— К сожалению, некоторые специалисты считают себя суперлюдьми, — посетовало светило и печально покачало головой, стараясь скрыть тихое злорадство, — носятся со своей персоной, воображают, что стали известными личностями. А стоит им выступить по телевидению — и вовсе метят в звезды. Но чем выше взлетишь, тем дальше падать, — с презрением заключил он.
— Однако Годфри Барнс действительно выдающаяся личность и очень интересный человек, — возразила я.
— Это вам так кажется, — поморщился он. — Теперь все знают, как ему удалось достичь столь поразительно высокого уровня успешных операций.
— Он говорит, что использовал собственную сперму лишь в том случае, когда семя партнера было нежизнеспособно, — вставила я. — В общем и целом, он был просто донором спермы.
— Возможно.
— Доведись мне оказаться на месте тех женщин, — изрекла я, адвокат дьявола[88] на службе у бога, — и выбирать между спермой анонимного донора или профессора Барнса, я бы не сомневалась. Уверена, что, несмотря на… скандал, — терпеть не могу это слово, но по-другому не назовешь, — большинство пациенток все же благодарны Годфри Барнсу.
И я оказалась права. Через неделю женщины встали на его защиту. Включив вечерние новости, я увидела репортаж о шумной акции у входа в Генеральный медицинский совет. Около пятидесяти женщин с детишками в рюкзачках-кенгуру и колясках выкрикивали: «К черту ГМС!» — и потрясали плакатами с надписью: «Мы любим бога!»
— Слава богу, — вздохнула мама. В субботу она зашла в гости.
Мы сидели у коробки, наблюдая за котятами. Все утро они пили молоко и теперь откинулись без сил, объевшись до отвала. Устроились под розовым животиком Пердиты, сытые и сонные, как клещи на собаке. Пердита добродушно нам подмигнула и заурчала, как пропеллер. Потом заботливо обняла лапой свой спящий выводок.
— Слава богу, — повторила мама.
— Да уж, — сказала я. — Такое облегчение. Мы с Эмбер боялись, что малыш не выживет. Он был совсем слабенький. — Теперь, глядя на Иисуса, никто бы не угадал, что он с таким трудом появился на свет. Глазки у него еще не открылись, как и у остальных, но за пять дней он вырос в два раза. Шерстка стала мягкой, как лебединый пух, усы напоминали паутинки. Все котята были очаровательны, но этот особенно: ведь его жизнь висела на волоске, и он выкарабкался.
— Правда, меня смущает имя, — заметила я. — По-моему, не сочетается: Пушок, Черныш, Рыжик и Иисус? Но Эмбер слышать ничего не хочет.
— Слава богу, — в третий раз повторила мама.
— Все в порядке, мам. Нечего волноваться. Котенку ничего не грозит.
— Не грозит, — задумчиво повторила она. — Вот и я о том же. Слава богу. Заплачу штраф, и ничего мне больше не грозит.
А, понятно. Мама все еще не оправилась от столкновения с законом. Ее оштрафовали на две тысячи фунтов. Папа заплатил. Пропавшие пять тысяч вернулись к «Голодающим Камеруна», и папа сделал очень щедрое пожертвование, пять тысяч, в пользу Общества протезирования собак, чтобы компенсировать им потерю средств. Хотя на самом деле он не понимает, зачем собакам протезы.
— Слава богу, — еще раз пробормотала она.
— Все в порядке, мам, все позади. — И в самом деле, все позади. Более того, обернулось наилучшим образом. Она избежала судебного преследования, но «Голодающие Камеруна» отказались от ее помощи, а спустя несколько дней, и прочие благотворительные организации захлопнули двери у нее перед носом. Маминой филантропической карьере пришел конец. На ниве благотворительности ей уже не работать. Она никак не могла с этим смириться, но, по крайней мере, не угодила в тюрьму.
— Придется мне найти себе другое занятие, — печалилась она. Это уж точно. — Больше никаких аукционов, никаких балов…
— Ты можешь ходить на аукционы и делать пожертвования.
— Это уже будет совсем не то, — вздохнула она. — Не так… волнующе.
— Есть и другие способы приятно провести время.
— Какие?
— Ну… например, бридж. И гольф. Папа мог бы научить тебя. Играли бы в паре.
— Да, — с опаской подтвердила она. — Наверное, ты права. А знаешь, — тихо призналась она, — ведь папа мне ничего не сказал. Ни словом не упрекнул. Просто заплатил, и все.
— Он молодец. — Наверное, мучился комплексом вины, из-за того, что изменил ей.
— Да, — задумчиво кивнула мама. — Молодец, — похвалила она, почесывая Пердиту за ухом. — Помнишь, ты обмолвилась, что видела его у входа в «Садлерз Уэллз»?
— Правда? — Я‑то надеялась, что она уже все забыла.
— Да. По крайней мере, мне так показалось.
— Знаешь, а я уже не помню.
— Честно, Минти?
— Да. Ничего такого не припоминаю.
— А, ну тогда… наверное, я что-то перепутала. Мячики, — мечтательно протянула она.
— Что?
— Мячики, мячики для гольфа. Ты права. Мы с папой могли бы вместе играть в гольф. Теперь у нас появится время, правда?
— Да, — порадовалась я. — Теперь у вас полно времени.
Тут проснулись котята и стали пищать и вертеться, закапываясь головами в живот Пердиты, как кроты в землю. Скрипнула дверь, в комнату вошла Эмбер, вся раскрасневшаяся. Она обедала с Лори по случаю сдачи им последнего экзамена.
— Он так устал! — пожаловалась она. — За одну неделю сдал десять экзаменов. За все семь лет учебы. Но уверен, что все отлично, — радостно добавила она. — И у меня тоже хорошие новости.
— Какие?
— После «Решающего фактора» я решила поднажать на свое издательство, и вот, наконец, рекламный отдел зашевелился.
— Неужели?
— Они запустили широкую рекламную кампанию «Животной страсти», — кузина улыбалась во весь рот. — И помимо всего прочего, — с торжеством в голосе провозгласила она, — собираются поместить рецензию в следующем выпуске «Санди тайме»!
Разожгите огонь в домашнем очаге, — грудным голосом пропела Джоанна Ламли[89]. Был понедельник, и я только что вошла в офис. — «Домашний очаг» — уют в вашем доме, — продолжала она сексуальным, тягучим полушепотом. — Мягкая мебель, превосходный текстиль и модные аксессуары для дома. Пусть пламя в вашем очаге никогда не гаснет.
«М-м-м. Так‑то лучше», — подумала я.
Загляните в «Харви энд Николз», — предложила Мариелла Фрострап, когда я зашла в лифт. — И выйдите оттуда новым человеком. «Харви энд Николз» — это не просто магазин. Это новый стиль жизни. — Намного лучше.
— Привет, Минти! — весело произнес Питер, директор отдела продаж, возившийся с кофейным автоматом на третьем этаже. Лицо его было покрыто золотистым загаром, и он широко улыбался.
— Отлично выглядишь, — сказала я, опуская монетку.
— Только что вернулся с Сейшельских островов, — небрежно бросил он. — Подарок от фирмы.
— Значит, мы снова на высоте?
— Это еще слабо сказано! — воскликнул он. — Нам уже приходится отказывать рекламодателям!
— Наверное, рейтинги скакнули вверх.
— Выше не бывает! — ответил он. — Если верить статистике, только в этом месяце мы прибавили пятнадцать процентов.
— Что ж, стараюсь, как могу, — скромно заявила я. — И кофе стал лучше.
— Ты тут ни при чем, — обескуражил Питер. — Не обижайся. Ты прекрасно ведешь программу, но мы должны благодарить Мелинду.
— Мелинду?!
— Ее ночное шоу.
— О чем ты говоришь?
— Самая невоздержанная на язык ведущая в истории радиовещания. Профи по части сквернословия. Она стала культовой фигурой.
— Культовой?!
— Да. И у нее куча обожателей. Они надеются, что ее программу включат в дневную сетку.
— Х-м-м… — промычала я. У меня не хватало слов. Так или иначе, на радио «Лондон» дела пошли в гору.
Сидя в офисе, я потягивала кофе и пролистывала воскресные газеты. Открыв еженедельник «Стар», мельком взглянула на очередную порцию вранья от Шерил фон Штрумпфхозен: «Союз Солнца и Нептуна поможет вам забыть о недавних неудачах. Не бойтесь признаться в том, что до сих пор скрывали». Потом взяла «Санди семафор», где Ситронелла Прэтт гневно распиналась насчет бога. «Годфри Барнс слишком легко отделался, — вещала она. — Этот шарлатан заставил женщин испытать невыносимые муки агонии и боли». «Не столь невыносимые, как ты, дорогуша», — подумала я. «Скандал вокруг Барнса еще раз доказывает, что лечение бесплодия изначально обречено на неудачу, — разглагольствовала она. — Только Бог Отец может даровать чудо жизни, а не лжебоги вроде профессора Барнса». От этой чудовищной бредятины меня отвлек стук в дверь. На пороге стоял посыльный с тележкой, доверху нагруженной картонными коробками.
— Офис программы «События»? — спросил он.
— Да, — ответила я.
— Распишись здесь, птичка, — велел он. — У меня там еще столько же. — Я нацарапала на квитанции свое имя, и не спеша, оглядела коробки. На каждой большими черными буквами было написано: «Цифровые системы».
