Ознакомительная версия.
– Вам нечего бояться! – возгласил лже-Иван. – Мы отведем вас к хозяину, и он…
– Дождались, твою Матрену!.. – яростно выругалась Сенька, и Масдай, словно опомнившись, рванулся прочь, целя между нитями…
И налетел на невидимую стену, роняя пассажиров.
– Да чтоб вас!!!.. – сквозь стиснутые зубы прорычала Серафима, мысленно добавила «…и нас, идиотов, тоже» и, не вставая и не дожидаясь развития событий, метнула нож в ближайшего крылатого.
Застигнутый врасплох яйцелицый схватился за выросшую из горла рукоятку и камнем повалился в темноту и там, где он только что был, зияла дыра и трепетали оставшиеся без крепления нити – словно в невод попала касатка. Его товарищи спешно задвигались, стремясь перекрыть провал, и свободные концы устремились к ним, почти моментально сплетаясь в новую сеть.
Три быстрых броска Серафимы, один за другим, проделали в восстановившейся было сети зияющую дыру. Новые крылатые кинулись закрывать прорыв, но Масдай, не дожидаясь, пока они закончат маневр, выкрикнул «Держитесь!» и метнулся к открывшемуся окну.
Как лже-Иван, только что бывший в десятке метров от ковра, оказался у него на пути, не понял никто – но бестолково полоскавшиеся на ветру концы молниеносно прицепились к нему, и ковер, опоздавший всего на какую-то долю секунды, снова налетел на незримую стену. Пассажиры, хоть и готовые в этот раз к неожиданностям, покатились, как сбитые кегли. Едва удержавшись на самом краю, хватаясь друг за друга и за оружие, выплевывая пыль и проклятья, они вскочили…
Вернее, попытались вскочить.
Головы их на полпути к вертикальности ударились о что-то упругое, но прочное и, отброшенные преградой и ощущая себя мячиками, все пятеро повалились ничком.
– Хелово отродье!!! – разъяренный, рванулся встать отряг – и не смог даже пошевелиться. Нечто невидимое прижало его к Масдаю и стало давить, мягко, но непреклонно, медленно увлекая вниз.
– Я… не могу… вырваться… – пропыхтел ковер, дрожа от напряжения всеми кистями. – Не могу… подняться…
– Они нас не пускают! – попробовал встать и остался на жесткой спине Масдая, как приклеенный, Ахмет. – Толкают вниз!
– К Гаурдаку? – побелел менестрель.
– Вишапова задница… – понял всё и выдохнул шатт-аль-шейхец. – Мы у них как мухи в паутине!
– Сень, где твои ножи? – ухватился за плечо жены Иванушка. – Попробуй убрать ближайшего, а Масдай тут же…
– Внизу мои ножи, – прорычала царевна, и сердце лукоморца пропустило удар.
– Ничего, скоро мы тоже там будем… – загробным голосом успокоил всех музыкант.
– Хель и преисподняя!!! – взорвался отряг. – Масдай, ныряй вниз и налетай на кого-нибудь из этой мрази! Иван, будь готов!
Масдая долго уговаривать не пришлось. Одно мгновение он висел, силясь продавить невидимый потолок, а в следующее ухнул вертикально вниз, так, что пассажиры его порадовались пропущенному ужину, обеду и завтраку, и затормозил в самом низу.
Иванушка, оказавшийся вдруг в нескольких сантиметрах от опешившего крылатого, не растерялся, взмахнул мечом… но за долю секунды до того, как обрушить его на голову противника, с ужасом понял, что перед ним – копия Сеньки. Инстинктивно он отшатнулся, уводя не знающую жалости сталь в сторону, теряя равновесие, падая на отряга – и тут плащ крылатого распахнулся сам по себе, и рука его вырвала из незаметных ранее ножен светящийся синий меч.
Олаф быстрым движением воина увернулся от лукоморца, лезвие топора с низким свистом рассекло воздух – и встретилось с клинком, скованным из ультрамаринового сияния. Синие искры посыпались во все стороны и из глаз отряга, головка топора, рассеченная надвое, улетела в ночь, а оглушенный конунг остался стоять с закрытыми глазами, покачиваясь, с бесполезным обломком оружия в руке, как истукан.
Синий меч взметнулся над головой отряга, и Ахмет с нечленораздельным воплем бросился на лже-Серафиму и боднул ее в живот. Рука с клинком дрогнула, снова полетели искры, точно магия вгрызалась в сталь, крылатая покачнулась, но устояла, а калиф, держась за голову, с хриплым стоном повалился на ковер.
– Я не советую вам… – ласковым голосом заговорило существо с лицом лукоморской царевны, и тут Иванушка с исступленным нечеловеческим воплем оттолкнул Олафа и набросился на тварь, посмевшую быть похожей на его жену. Синий клинок скрестился с иссиня-черным, черно-синие искры брызнули, словно из-под точильного круга, Масдай рванулся в дыру…
Иван упал на колени, прижимая к себе волшебный клинок, перегнулся через край ковра и попытался выжать из пустого желудка хоть что-то, а из агонизирующей памяти – любимое лицо, захлебывающееся кровью и проваливающееся во тьму.
– Держись, кабуча ты лукоморская!!! – железная хватка отдернула его от края, повалила на жесткий ворс и яростно притиснула голову к груди – родной, теплой, пахнущей Сенькой, настоящей Сенькой, которую хотелось обнять, прижать, зацеловать, и горло его предательски перехватило…
– Сеня, Олаф, простите, я не смог… – только и сумел выдавить царевич.
– Как я рада, что не оказалась на твоем месте… – коротко шепнул ему в ухо милый голос, тут же перешедший на крик: – Да держись же ты!!!..
Масдай под ними бешено маневрировал, уходя от крылатых преследователей, и оглушенные калиф и отряг обмякшими куклами болтались в объятьях Кириана.
– Я держусь, – стиснув зубы, выдохнул Иван и, осторожно вывернувшись из сенькиных рук, привстал на одно колено, меч готовый к бою, глаза – на безмятежном бледном лице приближающегося крылатого.
Своем лице.
– Пусть подлетают. Я выдержу.
Отличались ли гаурдаковы творения невероятной самонадеянностью или тупостью, но под ивановым клинком успели пасть лже-Олаф и лже-Кириан прежде, чем их соплеменники перестали стараться остановить ковер голыми руками и прибегли к новой тактике. Теперь сфера из крылатых, объединенных невесомыми нитями, словно загонщики – сетью, устремилась не на перехват беглецов, но на опережение, и Масдаю приходилось метаться и финтить так, что ухватившиеся за его края и кисти пассажиры уже не понимали, где небо, где земля, и мелькающие вокруг бледные пятна – реальные ли фигуры преследователей, или пресловутые «мальчики крылатые в глазах» от круговерти и перегрузок.
После нескольких минут такой карусели Ивану пришла[147] в голову новая идея. Он проорал ее Масдаю в шерстяную спину, и правила игры сменились еще раз – к неприятному удивлению яйцелицых. Теперь уже не они за Масдаем, но ковер и его команда носились за ними. Лукоморец на коленях, одна рука вцепилась в кисти, вторая – поднимает над головой волшебный меч – напоминал фигуру на носу боевого корабля с той лишь разницей, что эта фигура орудовала мечом как заведенная.
Крылатые были увертливы и проворны, и не раз тонкие нити, словно паутина, вспыхивали серебристо, опутывая свои жертвы, но каждый раз ковер выводил Иванушку на одного из преследователей, проскакивал в образовавшуюся дыру и с новым азартом кидался в атаку.
Яйцелицые за Масдаем, Масдай за яйцелицыми, блеск синих клинков, сверкание иссиня-черного меча в синем сиянии, прорывающемся с плато сквозь черные клочья тучи, черно-синие искры, озарявшие тьму, когда волшебный клинок встречался с лезвиями из синего света – все смешалось в фантасмагорическом чернильно-индиговом вихре.
Товарищи Ивана, не в силах помочь ему в сражениях, выполняли роль системы раннего предупреждения и группы поддержки, и то и дело холодный мрак, подсвеченный синими вспышками, оглашался то взволнованными, то торжествующими воплями.
– Когда они уже кончатся!.. – в бессильной ярости прорычал отряг, в который раз подав оповещение о приближающемся враге. – Их же было полтора десятка, да десятка два Иван уже завалил!
– А кстати, когда? – нахмурилась Сенька и, хлопнув для привлечения внимания по шерстяной спине Масдая, крикнула ему: – Постарайся снизиться над плато, посмотрим, что там!
Ничего не ответив, ковер лишь дернул кистями, но при первой же возможности прошел на бреющем над источником синего света.
Серафима присвистнула, не заглушая интернациональной коллекции непечатных слов, вырвавшихся из уст ее друзей. Там, где раньше красовался ровный круг, теперь зияло нечто бесформенное, раза в два больше, кишащее склизким и черным. Центральной части плато было почти не видно: серые фигуры с плотно прижатыми к спинам крыльями покрывали красные камни, словно личинки – лежалую тушу. Некоторые, по краям, были светлее тех, что толклись ближе к центру. Самые светлые, почти белые, слабо шевелили крыльями, склоняя головы набок, точно прислушиваясь. Двое или трое из них, чьи одежды были уже ослепительно-белыми, запрыгнули на плечи своих собратьев, расправили крылья и взлетели. Вокруг острова яйцелицых, то вспыхивая, то почти угасая, словно агонизируя, тускло мерцали остатки золотистой сети.
Ознакомительная версия.
