Завистливый больной
«Приятелю привет! И ты, брат, на леченье?»
«Эх, лучше бы меня не спрашивал, Бобров!
Тут я к себе узнал такое отношенье,
Что, видно, мне придется заявленье
Строчить на здешних докторов!
Одним больным – пилюли и микстуры,
Другим – и порошки, и грязи на живот,
И гальванические утром процедуры,
То ванны, то массаж, то на голову лед,
Им специальная диета,
И более того: их водят на укол!
А мне, поверишь ли, прописан общий стол,
Побольше двигаться и не курить при этом.
И больше ни-че-го! Здесь явный произвол!..»
Ей-ей, такие есть, что завистью исходят,
Когда при них другим зонды и шприцы вводят!
В морских делах не спец, верней – Профан,
Впервые с берега увидел Океан
В безветренную, ясную погоду
И с удивлением сказал, смотря на воду:
«Какие враки мне плели,
Что это, мол, вода ломает корабли!
Взгляните, как она прекрасна!
Где ж эта грозная волна,
Что так страшна
И так опасна?»
И на воду велев спустить челнок
(Остановить никто его не мог!),
Он тотчас в плаванье пустился.
Откуда ни возьмись, поднялся ветерок,
И Океан зашевелился —
Пошла расти волна, а ветер подналег
В сиянье солнечной погоды.
И вот средь бела дня так взбушевались воды,
Что наш несчастный в утлом челноке,
С веслом в руке,
Не видел бы вовек родного небосвода,
Когда б не помощь с парохода,
Что был в тот миг невдалеке…
Встречаются подобные профаны!
Глядишь, иному уж совсем конец! —
Идет ко дну, в глубины океана…
Но… с парохода кинули «конец»,
И он опять доволен и смеется
И снова обо всем судить берется.
«Здорово, друг!» – «Ах, это ты? Привет!»
«Куда спешишь?» – «Такое, брат, случилось:
Я напечатался! Вот номера газет!»
«Ты напечатался? Скажи на милость!
Куда же ты бежишь?» – «Порадовать семью!»
«Так что ж ты сочинил? Рассказ? Стихи? Статью?
Не знал я за тобой, что ты владеешь слогом».
«Да нет… В числе других фамилию свою
Я подписал вот здесь! Смотри! Под некрологом!»
Топтыгин занемог: вскочил чиряк на шее —
Ни сесть ему, ни лечь, ни охнуть, ни вздохнуть
И не уснуть.
Вот Дятла он велит к себе позвать скорее,
Чтоб тот чиряк немедленно проткнуть.
За Дятлом послано… Как лекарь появился,
Он тотчас же, и так и сяк,
Со всех сторон обследовал чиряк,
Но вскрыть его, однако, не решился,
Топтыгину сказав при этом так:
«Уж если сам, злодей, до ночи не прорвется
И протыкать его придется,
То следует созвать совет из лекарей.
К тому ж у Филина, известно, клюв острей!»
За Филином, за Петухом послали…
Глаз не сомкнул больной всю ночь.
На утренней заре врачи слетаться стали,
Слетелись и… сидят – решают, как помочь.
И сообща приходят к мненью:
«Чиряк покамест не вскрывать!
А если к вечеру не будет облегченья,
Опять собраться всем и Журавля позвать,
Поскольку у него и глаз вернее,
И клюв длиннее!»
Тем временем Медведь, ворочаясь в углу,
Вдруг ненароком придавил Пчелу.
И храбрая Пчела, как это ей пристало,
Жужжа в шерсти, свое вонзила жало.
И ожил наш медведь! Пчела его спасла!
Вздохнули лекари: им тоже легче стало,
Не потому, что жало в цель попало,
А потому, что малая Пчела
С них, так сказать, ответственность сняла!..
Перестраховщики! Я басню вам прочел
Не для того, чтоб вы надеялись на пчел!
Мартышка где-то разыскала
Невиданный кокосовый Орех…
Им накормить бы можно было всех!
Он мог бы радости доставить всем немало,
И счастья, и утех!
Мартышка же грозить Орехом стала —
И всех вокруг пугать не устает:
«Вот если он кому на голову сорвется
Да разорвется,
То будет уж не смех, а грех —
Он многим, кажется, внизу попортит мех!»
«Нет спору, плод велик! Кто отрицать посмеет?! —
Мартышке как-то раз заметил мудрый Крот. —
Ты заглянула бы в соседский огород!
Быть может, там такой Бурак растет
Или такая Тыква зреет,
Что перед ними твой Орех бледнеет?..»
Кто спросит у меня, о чем здесь речь идет,
Какой вопрос меня волнует, —
Тому отвечу я, и всяк меня поймет:
Не так уж страшен черт, как нам его малюют!
Всех по дороге обгоняя,
Неслась машина легковая.
И тот, кто за рулем сидел,
На всех людей, пешком идущих
И на колесах отстающих,
С пренебрежением глядел.
Но с ним в пути беда случилась:
Машина вдруг остановилась!
И тот, кто за рулем сидел,
Теперь уж на людей идущих
И даже на волах ползущих
С печальной завистью глядел.
Он над мотором неисправным
Капот бесцельно поднимал, —
По существу и в самом главном
Он ничего не понимал…
Тот, кто без знаний и уменья
Стремится вырваться вперед,
Не так ли полон самомненья
В тот миг, когда ему… везет?!
Раз вышла с басней у меня запарка:
Я сел писать про львиный юбилей,
А сколько львы живут? Забыл я, хоть убей!
Ну что же, позвоню в контору Зоопарка!
Звоню. Прошу помочь в неведенье моем.
Мне отвечают очень лаконично:
«Подобных справок мы заочно не даем!
Зайдите лично!»
Что делать? Захожу. Прошу мне справку дать.
«Откуда? Кто такой?» – «Поэт я. Автор басен».
«Придется подождать!» – «Ждать? Что, вопрос не ясен?»
«Нет, ясен ваш вопрос, но… надо подождать!»
Покорно жду… И наконец решенье:
«Львы не собаки; (Важный аргумент!)
Придется вам прислать с запросом отношенье —
Получите ответ на документ!..»
И дело это кончилось на том,
Что приобрел я Брема первый том
И там про львов прочел такие вещи!
И сколько львы живут, и кое-что похлеще…
Такую «бдительность» иные проявляют,
Чтоб ни за что нигде не отвечать,
А сами, между прочим, оставляют
В открытом сейфе круглую печать!
Случилось это
Во время птичьего банкета:
Заметил Дятел-тамада,
Когда бокалы гости поднимали,
Что у Воробушка в бокале —
Вода! Фруктовая вода!
Подняли гости шум, все возмущаться стали,
«Штрафной» налили Воробью.
А он твердит свое: «Не пью! Не пью! Не пью!»
«Не поддержать друзей? Уж я на что больная, —
Вопит Сова, – а все же пью до дна я!»
«Где ж это видано, не выпить за леса
И за родные небеса?!» —
Со всех сторон стола несутся голоса.
Что делать? Воробей приклювил полбокала.
«Нет! Нет! – ему кричат. – Не выйдет! Мало! Мало!
Раз взялся пить, так пей уже до дна!
А ну налить ему еще бокал вина!»
Наш скромный трезвенник недолго продержался —
Все разошлись, он под столом остался…
С тех пор прошло немало лет,
Но Воробью теперь нигде проходу нет,
И где бы он ни появился,
Везде ему глядят и шепчут вслед:
«Ах, как он пьет!», «Ах, как он разложился!»
«Вы слышали? На днях опять напился!»,
«Вы знаете? Бросает он семью!»
Напрасно Воробей кричит: «Не пью-ю!
Не пью-ю-ю!!!»
Иной, бывает, промахнется
(Бедняга сам тому не рад!),
Исправится, за ум возьмется,
Ни разу больше не споткнется,
Живет умней, скромней стократ.
Но если где одним хоть словом
Его коснется разговор,
Есть люди, что ему готовы
Припомнить старое в укор:
Мол, точно вспомнить трудновато,
В каком году, каким числом…
Но где-то, кажется, когда-то
С ним что-то было под столом!.
Однажды две машины легковые
Разговорились по душам впервые:
«Вид у тебя измученный и жалкий!
На кузове твоем зеленой тины след!
Откуда ты явилась?» – «Я? С рыбалки!..
Рыбачила… – послышалось в ответ. —
Горючего сожгла в пути немало.
Крыло помяла. Буфер поломала…
Опять в ремонт, живого места нет!»
«Вот удивительно! У нас один хозяин,
И, право, недовольной быть нельзя им!
Он обходителен… Как на него пенять? —
Сказал «Москвич». – Уж мне ль его не знать!»
«Оно понятно. Ты ему дороже! —
Пожаловалась «Волга» «Москвичу» —
Ведь мы своей судьбою тем лишь схожи,
Что обе служим Глебу Кузьмичу.
Но час придет: охота ли, рыбалка —
Меня сечет метель и летом солнце жжет…
Ведь я – казенная. Меня ему не жалко.
Ты – личная. Тебя он бережет…»
Тут не в машинах дело! Разумей-ка!
Я этой басней тем урок даю,
Кому не дорога народная копейка
И кто трясется только за свою!
