— Нина.
— Лина.
— Дина.
Мужчину отрекомендовали Степой, мужем Дины.
— Возьмите вилки! Вооружайтесь! — призвала новых гостей Тина. — Берите, что нравится. Это креветки, это фарш из мидии с рисом, это фрикадельки — как их?
— Фрикадельки в славянском соусе из частиковых рыб, — доложил Кеша, разливая по рюмкам «старку». — Ну что ж, поднимем? Будем!
— Будем! — поддержал Степа и немедленно опрокинул рюмку.
— Сейчас шайбу будут вбрасывать… Нет, ее пробрасывают…
— Слабаки твои торпедовцы, — сказал Кеше Степа. — Такое положение не использовать!
— Посмотрим, посмотрим! — с вызовом ответил Кеша. — Это их новая тактика…
— Вы, мужчины, всё про спорт. Уделите внимание женщинам, — заметила Тина.
— За женщин! — оглушительно воскликнул Кеша, поднимая рюмку. Закусывать он не стал, потому что в игре обозначалась острая ситуация.
— Сейчас шайбу пробрасывают… нет, вбрасывают… Гол!
— Ну что, Степа, убедился? Никуда не годен твой «Спартак».
Комментатор объявил, что второй период хоккейного состязания окончился.
— Теперь можем поговорить, — сказала Тина.
— На днях я простояла целых полтора часа. Хотела достать билет на «Миллионершу», — сообщила Зина. — Но передо мной продали последний…
— Билет? Это так просто! У нашей модельерши администратор театра родственник, — откликнулась то ли Нина, то ли Лина.
— А какие новые модели она подготовила? — спросила то ли Дина, то ли Нина.
— Умопомрачительно! Самый модерн! — с восторгом сказала то ли Лина, то ли Дина. — И, кажется, с выставки будут распродавать…
— Так мы с Игорем хотели достать билеты на «Миллионершу»…
— Билеты? — удивленно спросил Кеша. — Зачем билеты, когда по телевизору всё показывают?
— Сейчас шайбу будут вбрасывать… Нет, пробрасывают.
— Нина, когда, наконец, ты выйдешь замуж?
— Нет подходящего человека, Лина.
— А Инна недавно вышла. Правда, он постарше ее, по хороший человек: сидел…
— За что?
— Вот, правда, не знаю…
— Ну, вы, мужчины! — воскликнула Тина. — Хоть бы анекдот рассказали!
Кеша запротестовал:
— Тиночка, постой. Тут такой момент! Послушай!
— Шайба в зоне! Сейчас ее будут вбрасывать… Нет, пробрасывают…
— А на днях мы с Игорем видели один фильм, — сказала Зина. — По телевизору. Он нам так понравился!
— Это в прошлую субботу? — спросила то ли Нина, то ли Лина. — Кеша, мы вместе у вас смотрели, как называется? Вспомни.
Кеша в это время наливал рюмки, но за разговором он следил:
— Вспомнить? Ну как же? Ах ты, черт! Это про одного композитора, который сначала был бедным, и она его любила…
— Ну да, а потом он стал богатым, но его любила другая…
— Зиночка, мы очень любим музыку. В прошлое воскресенье Кеша объездил всю Москву, в магнитофоне что-то не ладилось, запчасти искал. Пришлось танцевать под транзистор…
— Люблю таких веселых людей. И никто не скажет, что вы уже давно женаты.
— Давно — не то слово. Сын уже взрослый. Сам моет шею…
Диктор телевидения сообщил:
— А сейчас посмотрите передачу о сокровищах Эрмитажа.
Поскольку «старка» была уже выпита, все повернулись к телевизору. Минут десять — пятнадцать молчали, смотрели картины. Потом то ли Дина, то ли Лина сказала:
— Люблю сокровища! С детства!
— Э-э! — протянул Кеша. — Если бы их найти! Я на прошлом месяце видел по телевизору, как про одного рассказывали: нашел целый кувшин золотых монет.
— И что же он с ними сделал? Что купил?
— Отдал даром в местный райисполком.
— Вот дурак!
— Может, потанцуем? — предложила Тина. — Кеша в позапрошлое воскресенье специально ездил в Малаховку к одному приятелю переписать что-то необыкновенное — труба и барабан…
— Уже поздно, — сказал Конусов. — Нам, Зиночка, кажется, пора домой.
— И нам с Диной пора, — поддержал Степа.
— Так ты все-таки проспорил? — спросил Степу Кеша. — Твои-то продули? Не так вбрасывали.
Изрядно захмелевший Степа был возбужден:
— И все равно они будут впереди! Не то что твои мазилы! И вообще ты, Кешка, меня не задевай. Хватит издеваться!
…Когда вышли на улицу, Конусов сказал своей жене:
— Ну вот, мы побывали среди живых людей. Как ты хотела. И ни о чем путном эти Беляшевичи даже слова не сказали.
Шедший позади Степа услышал эти слова, попросил Конусовых остановиться.
— Как ты выразился? «Ничего путного»? А что от них путного узнаешь? Ничего! Им телевизор помогает и магнитофон — время тянут. А если все это электричество выключить, пусто у них, как в барабане! И ни одной мысли в голове!
— А зачем же тогда вы, Степа, к ним пришли? — удивился Конусов.
— Зачем? — переспросил Степа. — Он мне три дня назад пульку проиграл. Должен был поставить…
Это рассказ о Морковине. Об очень занятом человеке, ответственном работнике исполкома.
И еще в нем действует пожилая женщина — гражданка Ануфрикова, как она представилась Морковину.
Раньше они никогда не встречались. Наверняка не познакомились бы и сейчас, если бы не одно обстоятельство. Уже целый месяц в квартире Ануфриковой идет капитальный ремонт. Вернее, ремонт не идет, а стоит. Положено только начало: разломана печь, ободраны стены и пробито несколько дыр в потолке.
Усердно выполнив эту разрушительную работу, ремонтники исчезли и больше не появляются…
Может, берут Ануфрикову на измор, чтобы приплатила частным образом? Или их перебросили на другой, более спешный объект? Не исключено также, что произошла ошибка: разломать-то разломали, а потом заглянули в бумаги повнимательнее, и оказалось — квартиру эту ремонтировать по плану предусмотрено лишь через три года. Ну конечно, надо подождать. Пока срок подойдет.
Причина в общем неизвестна. Есть только следствие. И оно особенно ощутимо во время дождя…
Несколько раз приходила Ануфрикова на прием к Морковину, но проникнуть в его кабинет никак не могла. Пыталась решить вопрос с сотрудниками пониже рангом, но они отвечали:
— Ваше дело в компетенции товарища Морковина. Ануфрикова снова в приемной. И опять секретарь говорит:
— Вряд ли, бабуся, сегодня что-нибудь у вас состоится. Приходите послезавтра.
— Нет, — заявляет посетительница, — Буду сидеть, пока не дождусь. Я на всякий случай даже обед сухим пайком прихватила.
И вот встреча произошла. Получилось это случайно. Прервав свои занятия, Морковин вышел во внутренний дворик подышать кислородом. Секретарь кивнула Ануфриковой: вот, мол, он, не теряйся, бабуся.
Бабуся не растерялась и через минуту сидела рядом с ним на скамеечке.
— Товарищ Морковин? — спрашивает посетительница.
— Э! — неопределенно отвечает он, глядя в сторону.
— Товарищ Морковин, распорядитесь… Целый месяц ремонтируют…
— Д-э-э… — протягивает Морковин.
— Что, что вы сказали?
Морковин поворачивается к ней, и она видит его лицо: бледное и кислое-кислое, как у человека, страдающего изжогой.
— А я разве с вами разговаривал? Это я с собой. Не видите — отдыхаю.
— Два слова.
— Слушайте, гражданка, я вышел на пять минут. Запарился. Понимаете!
— Вы войдите в мое положение.
— И вы войдите.
— А какое у вас оно, положение?
Морковин горько усмехается:
— Вы вот приходите, ругаетесь… А я ведь один…
— Ну и что?
— Как что? — раздраженно говорит он. — Вы обедали, да? А я нет. И так чуть ли не каждый день. Ложитесь спать в одиннадцать? А я нет. Когда бюллетень, дома сидите? А я нет. У меня вот он и сейчас, бюллетень…
Ануфрикова жалостливо смотрит на своего собеседника и, неожиданно переходя на «ты», спрашивает:
— Да что же это у тебя за работа такая?
— Вот я и говорю: войдите в мое положение.
— Вхожу, вхожу…
— Каждый день расписан, как на железной дороге. В понедельник — исполком, во вторник — оперативное совещание, в среду — сводка, в четверг — пятиминутка…
— А если поменьше устраивать этих совещаний? Или кто-то другой их проведет?
— Ну и темная же вы женщина! Кто же, кроме меня, может?
— Этого я, конечно, не скажу. Я у вас никого не знаю.
— Или взять прием. У меня две очереди: одна граждане, другая — свои сотрудники.
— А что сотрудники в очереди стоят? Пусть они сидят по комнатам и работают…
— Ну да. Они работают. Но решать-то не могут. Иначе что же это будет — анархия?
— Такое слово мне неизвестно, — говорит Ануфрикова. — Но получается что-то вроде… Стоят они у вашей двери и лясы точат.
— А что я могу сделать? Я один!
— Ну, милый, а актив у тебя какой-нибудь есть?
— Актив? А кто с активом должен работать? Опять я! Попробуй устранись. Тут такое нарубят… Вот и горишь! Ни сна, ни отдыха…
