Кукушка и Скворец
«Чего распелся ты так рано над крыльцом?» —
Кукушка из лесу Скворцу прокуковала.
«Ах, если бы, Кукушечка, ты знала! —
Ей отвечал Скворец. – Я нынче стал отцом!
Теперь мне впору петь с рассвета до заката:
В скворечнике моем пищат мои Скворчата!
Я полон гордости – растет мой скромный дом!» —
«Вот невидаль! Нашел же чем гордиться! —
Кукушка из лесу в ответ. —
Чем удивил ты белый свет!
По мне, так лучше быть свободной птицей!»
«А где несешься ты?»
«В любом чужом гнезде!»
«А где твои птенцы?»
«Не знаю где. Везде!»
«Да кто ж выводит их?»
«Другие их выводят.
Я не из тех, кто в этом смысл находит…
Семья мне не нужна. Я жить одна хочу,
Куда задумаю – туда и полечу!
Где захочу – там прокукую.
Вот, Скворушка, тебе бы жизнь такую!»
«Нет, – отвечал Скворец. – Пример моих отцов
Подсказывает мне иметь весной птенцов!»
И надо же такому вдруг случиться:
Пернатый хищник, старый вор,
Скворчатинкой задумав поживиться,
Явился как-то раз к моим Скворцам во двор.
Но грозно встретила его семья Скворцов!
Едва отбившись от птенцов и от отцов,
Разбойник улетел. А над лесной опушкой
Он с одинокой встретился Кукушкой
И все ж позавтракал в конце концов!
Обед давали у Вола.
Хлев переполнен был гостями,
А стол – харчами.
Пора бы уж гостям и сесть вокруг стола,
Но тут разнесся слух: «К обеду ждут Осла!
Как только он изволит появиться,
Хозяйка знак подаст – гостям за стол садиться!»
Вот долгожданный гость явился наконец.
Напротив племенной Коровы
Посажен он в кругу Овец.
Хозяин налил всем: «Так будем же здоровы!
Внимание! Осел имеет слово!»
Веселые умолкли голоса.
Как наш Осел завел… насчет овса!
Почем теперь овес, да как овес хранится,
Да почему сытней он, чем пшеница…
Он говорит уж полчаса.
Один Баран успел напиться,
Заснула старая Овца,
А речи про овес все нет и нет конца:
Ослу невмочь остановиться!
Уже гостям ни есть, ни пить, ни петь.
И начали ряды гостей редеть.
Окончен бал, как говорится.
Охрипшего Осла остался слушать Вол…
Как мог такой Осел попасть к Волу за стол?
Ужели он с Волом был так сердечно дружен?
Осел в почете был. Осел Волу был нужен:
Когда б кормушками на скотном он не ведал,
Он у Вола бы не обедал!
Шмелиного Медведь отведал меду.
Укусов бедному не счесть.
Распух, нажаленный, похож стал на урода.
И тотчас радостная весть —
Что он раскаялся и мед зарекся есть —
Дошла в пчелиную колоду.
Тут пчелы подняли трезвон,
Жужжат, кружатся:
«Наш мед спасен! Наш мед спасен!
Теперь нам нечего бояться!»
И шлют к Медведю на поклон
Двух пчелок с просьбой, чтобы он
Зашел бы хоть полюбоваться,
Взглянуть на гордость их трудов —
На мед! На лучший из медов!..
«Ну, так и быть! – сказал Медведь. —
Уж разве только посмотреть!..»
Вот гостя важного встречает рой пчелиный —
Ему и место и почет,
Раскрыты перед ним ячейки сочных сот,
В них – сладкий дар садов, душистый дар долины.
Посмотришь – и слюна ручьем течет!
В сравненье с ним идет ли мед шмелиный?
Так сам и просится Медведю на язык!
И в тот же миг
Наш Косолапый,
Урча от жадности, залез в колоду лапой
И до тех пор держал открытой пасть,
Пока, бесстыжий, не наелся всласть.
А после даже вылизал колоду,
Чтоб капле ни одной не дать пропасть!..
Когда на то моя была бы власть,
Я, зная медведей породу,
Не допускал бы их до меду!..
Раз Мухе довелось позавтракать со Львом
От одного куска и за одним столом.
Вот Муха досыта наелась,
Напилась,
Собралась улетать, да, видно, расхотелось
(На Львином ухе солнышком пригрелась),
Осталась на обед, а там… и прижилась.
В недолгом времени пошла молва,
Распространяться стали слухи
(Их разносили те же мухи!),
Что Муха-де живет советницей у Льва,
Что в ней
Гроза зверей
Души не чает.
Случись по делу отлучиться ей,
Так он уж загодя скучает —
Не ест, не пьет,
И сам завел такой обычай:
Когда уходит на добычу,
То Муху он с собой берет,
А раз она сидит на Львином ухе,
То может нажужжать, что в голову взбредет!..
Ну, как тут не бояться Мухи?..
А Льву и невдомек, что Муха так сильна,
Что перед ней все лезут вон из кожи
И что она
В его прихожей
Делами Львиными подчас вершит одна!
У нашей басни цель: бороться против зла.
Так вот бы хорошо, когда б для пользы дела
Моя мораль до львов дошла
И некоторых мух легонечко задела —
За дело!
В глухой, полночный час
Один Поэт стал призывать Пегаса.
Услышал этот зов Пегас
И прискакал с Парнаса.
«Послушай, добрый конь, – сказал ему Поэт, —
Ты служишь мне немало лет,
А толку от тебя, я вижу, нет и нет:
Что я ни напишу, за все меня ругают,
Ни песен не поют, ни сказок не читают.
В чем дело? В чем секрет?»
«Изволь, – сказал Пегас. – Меня манит полет,
Безудержный галоп за мыслью вдохновенной!
Я Пушкина знавал. Вот был ездок отменный!
Как вспомню я о нем, так, право, дрожь берет!
А ты свои стишки строчишь в часы досуга
И вот уже который год
Садишься на меня все задом наперед
И все рысцой трусишь на мне по кругу!
Ну что ж, поехали? Уж солнышко встает».
На днях прочел стихов две толстые тетрадки, —
Как видно, наш Поэт не изменил посадки!
Увидел Поросенок заграницу —
Все тридевять земель, далекие края.
Он вырос, возмужал, объездив все столицы.
И вот домой вернулся, как… Свинья.
И что же?
Все дома – не по ней, все дома – ей негоже.
Знай хрюкает о том, что есть в чужой стране.
И на свиней заморских так похожа…
Что басню сочинять и то противно мне.
В девицах Кошечка жила.
Она разборчивой слыла.
И выбрать жениха по вкусу не могла:
Тот – чересчур усат, тот – худ, а этот – лыс!
Один не ест мышей, другой боится крыс!
А третий – просто кот: как вечер, он в окошко —
На каждом чердаке ждет не дождется кошка!
За этого идти – уж больно он ревнив,
За ним состаришься до срока!
Уж этот всем хорош, да, говорят, ленив:
Весь день на печке рыжий лежебока!..
Так наша Кошечка в девицах и жила.
Но вдруг… котяток принесла!
И в этот вечер многие коты
Сидели по домам, поджав свои хвосты…
Однажды, видимо спросонок,
Упала Мышь в пивной бочонок
И начала тонуть.
«Тону-у! Спасите кто-нибудь!
Я гибну в жигулевском пиве!
О, как же смерть моя проста!
Клянусь, была бы я счастливей
Погибнуть в лапах у Кота!»
«Ну что ж! – с окна сказал Котище. —
Я вытащить могу вас. Но…
Вы сразу превратитесь в пищу!»
«Спаси! Спаси! Иду на дно!
В сто раз милей мне смерть на воле!
Ей-ей, не так она страшна!»
И Мышь от смерти в алкоголе
Была для смерти спасена.
Но, очутившись в страшных лапах,
Дрожа до самого хвоста,
Пивной распространяя запах,
Мышь улизнула от Кота.
«Я съем вас поздно или рано, —
Сказал, облизываясь, Кот, —
Но что склонило вас к обману?
Какой бессмысленный расчет?
Где ваше слово? Ваша честь?
Вы обещались дать вас съесть!»
«Ах, что вы? – Мышка пропищала. —
Я это спьяна обещала!»
На птичий двор
Ворона залетела
И села
На забор.
Сидит и каркает: «Кра-кра!
Близка пора:
Лишатся гуси пуха и пера!
А петухи ослепнут и оглохнут.
Их перережут и съедят!
И хоть наседки выведут цыплят —
Цыплята эти передохнут!»
Воронье карканье услышал умный Гусь:
«Я слушаю тебя, Ворона, и дивлюсь:
Ужели для того ты всякий вздор болтаешь,
Чтоб в нашем птичнике из всех гусынь и кур
До смерти запугать двух-трех пернатых дур?
Как будто ты не знаешь,
Что в этой стороне
Нет веры ни тебе, ни всей твоей родне!..»
«Хочу и каркаю. Твое какое дело?!»
«Ну, если ты уж каркать захотела,
Так лучше бы за океан летела,
Любое карканье там, говорят, в цене!»
Читал я тут на днях заморскую газету
И сразу по перу узнал Ворону эту.
