Степан Степанович, причина… За что, так сказать…»
Папаха тяжело плюхался со ступеньки на ступеньку, и в такт шагам метались в голове взбудораженные мысли. Он еще раз перебрал в памяти все, что могло бы послужить причиной плохого отношения директора, но ничего «криминального» за собой не обнаружил.
Рабочий день в заводоуправлении уже кончился, секретарша директора ушла. Но Побегин обычно задерживался на комбинате. Папаха потянул на себя дверь и вошел в маленький тамбур, отделявший приемную от кабинета. Тут он остановился, тяжело вздохнул и… услышал голос, произнесший его фамилию.
— Подведет нас Папаха! — неслось из-за двери. — Как пить дать, подведет! Головы на плечах у него нет! И куда он прет?!
Голос был скрипучий, он не мог принадлежать никому другому, кроме начальника планового отдела Головейко.
— И ведь намекали ему… Почти указывали… — продолжал скрипеть Головейко.
— Так! Ясно! — Папаха толкнул вторую дверь. — Можно, Степан Степанович?
Побегин поднял голову, увидел начальника ткацкого цеха и коротко бросил:
— Я занят!
От этого грозного «я занят!» Папаха весь съежился и попятился назад. Закрывая дверь, он успел одарить Головейко взглядом, полным ненависти, но легче от этого не стало.
— Ах, ты… жердь сухая! — копошился Папаха в темном тамбурчике, ругая Головейко. Обливаясь потом от переживаний (еще бы, директор впервые не пустил его в кабинет!), он крутился, задевая стены тамбура. Немного успокоившись, он понял, что надо идти: стоять у дверей неудобно, вдруг кто-нибудь пойдет к директору, подумает, что подслушивает. Папаха нажал на ручку и… снова попал в кабинет. Вертясь в тамбуре, он спутал двери. От испуга, и неожиданности Папаха в первый момент потерял дар речи.
— Я же вам сказал, что занят! — казалось, над самым ухом пророкотал раздраженный директорский бас.
— Ст… Ст… Степан Степа… паныч, я… я… — заикался Папаха:
— Ну, что вы?!
— Нечаянно! — уже за дверью прошептал бедный начальник цеха.
«Как глупо все получилось, хуже некуда!» Папаха плелся по коридору, направляясь в гардеробную. Он натягивал на свою круглую спину тяжелое ватное пальто, когда над ним раздался скрипучий голос:
— Здоров, Тарас Романыч!
Перед Папахой стоял худой и длинный Головейко.
