Тем более что Сузи вытащила из штанов Водилы ТАКОЕ, что, как говорит Шура Плоткин — «ни в сказке сказать, ни пером описать»! ТАКОГО не стесняться надо, а гордиться ИМ!..
Уж на что мой Шура был силен по ЭТОЙ линии, но при всей моей любви к нему я должен быть объективным: то, что сейчас держала в своих черненьких руках с розовыми ладошками Сузи, — ЭТО превосходило ШУРИНО намного. ЭТО, я вам скажу, было — НЕЧТО!!!
Сузи увидела, ЧТО она вытащила, и обмерла!.. А потом как заорет на весь наш огромный автомобиль:
— Ооо-о-о!..
Наклонилась над НИМ... Хорошо, хорошо! Сказал же — не буду.
Водила глаза прикрыл, стонет, хрипит, шепчет мне по;русски:
— Смотри, Барсик... Это надо же?! Негритяночка.,. Угнетенная, можно сказать, раса, а что вытворяет!.. И как?! Потряс!.. Ой, бля, «Хижина дяди Тома»!.. Ну все, счас кончу!..
Посмотрел я немного на это все— чувствую, сам начинаю заводиться. Да пошли вы, думаю, к чертям собачьим! Вам хорошо, а мне где искать Кошку посреди Балтийского моря?!
Подлез под боковую занавеску, встал на задние лапы, вцепился передними за край слегка приспущенного стекла, подтянулся, пролез в щель и выпрыгнул из кабины.
Послушал, как что-то гудит под теплым железным полом, как Водила из кабины уже чуть не в голос вопит:
— Ну, Сузи!!! Ну, ебть!.. Ну, все!.. Ах, ты ж моя кыся!..
Видать, меня стеснялся, пока я был в кабине...
Этот Водила мне определенно нравился. Жаль только, что он с кокаином связался. Шура мне еще тогда, когда был случай с той маленькой актрисой детского театра, говорил, что это очень опасная штука! Как валерьянка для Котов, только намного страшнее.
А может, мой Водила действительно и сам не знает, что у него среди тяжеленной фанеры в «шаланде» спрятано! Интересно, могу я ему чем-нибудь помочь?..
Не сейчас, конечно. Судя по тому, ЧТО я видел, сейчас он и сам прекрасно со всем справится. Потом, когда мы с ним один на один останемся. Время вроде еще есть — они сами говорили, что до Киля нам еще топать двое суток...
Да! И еще одно... Почему от того квадратненького Лысого, который при первом знакомстве во мне сразу же Кота признал, тоже шел запашок этого... Как его?! Тьфу, черт... кокаина! Вполне вероятно, что и Лысого надо предупредить.
От моего Водилы кокаином не пахло — тут я голову кладу На плаху. Значит, он к нему не прикасался. Следовательно, кто-то другой к нему в фургон это погрузил. А от того квадратненького слабенько, но тянуло кокаинским порошком. Почему?
Да нипочему! Залез в фургон груз проверить, передвинуть что-нибудь, а там где-то тоже засунуты пакетики с кокаином. Он там повозился, где-то нечаянно коснулся лапой... рукой то есть, — вот тебе и запах!
Но он, к несчастью, Человек. Так сказать, существо, я не утверждаю — низшей ступени, а так себе — средненькой... Ну, чуть выше. И он этот запах абсолютно не чувствует. Ну не дано ему!Обделила его Природа-матушка, как говорил Щура Плоткин.
А я Кот. Я — существо Высшего порядка. И мне доступно то, о чем Человек даже понятия не имеет. Поэтому мой долг чести — попытаться уберечь этих двух Водил, (моего и того — Лысого) от возможных неприятностей! Я очень хорошо помню, как Шура говорил, что кокаин во всем мире преследуется...
И я решил прошвырнуться между машинами, найти грузовик Лысого и малость его пообследовать.
* * *
Как обычно МЫ ищем то, чего никогда и в глаза не видели? Я не собираюсь утверждать, что у Котов все построено на некой таинственно фантастической интуиции, ниспосланной им Высшими силами.
Конечно, нужна хотя бы маленькая, буквально микроскопическая зацепка. Ну, например. Любой неодушевленный предмет обязательно несет отпечатки запахов Людей, соприкасавшихся с этим предметом.
Значит, нужно постараться припомнить характерные запахи Водил и выделить из них запахи, присущие только тому квадратненькому Лысому.
Дальше, как говорит Шура, дело техники. Бережно сохраняя в памяти запахи одного Лысого, уже ничего не стоит обнаружить любой предмет, с которым этот Лысый когда-либо контактировал.
Естественно, я слегка упрощаю процесс. Но делаю я это совершенно сознательно, чтобы излишне не унижать Людей, читающих эти строки. Не заставлять Людей вторгаться в области, чуждые их пониманию.
Нужно признаться, что мы, Коты, сами не всегда ясно понимаем происходящее с нами. Объяснить, откуда я знаю, лежа в кресле в запертой квартире, что в эту секунду мой Шура Плоткин подходит к нашему дому, я не могу при всем желании. И Шура не может!
А уж если чего-то не может Шура Плоткин — значит, все Человечество просто еще не доросло до понимания этих явлений.
Через пятнадцать минут шатания неторопливым прогулочным шагом под десятками гигантских автомобилей, больших и маленьких автобусов и доброй сотни легковых машин самых разных марок я обнаружил грузовик Лысого.
Как это произошло — объяснить сложно. Запахи Лысого были крайне невыразительными, если не считать очень слабенького запаха кокаина, которого на его грузовике, как оказалось, вообще не присутствовало. Но мне ОЧЕНЬ нужно было найти грузовик Лысого! И в какой-то момент я вдруг почувствовал, как нечто необъяснимое ведет меня в направлении, которое я уже сам не контролирую...
Что это было? Зов?.. Интуиция?.. Предвидение? Что это была за сила, точно приведшая меня к грузовику Лысого?! Говорю честно: понятия не имею!
Шесть лет тому назад, когда я был еще совсем Котенком, мой Шура Плоткин разошелся со своей женой. (Кстати, я совершенно забыл, как она выглядит!..) При разделе имущества я оказался в одной компании с телевизором, холодильником, стиральной машиной, посудой, постельным бельем и мягкой мебелью у жены.
Щуре достались только книги, которые, слава Богу, его жена не читала, и старая раздолбанная пишущая машинка «Москва», на которой Шурина жена, к счастью, не умела печатать.
Со всем отвоеванным хозяйством и мной бывшая жена Шуры переехала на другой конец города — на Обводный канал, угол Лиговки, и счастливо зажила там с одним поразительно глупым Человеком.
На второй день я ушел от них к Шуре.
Так вот, я до сих пор не имею понятия, каким образом я прошел тогда через весь Ленинград, шел почти неделю, добрался наконец до проспекта Науки, нашел Шурин дом, нашел его квартиру и в изнеможении сел под его дверью...
* * *
Короче, отыскал я грузовик Лысого, пролез в него таким же способом, что и в грузовик моего Водилы, и стал обследовать содержимое фургона самым тщательным образом.
Как я уже говорил — никакого присутствия кокаина. Запаха алкоголя— сколько угодно. Кокаина— ни в малейшей степени. Фургон Лысого чуть ли не доверху был забит сотнями картонных коробок с водочными бутылками. По всей вероятности, при погрузке пара бутылок разбилась, упаковки промокли, и сейчас в фургоне стоял хорошо знакомый мне запах «Столичной» водки.'
Причем должен отметить, что при всем моем неприятии алкоголя этот запах был на несколько порядков благороднее и лучше, чем запах «Столичной», которую Шура покупает в петербургских ларьках и магазинах.
Помимо алкогольных запахов, я обнаружил, повторяю, очень невыразительные запахи Лысого, чьи-то еще (вероятно, грузчиков...) и запах незнакомых мне денег вперемежку с запахами сотен неизвестных Людей, когда-либо державших эти деньги в своих руках...
Запах этот шел от одной из верхних коробок, и не успел я сообразить из какой, как вдруг услышал негромкие шаги и уже в следующую секунду увидел, как Лысый отстегивает заднюю брезентовую полсть фургона.
Откинув ее в сторону, Лысый осторожно огляделся по сторонам, убедился, что его никто не видит, и очень ловко вскочил в фургон, плотно задернув за собой заднюю брезентовую полсть.
Я подумал, что мне лучше и безопаснее всего не информировать Лысого о своем присутствии в его фургоне и не бросаться к нему навстречу с радостным мурлыканьем. Я затаился между коробками, сохраняя превосходную возможность обзора. И побега.
Лысый вытащил из кармана куртки маленький фонарь (вот оно, несовершенство Человеческих возможностей! Мне, например, фонарь в темноте — как рыбе зонтик...) и полез наверх под самый брезентовый потолок, откуда, как мне казалось, и идет запах незнакомых мне денег.
И действительно. Лысый нащупал одну из верхних коробок, перевернул ее, отклеил со дна коробки первый слой картона и вынул оттуда две нетолстые пачки зеленых денег. Я присмотрелся — доллары.
Вот доллары я даже очень хорошо знал, Один Шурин Знакомый еще по армии, а потом и по университету, быстро разбогател. Как говорил Щура — «на первой клубнике и ранних помидорах». Помню, как этот Знакомый несколько раз приезжал к нам с зернистой икрой, которую я не ем, и с французским шампанским, которого не пьет Шура...
Этот тип был шумным, наглым и хвастливым, и я видел, что Шуре он неприятен. Когда он уходил от нас, Шура всегда что-то вяло мямлил мне об «армейском братстве», о «студенческой дружбе», еще что-то очень маловразумительное, во что Шура, по-моему, уже давно и сам не верил.
