Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Ознакомительная версия.

Она была категорически против женского пола, очевидно, помня, что ее супруг, то есть мой дед, был до этого пола очень охоч и на его похоронах, а было ему под семьдесят, рыдали девицы комсомольского возраста.

Но в отношении спиртного потакала. «Ну их, этих баб, — говорила она. — От них все зло. Они обманут, предадут, им нельзя верить, на них нельзя положиться. Иное дело — спиртное. И настроение поднимет, и в печали успокоит».

Диаметрально противоположного мнения придерживалась моя мать. Спиртного на дух не переносила, скорее всего, потому, что ее супруг, то есть мой отец, был очень восприимчив к зеленому змию. От спиртного она меня уберегла, зато в отношении слабого пола… Знакомила меня со своими ученицами, давала ключи от дачи.

Что же касается меня, то я принимал решения согласно обстоятельствам.

Лето в Малаховке я проводил с самого раннего детства. В памяти остались две колоритные личности — доктор Шульман и Розочка.

Детский доктор Шульман. Тогда ему было уже больше семидесяти. С тростью и большим портфелем, даже летом в костюме, он входил в мою комнату и, не подходя к кровати, ставил диагноз. И никогда не ошибался. Он помнил все болезни, которыми я когда-то болел.

Позже в Америке ни один из так называемых семейных врачей не удосуживался поинтересоваться, с какой жалобой я приходил к нему в прошлый раз.

Розочка. Маленькая, тщедушная, суетливая, небрежно одетая. Она жила в каком-то старом доме, у нее была очень небольшая пенсия и, когда она приходила к моей бабушке, та ее кормила.

Однажды, уж не помню по какому случаю, бабушка налила ей водки. Та выпила. Бабушка поставила пластинку с куплетами Бони из «Сильвы». И вдруг Розочка преобразилась, вскочила и начала танцевать — в такт, профессионально.

— Розочка до революции танцевала в кафешантанах, — сказала мне бабушка, — Она была очень известной. Уезжала с кем-то в Париж.

Я обратил внимание на ее живые глаза и на вдруг преобразившееся лицо и понял, что в молодости она была красивой и очень веселой.

Я потом долго не был на даче и однажды спросил бабушку:

— Как Розочка?

— Умерла, — ответила она.

— А Шульман?

— Тоже умер.

И добавила:

— Умерли не только они. Умерла эпоха.

В студенческие годы я часто проводил выходные и праздники в Успенском у моего дяди, директора Московского конного завода. У него был большой дом недалеко от реки.

Заводу принадлежали земли вокруг деревни Успенское (той самой, что Рублево-Успенское). На них были расположены правительственные дачи, цековский санаторий «Сосны» и дачные поселки, такие как легендарная «Николина гора». Ни одной купли-продажи в этом поселке без подписи моего дядюшки — а был он директором этого завода неполных тридцать лет — не проводилось.

Поэтому уровень гостей, приезжавших к нам домой, был самый что ни на есть представительный. Помню, как актер Б. Ливанов, очень грустный, сидел у нас на Масленице. Тетушка спросила, с чем ему подать блины: с икрой, с рыбой или сметаной? На что отец Шерлока Холмса, мрачно ответил:

— В моем нынешнем положении лучше наличными.

Часто захаживал и министр высшего образования С. Кафтанов. Приходил то в каком-то немыслимом тулупе, то в старой куртке, огромный, угловатый, любил поесть и выпить. Однажды у тетушки собрались дамы из Москвы. Пили чай, говорили о культурных вещах. Вдруг появился Кафтанов:

— Мне бы перекусить.

Домработница Нюра расчистила от пирожных уголок стола, принесла тарелку борща и бутылку водки. Он молча выпил бутылку, откушал борща и удалился.

— Я обычно шоферов кормлю на кухне, — ядовито заметила одна дама.

— Ой, а я думала, вы его узнали, — удивилась тетя Клава. — Это Сергей Васильевич Кафтанов.

Дама расстроилась, ибо, ко всему прочему, Кафтанов был председателем комиссии по Сталинским премиям по науке, а муж этой дамы ждал утверждения на Сталинскую премию.

Я учился на химфаке, а мой двоюродный брат Геннадий — на физфаке. Человек неуемный, после окончания факультета он сдал академику Ландау экзамен в аспирантуру и в тридцать с лишним лет защитил сразу докторскую. Он любил таскать меня на разные научные симпозиумы. Однажды на симпозиуме по астрофизике я записал его в списке присутствующих с инициалами «З.Г.», что означало «Змей Горыныч». И надо же, он решил выступить.

— Как вас представить? — спросил председатель. — В списке значатся только ваши инициалы.

— Зиновий Голопогосович, — не задумываясь, ответил Геннадий.

Потом в течение нескольких лет он встречался с астрофизиками, и те звали его Зиновием Голопогосовичем.

Как-то в университете ко мне подошел какой-то тип:

— Простите, не вас я видел на семинаре академика Артоболевского?

Шутки ради я ответил:

— Да, меня, — и добавил: — Но на последнем я не был.

— А зря, — ответствовал мой собеседник. Он взял меня за пуговицу и минут десять говорил такие вещи, что даже при достаточной физико-математической подготовке я ничего не мог понять.

С тех пор мы с братом играли «в Артоболевского». Мы спорили по какой-нибудь мелочи, и кто проигрывал, должен был подойти к прохожему и спросить, не его ли он видел на семинаре академика Артоболевского?

Так и делали. Должен признаться, что даже типы, по внешнему виду которых с трудом можно было поверить, что они окончили среднюю школу, сразу становились серьезными и вежливо отвечали, что не были.

Но однажды:

— Простите, не вас я видел на семинаре академика Артоболевского?

— Да. А вот вас на последнем семинаре я не видел. И зря.

И тип стал мне рассказывать про семинар. Хорошо, что рядом оказался брат и они вступили в разговор. На прощание собеседник сказал мне:

— Зря вы ходите нерегулярно.

Я обещал ходить регулярно.

Однажды после лекций в университете мы с братом отправились в Успенское. На этот раз решили сначала заехать на дачу к его невесте Наташе. На станции «Перхушково» вышли из электрички и вместе с толпой ринулись к стоящим рядом автобусам. Получилось так, что мы потеряли друг друга и оказались в разных автобусах. Удобно усевшись у окна в переполненных автобусах, мы давали друг другу сигналы: иди ко мне. Оба не соглашались, тем более что наши автобусы, хоть и разными путями, но до Успенского доезжали. Первым до дачи Наташи добрался я.

Только я переступил порог, как появилась актриса К. Еланская:

— Очень хорошо, что вы здесь: нужна мужская сила. Умер сосед. Надо помочь донести гроб до автобуса.

А сосед этот, скрипач Б. Сибор, был древности великой — с Львом Толстым в шахматы играл. Будущий тесть брата выдал мне черный пиджак и черный галстук. Я отправился на дачу к Сиборам. Быстро подняли гроб и понесли к автобусу. И в это время подъехал брат.

Завидев людей, несущих гроб, он остановился, а когда во главе похоронной процессии заметил меня, сначала замер как вкопанный, потом трусцой засеменил рядом с процессией, начал подавать мне какие-то глупые сигналы и почему-то все время смотрел на часы. Вид у него был обалдевший.

Потом он объяснял:

— Ты был такой грустный… и этот черный галстук. Я сначала не поверил, что это ты. Потом смотрю: точно ты. А как ты сюда попал? И кого хоронят? У тебя был такой печальный вид.

— Печальный? А что, я должен был, по-твоему, смеяться? Ты вел себя безобразно: подмигивал, кривлялся. Гроб выносили, а не ящик с водкой.

А вот когда мы повели себя безобразно оба, так это однажды зимой. Выпал снег, и мы на всю ширину замерзшей Москвы-реки напротив бывшей дачи Г. Маленкова, где уже долгое время никто не жил, вывели по снегу валенками простое слово из трех букв. И надо же так случиться, что на следующий день на эту дачу должны были поселить И. Тито, впервые после разрыва приезжающего в Москву.

С утра пригнали с десяток солдат, и они начали заметать наше художество. Чем больше они мели, тем явственнее слово проступало. Но, видимо, время поджимало: пригнали целый полк — и за час солдаты все-таки смогли стереть дело ног наших.

Однажды я украл в Министерстве сельского хозяйства бланк министерства. Мы с братом решили подшутить над дядюшкой. И напечатали на бланке письмо примерно следующего содержания: «Директору Московского конного завода. Во исполнение постановления бывшего Министерства совхозов за таким-то номером от такого-то числа и подтвержденного указанием министра сельского хозяйства тов. И. Бенедиктова за номером таким-то от такого-то числа об обязательном отстреле зайцев на вашем угодье в количестве 15 зайцев за зимний период и отмечая, что вашим хозяйством за последние пять лет не было сдано ни одного зайца и учитывая постановление Министерства сельского хозяйства за номером таким-то от такого-то числа о снижении задолженности по отстрелу зайцев вам надлежит до такого-то числа сдать 48 зайцев».

Ознакомительная версия.