Какое счастье, воскликнут тысячи людей, наконец-то Москва приступит к реальному улучшению собственного асфальтового покрытия! Боюсь, мой голос прозвучит диссонансом и в этом хоре: мне ужасно жаль, что Москва перестанет помогать Черноморскому флоту. Это означает лишь, что деньги, которые уходили на наш же, отнюдь не чужой флот, перетекут в чьи-то карманы — только и всего. Хорошо помню, как в конце 80-х все дружно кричали: хватит помогать чернозадым! Хватит тащить на себе проблемы республик! (В республиках тоже орали: наконец-то старший брат перестанет нас обирать, сейчас на одном боржоми озолотимся!) Спасибо, озолотились. Россия выпустила из сферы своего влияния огромные территории. Понимаю, что стране было никак не потянуть все эти международные проекты, ведь деньги надо было срочно перекачать в Лондон! И эти средства аккумулировались во вполне конкретных карманах, ушли через госкорпорации, оплатили обучение деток российской элиты — конечно, мне как патриоту эти дети ближе афроамериканцев, но не сказать, чтобы простому россиянину стало сильно лучше от такого перераспределения.
Сергей Собянин уже продемонстрировал свои стилистические отличия от Лужкова. Они есть, да, но, как всегда, динамика идет в сторону искоренения и того немногого, что было при Лужкове относительно приличным. День города стал еще бессмысленнее и расточительнее, даром что деньги на него, говорят, пошли не бюджетные, а пожертвованные. Пробки никуда не делись и вряд ли рассосутся. Прекратилось приоритетное внимание к любимым мэрским театрам или творцам (но хоть к каким-то было!). Лужков был, нет слов, авторитарий — теперь на го месте машина, ничуть не более демократичная. Но у Лужкова хоть кепка была — с чем будет ассоциироваться Собянин, кроме плитки?
Любители западных ценностей часто мне говорят: сколько можно сидеть в навозе и нюхать розу! То есть зачем нам культура — давайте лучше голодных накормим! В том-то и проблема, что культуры мы лишимся, а голодных не накормим. И флот мы теперь не поддержим, и московские проблемы не решим. Просто потрафим особо отвратительным гражданам, свято верящим, что помогать не надо никому — «самим не хватает». Между тем Москва — не город, а государство, а государству нужны имиджевые, в том числе международные проекты. Нужна не только прагматика — оно живо и кое-какой идеологией. И хотя мне не нравилось лужковское откровенное и наглое вмешательство в украинские дела, флоту он помогал правильно, так мне кажется, и Севастополю тоже. Денег в бюджете не прибавится, а ненавидеть москвичей станут, пожалуй, больше.
И лично мне гораздо приятнее думать, что за счет москвичей по Черному морю плавает эсминец, нежели допускать, что на эти деньги приобретена очередная средиземноморская яхта. Не Собяниным, нет. В его честность я верю абсолютно. У машин собственнического инстинкта не бывает — только способность вырубать все живое.
№ 158, 15 сентября 2011 г.
История пугачевского бунта
Как и предполагал неоднократно автор этих строк, даже бунт снизу начнется в России только сверху
Не с угнетенных, знамо, не с бедствующих, не с тех, кто больше всех потерпел от режима, а с тех, кто до поры с ним ладил, а потом поссорился. Элита в России — к сожалению, единственный слой, который вообще способен взбунтоваться, потому что только у него, похоже, есть здесь чувство собственного достоинства. Для остальных уже не унизительно постепенно лишаться всего, ради чего жить вообще стоит: культуры, науки, политики, прав, работы…
Но элита сопротивляется — она привыкла, что с ней считаются, дружат, что ее ГИБДД не останавливает, в конце концов… На Западе звезды перед законом равны: будь ты Гибсон или Гальяно — изволь не ездить в пьяном виде и не ругать евреев вслух. В России звезда — все-таки немножко вне закона, и потому бунты здесь начинаются не с того, что народ доходит до точки, а с того, что привилегии отнимают у богатых. Такова была природа всех русских возмущений — даже пугачевский бунт, масштабнеший в русской дореволюционной истории, подняли яицкие казаки, и поводом был опять-таки отъем привилегий (сначала отняли независимость от Москвы, потом ввели монополию на добычу соли и т. д.). И, когда российская элита в очередной раз чувствует, что государство на нее плевать хотело, она бунтует. Кто у нас сегодня элита литературного и музыкального цеха? Правильно, попса. Я насторожился, уже когда Наталья Ветлицкая опубликовала в блоге рассказ, как ее и прочих обхамили на концерте, затеянном для Самого Главного, в тайной резиденции. Теперь Алла Пугачева поддержала Михаила Прохорова — и ей, по слухам, позвонили и сказали: «Алла Борисовна, раньше мы вам просто не помогали, а теперь будем мешать». Результатом явилась знаменитая эскапада насчет того, что главный кремлевский идеолог сошел с ума.
Я не знаю, кто там с чего сошел, да и было ли, собственно, что терять, — пока кремлевская идеологическая и культурная политика свидетельствуют о том, что Алла Борисовна со своей констатацией запоздала этак лет на пятнадцать, — но факт остается фактом: с нашими звездами нельзя разговаривать так, словно они ваша собственность. Они к этому не привыкли, и мы этого тоже не любим. Мы как бы делегировали им наше достоинство, и кто оскорбляет нашего кумира — форварда, певца, артиста, — тот посягает и на нас. Бунтовать тут способны те немногие, у кого есть или настоящая слава, или очень большие деньги; главные враги власти — прославленный на весь мир писатель Лимонов, богатейший некогда олигарх Ходорковский, бывший вице-премьер Немцов. Теперь к отряду недовольных прибавились богатейший ныне олигарх Прохоров и главная российская звезда. А поскольку Кремль останавливаться не умеет и наверняка начнет пичкать нас телесюжетами о том, как Галкин неправедно заработал на замок, можно ожидать, что Алла Пугачева в будущем правительстве Ройзмана станет министром культуры.
А компромат… эк чем удивили! Если нас не отвратили от нее художества, высказывания и поступки последних сорока лет, которые она провела на виду у всего Отечества, где уж вам-то с вашими моментами истины.
№ 162, 22 сентября 2011 г.
Истории вроде драки Лебедева с Полонским будут у нас повторяться регулярно
Русская политическая жизнь заметно оживилась — не потому, что в ней появилась вожделенная определенность (все давно уже знали, кто у нас теперь пожизненный президент), а потому, что навык дискуссии в обществе утрачен. Вести ее негде. В результате главным аргументом становится наезд, а при очной встрече — кулак. Массы получат полную иллюзию свободы, хотя на самом деле речь о банальном неприличии. Но для приличия требуется ум, а для ума — свобода или, по крайней мере, разрешение мыслить. Сегодня это умение маргинальное, смешное и почти постыдное, а потому истории вроде драки Лебедева с Полонским будут у нас повторяться регулярно.
Для этой цели затеяно несколько шоу сразу — «Говорим и показываем», «НТВшники», все программы Малахова… При отсутствии культурной жизни (ее окончательная приватизация подтверждена историей с отправкой «Цитадели» в американскую киноакадемию), при почти полном разъезде науки, при всевластии попсы и торжестве государственной псевдорелигии живая жизнь у нас осталась в двух сферах: спорт и шоу-бизнес. Есть, правда, еще ЖЖ и прочая сетевая культура, но они, как известно, обсуждают то, что показывают по телевизору. А по телевизору будут теперь показывать почти непрерывные бои без правил и бокс в грязи: оппозиция при застое стремительно маргинализуется, и чтобы скомпрометировать ее окончательно, некоторых из этих несчастных озверевших граждан будут иногда выпускать в ток-шоу вроде программы Владимира Соловьева. Ему можно. Больше всего это похоже на зверинец. В финале Владимир Соловьев — или тот, кто его заменит, — будет говорить: возблагодарим же Господа за то, что наша демократичнейшая в мире политическая система защитила нас от этих бешеных гиен!
Драки между политиками, склоки между звездами, скандалы между журналистами — вот та гнойная пена, которая ожидает нас в ближайшие шесть, а то и двенадцать лет взамен политики, культуры и осмысленной работы. В сущности, скот ничего другого и не заслуживает — а такого мнения власти о себе мы, увы, пока ничем не опровергли. Чем может отвечать на все это думающий или хотя бы приличный человек? Думаю, как минимум двумя вещами. Вещь первая: не смотреть телевизор. Это тот минимум неучастия в мерзости, которого мы вправе потребовать друг от друга. Вещь вторая: не откликаться на приглашения, когда вас туда позовут. Разве что на «Культуру», окончательно превратившуюся в гетто, или на крошечный кабельный канал, до которого еще не дотянулись. Бокса в грязи не будет, если не найдется охотников прыгнуть в эту грязь.
