так. Здесь мы поставим сервант, а здесь…
— Мам, а она не заклывается, — перебил Костя рассуждения матери.
— Что не закрывается? — не поняла жена.
— Двель не заклывается, — объяснил сын.
— Гриша, помоги ребенку. Что ты стоишь, как истукан? Неужели я все должна делать сама?
Я бодро шагнул к двери, нажал на ручку, но не тут-то было. Дверь не поддавалась. Пришлось налечь плечом. Дверь тонко взвизгнула и нехотя закрылась.
— Это ничего, — бодро заметила жена, — немного подстрогаешь и все будет в порядке. Значит так. Здесь мы поставим телевизор, а здесь…
— Мам, а, мам, — послышался из ванной комнаты голос сына, — а тут капает.
— Где? — уже не так бодро спросила жена.
— Клан не заклывается, — деловито пояснил сын.
Не дожидаясь команды, я направился в ванную. Из крана действительно пробивалась тонкая струйка воды, издавая шипящий звук. Я попробовал закрутить вентиль, он не поддавался.
— Точно, не закрывается, — доложил я жене.
— Ну, это пустяк, — не совсем уверенно заявила жена. — Завтра возьмешь у соседей ключ и подтянешь. Нет, ты только посмотри, какие чудесные комнатки. Сколько лет мы мечтали о такой квартире! Открой, пожалуйста, окно, — обратилась она ко мне, — а то краской пахнет.
Я подошел к окну, с трудом поднял закрашенный толстым слоем краски шпингалет и потянул за ручку. Окно не открывалось. Я потянул сильнее. Вдруг что-то треснуло и ручка оказалась у меня в руках.
— Медведь, — закричала жена. — Тебе деревья в лесу валить…
— Я же не нарочно, — попытался оправдаться я.
— Еще не хватало, чтобы ты это сделал нарочно. Завтра найдешь шурупы и прикрутишь ручку. И не забудь потом закрасить.
Я молча кивнул головой.
— Так вот, — продолжала жена уже без всякого энтузиазма, — здесь мы поставим кровати, а здесь…
— Мам, а, мам, — снова перебил ее сын, — а сдесь дылка.
— Какая еще дырка, где? — нервно спросила супруга.
— В поле, — радостно сообщил Костя.
— Придется замазать цементом и что-нибудь поставить на это место, — вздохнула жена.
— Мам, а, мам, — вновь раздался звонкий голос сына.
— Боже мой, — простонала жена, — что там еще?
Не дождавшись ответа сына, я выскочил на улицу и побежал в домоуправление, на ходу сочиняя гневную речь.
Увидев меня, домоуправ отодвинул в сторону счеты, поправил на носу очки и уставшим голосом спросил:
— Какой?
— Что «какой»? — опешил я.
— Номер дома какой, спрашиваю?
Я назвал. Управдом улыбнулся.
— Считайте, вам повезло. Давайте ключи.
— Какие еще ключи? — насторожился я.
— От вашей квартиры. Вам их, извините, по ошибке выдали. Перепутали дома. Вон они все стоят, словно близнецы какие. Поневоле перепутаешь. А ваш дом мы еще не приняли. Вот составляю по нему список недоделок для строителей. Так что вселяться будете позже. Давайте ключи.
Позабыв поблагодарить управдома, я вихрем помчался к жене за ключами.
СОН В РУКУ
Все началось с любви. Да именно с любви. В самом широком плане. Боря любил свою профессию токаря, любил свой станок и, конечно же, Олю. Жену то есть. Он регулярно перевыполнял на 50 процентов производственный план, хорошо зарабатывал, а главное, вечерами у него было много свободного времени. Они с Олей вместе гуляли, читали, ходили в театр, кино, навещали друзей…
Но, увы. Все это было в прошлом. Горячо любя свое дело и Олю, он как-то взял и перевыполнил план на 150 процентов! В местной газете сразу появилась статья о молодом талантливом рационализаторе Борисе Прутикове.
После этой статьи жизнь Прутикова резко изменилась. Его избрали членом совета бригады, цехкома, членом комитета ДОСААФ, НТО, общественного БРИЗа, выдвинули в совет НОТ и общество книголюбов. На всех собраниях и заседаниях он теперь сидел в президиуме, его наперебой приглашали на всевозможные мероприятия подшефные школа и колхоз.
Чтобы успеть на все эти собрания, совещания и мероприятия, Борису Ивановичу (в недалеком прошлом просто Боре) приходилось не ходить, а бегать. Пробегая иной раз мимо своего станка, Борис Иванович останавливался, с нежностью и затаенной тоской смотрел на него с минуту и бежал дальше по своим более важным делам.
Вот и сегодня Боря побывал уже на одном собрании, двух совещаниях и в заключение выступил перед пионерами подшефной школы, с которыми поделился своими личными планами, рассказал им о стоящих перед заводом задачах по увеличению вала и о резервах повышения производительности труда. Уставший от бесконечных совещаний, Борис рассказывал долго и нудно, с каким-то, как ему показалось, поразительным безразличием. Несмотря на это, пионеры, по условному сигналу вожатого, долго и шумно ему аплодировали…
«Да, докатился», — невесело подумал о себе Борис Иванович, заворачивая во двор своего дома.
Во дворе он увидел у беседки унылую группу чего-то ожидающих людей.
«Опять какое-то мероприятие», — со страхом подумал Прутиков и, пригнувшись, хотел было незамеченным проскочить к своему подъезду. Но не тут-то было!
— Борис Иванович! Дорогой! — бросилась наперерез ему дородная блондинка — соседка по лестничной площадке. — А мы вас ждем. У нас, понимаете ли, собрание жильцов. Одним словом, мы вас избрали председателем домового комитета, ввели в состав товарищеского суда, в комитет по вертикальному озеленению балконов, в инициативную группу по превращению нашего дома в дом образцового содержания.
Прутиков жалобно улыбнулся. С последнего заседания по месту жительства он заявился домой в 12 часов ночи.
Оля заплакала и сказала, что она все поняла: Боря разлюбил ее и свою работу.
Ночью Прутикову приснился страшный сон: он забыл, как включается его любимый станок и с какой стороны подходить к нему надо.
ПЕРВОАПРЕЛЬСКАЯ ШУТКА
Случай этот произошел, когда я был управляющим треста. Ну, трест как трест — не очень большой, но, видно, нужный, поскольку его, за мою бытность в нем, трижды собирались ликвидировать, да так и не смогли.
Работалось тогда легко. Получали мы из главка разные циркуляры и указания,
