Таким образом, скорлупа, охватывающая готовых проклюнуться цыплят, пародирует «корсет сих времён»; и в том и в другом случае заключённое в них содержание чувствует себя «стисканно». Приведённые строки Мэтью Прайора могли служить злобе дня ещё и в эпоху написания первого из «скорбных лэ»: к ним, обличая современную моду, обратился поэт и публицист Ли Хант в 59-м номере «Лондонского журнала Ли Ханта» (от 13 мая 1835 года).
Ещё раз Кэрролл (как Доджсон) использует последнюю из этих строк Мэтью Прайора в качестве эпиграфа к одному из разделов математический комедии «Эвклид и его Современные Соперники». Если читателю попадётся на глаза наш перевод этого Кэрроллового сочинения, он увидит, что там эта строка переведена нами несколько иначе. Что поделать! Лишь одно: признать своё бессилие перевести эту строку единообразно для обоих случаев, то есть чтобы она и там и здесь придавала контексту дополнительный комизм, сначала соответственно Кэрролловому, а затем согласно Доджсонову замыслам. Нам остаётся только заверить читателя, что оба наших перевода верны по-прайоровски.
Считалось, что этот дом приходского священника был построен в эпоху Эдуарда VI, однако новейшие открытия ясно указывают на гораздо более раннее время его возникновения. На острове, образованном рекой Тиз, найден камень, на котором написана буква «А». Справедливо можно предположить, что эта буква соотносится с именем великого короля Альфреда, в правление которого, вероятно, и был возведён этот дом. — Здесь и далее в стихотворении прим. автора. [Это замечание, разумеется, — шутка, — прим. перев.]
Автор покорнейше просит прощения за то, что под таким достойным именем он вывел простого ослика.
Полный отчёт о жизни и несчастьях этих любопытных созданий читатель сможет найти в первой «Песни скорби».
Это исключительный случай, когда ослик взял себе за правило возвращать каждый полученный им пинок.
Доблестный рыцарь, имеющий стальное сердце и железные нервы. [Этот Уилфред — младший брат Чарльза Лютвиджа. — Прим. переводчика.]
Сестрица обеих. [Имеется в виду младшая сестра Кэрролла Луиза. — Прим. переводчика.]
Читателю, вероятно, невдомёк будет природа этого торжества, ведь цель не была достигнута, а ослик по всему вышел победителем; но по этому поводу мы с сожалением должны сказать, что не располагаем надёжным объяснением.
Более приемлемый подарок для истинного рыцаря, чем «земля под пахоту», которую римляне столь глупо предложили своему отважному защитнику, Горацию.
Настоящее стихотворение пародирует стиль «Баллад о Древнем Риме» лорда Маколея (ср. авторское примечание 8). Упомянутые «дети севера» — это братья и сёстры Чарльза Лютвиджа, девять (без него, см. рисунок рукою автора к этому стихотворению) уроженцев графства Чешир в Северной Англии, которыми он верховодил с 1843 по 1851 год в отцовом приходе в Крофте до своего переселения в Оксфорд.
Упомянутая в стихотворении Твайфордская школа — это одна из самых старых так называемых «подготовительных» (для поступления в колледж Винчестера и другие учебные заведения более высокой ступени) школ-пансионатов Англии (первоначально только для мальчиков; в двадцатом столетии обучение совместное). Она находится в деревушке Твайфорд близ городка Винчестер в графстве Гемпшир. Стихотворение написано в 1853 году, когда несколько младших братьев (родных и двоюродных) молодого Доджсона, уже студента Оксфорда, были учащимися Твайфордской школы; позднее, в декабре 1857 года, Доджсон посетил эту школу, желая навестить бывших однокашников по колледжу Христовой Церкви, которые там теперь преподавали. Учащиеся мальчики вызвали в нём симпатию, и на следующий год Доджсон прибыл туда с фотоаппаратом. А 17 февраля 2009 года в школе была организована выставка Кэрролловых фоторабот и состоялся праздничный обед в ознаменование двухсотлетия первой сделанной в этой школе фотографии (разумеется, Кэрролловой).
В стихотворении читатель вновь встретит упоминание о «Т» (см. памфлет «Видение трёх „Т“»). Этими «Т», скорее всего, обозначаются т-(или y-)образные подставки под удочки, когда последние закреплены одним концом на суше.
Стихотворения «Уединение», «Жена моряка», «Гайавата-фотограф», поэма «Три голоса» и рассказ «Новизна и романтичность» первоначально появились в разное время в журнале «Поезд» («The Train»). Настоящее стихотворение специально подвергается разбору в известной книге Ирины Галинской «Льюис Кэрролл и загадки его текстов», однако поскольку «исследовательница» называет это стихотворение исключительно поэмой (ведь по-английски «стихотворение» будет ‘poem’), становится ясно, что Кэрролла она не читала.
Дату под стихотворением мы ставим в тех случаях, когда она имеется в изданиях так называемого «Полного Кэрролла», составленного Эликзендером Вулкоттом.
В стихотворении действие происходит в приморском городке Уитби, что в Йоркшире, куда в 1854 г. Доджсон в компании студентов отправился на летние каникулы и для подготовки к выпускным экзаменам и где состоялся дебют Доджсона как литератора — наряду с настоящим стихотворением там был напечатан рассказ «Вильгельм фон Шмитц», герой которого, мнящий себя поэтом молодой человек, также влюблён в девушку низшего класса с плебейским именем Сьюки и даже схожей профессии — разносчицу в баре. Цитата «ходят маршем по волнам» взята из стихотворения Томаса Кэмпбелла (1777—1844) «Морякам Англии».
Это стихотворение также связано с Уитби, а посредством упоминания «Хильды», с отплытием которой герой теряет свою Матильду — вероятно, повариху из предыдущего стихотворения («героиня кастрюли, украшенье салату»), — и с рассказом «Вильгельм фон Шмитц».
Это стихотворение написано Кэрроллом в соавторстве с двумя младшими сёстрами в 1862 г. во время наведывания из Оксфорда домой в Крофт. Оно представляет собой мешанину из двадцати двух песенных мотивов, начиная известной балладой «Капитан и его усы» и заканчивая знаменитым гимном «Правь, Британия!»
Гретна Грин — известная деревушка на границе с Шотландией, в которой можно было заключить брак по упрощённой процедуре.
В отечественном кэрролловедении данное стихотворение считается пародией на Теннисоновы «Два голоса» (первоначально названные «Мыслями о самоубийстве»). Теннисон написал своё стихотворение, находясь в очень удручённом состоянии духа, вызванном смертью его неразлучного друга Халлама, причём и Теннисон и Халлам были ещё очень молоды, только-только вышли из стен университета. Тем не менее очень часто доводы тех, кто стремится видеть в том или ином Кэрролловом стихотворении именно пародию и однозначно указывают на объект этой пародии, можно аргументировано оспорить. Может быть, читателя заинтересует мнение Жиля Делёза, который в книге туманных интуиций «Логика смысла», в значительной степени возбуждённых чтением Кэрролловых сочинений, не обходит вниманием и «Три голоса» (хотя и в примечаниях). Процитирую данный отрывок (по русскому переводу Я. И. Свирского, опубликованному московским издательством "Academia" в 1995 г., стр. 282. Скажу только, что само стихотворение вряд ли было известно Свирскому, поэтому он, возможно, не совсем точно передал мысль Делёза): «Для всего творчества Кэррола (sic!) особенно важна трагическая поэма Три голоса. Первый голос — это голос суровой и неистовой женщины, которая устраивает (? — А. М.) наполненную ужасом сцену питания; второй голос тоже ужасен, но обладает всеми характеристиками хорошего голоса свыше, который заставляет героя заикаться и запинаться; третий голос — это Эдипов голос вины, воспевающий ужас результата, несмотря на чистоту намерений». Мы не можем сказать, справедлива ли концепция Делёза этого стихотворения.
Вместе с тем приведём начало стихотворения Теннисона, довольно длинного.
Два голоса
Был глас сквозь мыслей круговерть:
«Со скорбью, смертный, топчешь твердь!
Не лучше ль сразу встретить смерть?»
«Да отдалится этот брег, —
В ответ я молвил, — где навек
Для нас, прекрасных, свет померк».
На это голос вновь изрёк:
«Летал тут утром мотылёк,
Покинув тёмный уголок.
Вовне направленный порыв,
Скорлупку кокона разбив,
Явил прекрасное из див —
Как белизны комок живой
Оно взметнулось над травой,
Травой росистой, огневой».
Сказал я: «Мир наш, завертясь,
Прошёл чрез пять природных фаз;
Теперь, в шестой, он лепит нас.
Даёт нам разуму с лихвой,
Не то что живности какой,
И сердце вкупе с головой».
Но слышен глас, простой шумок:
«Гордиться нечего, дружок.
Ты в высь взгляни, как мир широк.
В мозгах тот факт прикинь и взвесь:
Миров вокруг не перечесть,
Похуже и получше есть.
И для страстей, надежд и вер
Поярче ты найдёшь пример
В тех сотнях миллионов сфер.
Хотя себя ты разбросал, —
Мне голос мысленный сказал, —
Таких полно, велик и мал».
Но я ответствовал: «Так что ж?
Уж этот шарик тем хорош,
Что на другие не похож».
И тут же голос в свой черёд
Ответ насмешливый даёт:
«Но кто оплачет твой уход?
И чей поникнет колосок
На поле смысла, коль песок
Твой личный занесёт росток?»
А я: «Но знать тебе ль дано,
Чем сердце жаркое полно,
Как трудится внутри оно?»
«Но сердцу, — голос гнёт своё, —
Столь грозно муки остриё,
Что лучше впрямь небытиё.
С душевной мукой не уснуть
И мыслям связность не вернуть,
Не истребить страданий суть».
«Снесём, — сказал я, — муки гнёт,
Коль вид унылый наперёд
Счастливый случай не спугнёт.
Ещё наступит перелом».
А он: «Ну да! Бьёт жизнь ключом,
И вдруг — разбит параличом».
Вздохнул я: «Смерть не так страшна,
Коль знаешь: снова семена
Вокруг повысадит весна.
И в сферы высшие войдут
Жрецы наук, продолжив труд,
Хотя меня не будет тут».
А голос вновь: «Но хмурый срок
Рассветов серых недалёк,
И ляжет седины снежок.
Не меньше будет род людской
Взирать со сладкою тоской
В простор небесный и морской;
Не меньше понастроят сот
Трудяги-пчёлы в каждый год,
Не меньше примул расцветёт».
Но я ответил: «Чередой
Пора минует за порой,
Преобразуя мир земной...» и проч.
Представляет интерес окончание этого стихотворения, поскольку третью строку предпоследней строфы цитирует Артур Форрестер, герой «Сильвии и Бруно» (см. примечание к соответствующему месту восьмой главы второй части романа). Спор заканчивается нравственной победой авторского «я» над «голосом», после чего
