Итак, — начал Крымов, — будем обустраиваться. Вы, Жора, лично займетесь жильем. Я видел там на ступеньках бабушек с рекламными табличками. Нам нужна квартира со всеми удобствами, спутниковой связью, круглосуточно работающим телефоном, живописным видом на море и плотным завтраком. В общем, вы должны уложиться в шестьдесят баксов, не больше. Вы, Нильский, купите прессу, из которой я должен почерпнуть информацию о политической и экономической ситуации в городе.
А деньги на квартиру, шеф? — поинтересовался Жора.
Остап обиделся.
Как только найдете что-то подходящее, предоставьте квартиродателя мне. Уж в чем — в чем, а в кредите Крымову еще никогда не отказывали.
За два года и три месяца до этого…
По рыхлой вате снега на фоне умиротворенной ограды православной церкви мечется огненно-рыжий беснующийся комок собачьего восторга. Жарко. Ноль градусов — это очень жарко. Это — Сахара для снега, собирающегося умереть завтра. А сегодня — утопающая по брюхо собачья радость, обращенная внутрь себя. Чау-чау с тибетскими глазами и фиолетовым дивом языка, разбрызгивая пушистые золотые искры, пропахивает клацающими челюстями хрустящий снег, и в бездонных коричневых глазах его — китайское бесстрастие. Сдержанная радость себе самому, сдержанное ожидание миски с кашей и новых собачьих запахов, степенное терпение присутствия человека. Его хладнокровие — это не мудрость Востока и не высота непальских хребтов. Его предки редко доживали до старости, и мудрость исхода жизни не осела в клетках их сочного и вкусного мяса. Их убивали пастухи своими длинными кривыми ножами, и разделанная плоть не успевала остынуть до соприкосновения с огнем жаровни. Его предки не успели впитать в свои гены ни страсть человеческой любви и ненависти, ни первый туман во влажных пурпурных глазах агонизирующего оленя, ни серую ненависть в глазах голодной волчицы. Выращенные дни корма двуногих животных, они не познали их мудрости, их силы и ничтожества, и ни одна клетка их девственного мозга не запятнала себя рефлексом преданности человеку. И выхолощенное мироощущение, замкнутое в тесном кругу гордыни, независимости и глупости, довольствуется двумя земными радостями мохнатого зверя — новыми собачьими запахами и миской теплой каши. И никогда в его мозгу не родится простая мысль о том, что ни щенков, ни человеческих детей нельзя рождать в юности, что хотя бы один из родителей должен иметь достаточный возраст для того, чтобы передать своему потомку, кроме своей внешности и крови, свою мудрость и мудрость своих предков.
Если вы не можете работать без плана, то это не значит, что вы — наркоман и потеряны для общества.
Остап Крымов (Из поездки в Амстердам)
Через полчаса Остап с соратниками въезжал в снятое помещение, которое, как рассчитывал Крымов, будет на первых порах служить и офисом. Жилищем-офисом оказался дореволюционной постройки двухэтажный дом с мокрым цоколем и позеленевшим шифером на том месте, которое называлось крышей. Половина дома принадлежала хозяйке, вторая пустовала вовсе. При доме был крошечный участок, украшенный двумя строениями: собачьей будкой и мрачной кирпичной конструкцией над выгребной ямой. Весь дом был щедро украшен самым древним и распространенным орнаментом — бедностью.
Апартаменты находились в одном из самых затрапезных районов города — Москалевке, названном так хохлами, по-видимому, в отмазку за имперские замашки кацапов. Крымов, знавший пятизвездочные отели Майами и Барселоны, утешал себя мыслью, что данную экзотику вполне можно принять за ретро. Зато в доме был настоящий телефон, поставленный хозяйке как жене участника трех войн. Сам аппарат был громоздким, зловещим и черным, как чекистский «воронок», и навевал воспоминания о добрых сталинских временах. Портрет самого Иосифа Виссарионовича стоял за стеклом серванта. Взгляд кормчего падал вбок на семь белых слоников, повернувшихся к вождю задом, как будто они только что вышли из зала заседания Двадцатого съезда КПСС.
После часового обследования дома радостный Пятница доложил, что двор надежно прикрыт собакой, с улицы на окнах стоят решетки, подслушивающих жучков не обнаружено. Правда, присутствует несметное количество живых жучков, в том числе и довольно крупных. Со стороны пустующей половины дома Жора пообещал установить секретные механические датчики. Остап успокоил себя мыслью: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не руками, и отпустил завхоза делать ловушки.
Хозяйкой дома оказалась древняя, но крепкая от скопившейся в ней обиды старуха, именующаяся Даниловной. Брошенная на произвол судьбы государством и мужем, преспокойно умершим еще при Советской власти, она крепко ударилась в религию, надеясь на том свете добраться-таки до Михаила Горбачева. У Даниловны была ужасная память — она все помнила. Уже десять лет жила она сама, не считая Барона — огромного злобного кобеля, все время прикованного к цепи возле своей будки. Последний раз кобель выбегал за пределы родного дома еще при старом хозяине и был приговорен к пожизненным кандалам после того, как за один день завалил соседского козла Никиту и в образовавшейся потасовке оторвал кусок ляжки участковому инспектору милиции. В результате пожизненного ареста — этого типично человеческого акта насилия и произвола — характер Барона изменился к худшему. Он молча ненавидел и презирал всех и вся. Тщетно Жора впоследствии подкармливал его мясом, пытаясь снискать благосклонность кобеля, сидящего слишком близко от дверей сортира. Барон не спеша прожевывал говядину, окидывал Жору презрительным взглядом и уходил в будку, оставляя кормильца в полном неведении о своих возможных действиях.
В этой связи Остап живо вспомнил сетования своего знакомого, бывшего депутата Самарской думы, который во время предвыборной кампании регулярно устраивал благотворительные обеды для бедняков. Голодные молчаливые старики и старухи дружно приходили изо дня в день, получали свое полноценное питание, а затем дружно, как один, проголосовали за коммуниста, который ничего не делал, кроме того, что собирал под красным флагом праздный люд по дворам и поносил по матери в мегафон своих оппонентов. «Да, необъяснима душа не только российского человека, но и российской собаки», — говорил Остап, глядя на Барона. Поэтому Крымов, хотя и считал, что собаки во многом благородней людей, но и им также старался не доверять.
Вся троица новоиспеченных соратников разместилась на втором этаже. Нильскому досталась панцирная кровать, чиркающая сеткой по полу при погружении в нее кого-либо старше трехлетнего ребенка. Остап разместился на королевском дерматиновом диване с высокой спинкой и двумя круглыми валиками по краям. Жора забил за собой раскладушку, поскольку вообще не собирался спать в свои годы один. Помимо полатей, на втором этаже было много стенных шкафов, которые, как потом оказалось, были комнатами.
Компаньоны перекусили картошкой, сваренной Даниловной для постояльцев в кредит. Счищая горячую кожуру, Остап предупредил соратников:
Обращайтесь с картошкой почтительно, уважая ее мундир.
Посыпая разваристый корнеплод солью, Крымов уплел его с не меньшим аппетитом, чем тихоокеанского королевского омара. Закончив трапезу, Остап собрал компаньонов на совещание.
Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. Первым не выдержал Жора.
Так в чем работа-то? — вернулся он к давно мучившему его вопросу.
Да! В чем, собственно, будут наши обязанности, — набравшись храбрости, вставил Нильский и, слегка покраснев, добавил, — и наша зарплата?
Прежде, чем говорить об обязанностях, надо знать цели, — начал Остап. — Вы, дорогие мои соратнички, должны знать перспективу, какой бы блестящей она вам ни показалась. Итак, каковы наши цели? В ближайшие полгода я собираюсь заработать полтора миллиона, разорить один банк и построить один храм. Впрочем, последнее уже сделают мои последователи. Зато первые две части я собираюсь сделать при вашем непосредственном участии. Все три задачи не представляют для меня особой сложности. Единственное, в чем я могу ошибиться, — это в сроках.
Остап замолчал, ожидая, по-видимому, вопросов. Образовавшуюся паузу заполнила неудачная шутка Нильского.
Уточните насчет характера сроков, Остап Семенович, — сказал он с ехидным смешком и взглядом попросил поддержки у Четвергова.
Жора, ошарашенный размером суммы ожидаемого оборота, молчал, прикидывая, сможет ли он уже на первой стадии предприятия украсть «штуку» и быстренько смыться.
Остап обвел соратников снисходительным взглядом.
Я вижу, вам не очень-то верится. Я прощаю вам ваш скепсис. Но, тем не менее, мои планы именно таковы, и, как мне кажется, начало уже положено. Главное, что уже есть в нашем предприятии, — это я, ваш покорный слуга, офис — это уютное жилище со шкафами вместо комнат, главный менеджер и завхоз — мосье Пятница, сам господин президент — Сан Саныч Нильский и, наконец, у нас есть начальный капитал — десять украинских гривен, что равно пяти долларам США. На первый взгляд, это может показаться маловатым, но Генри Форд тоже начинал свою карьеру с чистильщика сапог. Правда, в отличие от Форда, мы находимся в более плачевном положении, потому что у нас отсутствуют законы, защищающие права частного предпринимателя. Зато присутствует такое количество противоречащих друг другу декретов, в которых еще долго никто не сможет разобраться. Мы не будем обращать внимания на этот сорняк. И я надеюсь, нас посетит искра Божья, на которой мы разогреем свой обед.
