Александр Белокопытов - Своя рыба и река

Александр Белокопытов

Своя рыба и река

ВСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

- А вы, ребята, кто будете, русские?

- Русские. А как же! Только далеко отсюда живем, в горах... В Монголию и Китай упираемся. А горы Алтайские называются.

- Ух ты! И там наши живут?

- Живут.

- Ну и ладно, и хорошо, живите себе с Богом...

(Из разговора на Казанском вокзале в Москве)

Много на земле мест прекрасных и чудных. Будь бы у нас побольше времени и денег, а еще лучше - целая жизнь в запасе, мы бы, конечно же, везде поездили и на все посмотрели. Мы - ребята глазастые и любопытные: на все хотим поглядеть и все узнать. Но, увы, нет времени... Прямо беда какая-то, катастрофа со временем!

Поэтому ограничимся тем, что имеем, туда и поедем. Куда ехать нам надлежит обязательно. А имеем мы, братцы, много, может быть даже больше, чем все красоты мира вместе взятые, - целый Алтай. Он у нас - и в голове, и в груди. Ведь мы там родились, там наши родители, там у нас родина.

Поэтому на Алтай и будем подаваться, туда двигать. И ничего другого искать не станем. Незачем все это. А уж о заграницах и вовсе умолчу. Что мы там забыли-то, в заграницах? Да ровным счетом - ничего. Не были никогда и не надо. Зачем? Когда мы лишнего дня на Алтае провести не можем. Все-то у нас спешка, все толкотня - нет времени! Не успели побыть на родине, а уж обратно ехать надо, мчаться неизвестно куда... Зачем? Дом-то - вот он! И дом, и река - все тут.

Вот ведь какая хитрая штука время, никак с ним не совладаешь. Раньше времени было - много, даже - навалом, а сейчас - совсем не осталось. И еще старость подпирает, будь она неладна. Значит, надо спешить.

Итак, вперед, на Алтай. Как сказал один американец: "Домой, в наши горы". Ведь как хорошо, умно сказал, хоть сам и американец. Вот и пойди, разберись, откуда что берется? Неизвестно... Но не грех повторить: домой, в наши горы... Только пусть они в свои едут, а мы - в свои.

ВСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Село наше Алтайское - не хухры-мухры, а "большое и богатое", как в свое время еще Вячеслав Шишков отметил, и не на отшибе стоит - на столбовой дороге. Когда Чуйского тракта и в помине не было, по ней в Монголию обозы и караваны вьючные двигались... Главной артерией она была. А село наше главным перевалочным пунктом, воротами в Горный Алтай. Потому что одним концом оно на равнину смотрит, другим в горы упирается, а само, как длинный блин, в долине ловко лежит.

Тут уж, перед дальней дорогой, все путешествующие основательно снаряжались, подтягивались, путь в Монголию не близок и опасен был. Но ничего, купцы и купчишки двигались, суетились с товаром, ничего не боялись и богатели изрядно. В Монголию разное русское добро везли, - мало ли в чем у монгола нужда была? - а обратно какое монгольское добришко прихватывали и гурты перегоняли. Скотину на забой.

Вce это, правда, давно было...

Потом и Чуйский тракт освоился, вошел в силу, зачиркали по нему туда-сюда грузовички с грузом... "Есть по Чуйскому тракту дорога..." - и песня хорошая сама собой сложилась. А пришло время и "Камазы" натужно заревели... А мы вроде как немного в стороне остались... Да ничего не остались! Наоборот, от гвалта, от гостей отдыхаем, - и хорошо! - живем своей размеренной, кропотливой жизнью, всему свое время.

А гурты эти и до недавнего времени перегоняли, я еще пацаном был, помню, несколько дней шел такой гурт через село по нижней дороге и все никак не мог пройти... Так их, животин, несметно было.

А наши бабки и деды и верблюдов видели, запросто они у нас тут, как у себя дома, расхаживали... И монголы в черно-синих своих балахонах косолапили, ремками трясли, и китайцы с косицами с чаем шуровали, а казахи-степняки так и вовсе тут дневали и ночевали. Ну, эти совсем соседи наши. Под боком живут. Всяк сюда наведывался, только что негры одни не заезжали. А так и своих, и чужих хватало. Вcex наше село помнит. И злых ребят - колчаковцев и добрых комиссаров... Все тут погуляли. Напоили кровью сабли и землю-матушку вдоволь полили. Крепко оно в земле и истории корнями сидит. Так просто не сковырнешь.

Вячеслав Шишков, когда Чуйский тракт проектировал, описал его в путевых заметках. Правда, не совсем лестно о нем отозвался, нашел-таки одну закавыку. Ну да ничего, алтайские ребята на первый раз на хорошего человека не обидчивые.

И Николай Рерих через него проходил, когда в Индию со своей экспедицией влачился, тоже в записных книжках память оставил. Вот только зачем он в Индию-то пошел? Совсем непонятно... Оставался бы у нас в Алтайском, места - хватит, а уж если захотелось повыше, в горах осесть, так в Верхнем Уймоне бы поселился, где он зиму пережидал. Уж красивее-то мест все равно не найти. Жил бы вместе с горными алтайцами, они - народ хороший, добродушный, это сейчас они немного испортились, а тогда ничего были. Писал бы картины, разводил свою философию, тело и дух воспитывал, и третий глаз приоткрывал потихоньку... Все тайны мира и чудеса здесь бы обнаружил. И далеко ходить не надо. Уж если сильно не терпелось, залез бы в пещеры, приподнял блины каменные и всех, кого хочешь, обнаружил: и атлантов бы увидел, и лемуро-атлантов, и других... Все они - тут, под Верхним Уймоном сидят, сохраняются до поры... Только не лениться надо, а достучаться - и отворят. Может, и сама Шамбала где-то тут неподалеку сокрыта...

В общем, Алтайское наше - самая середка, золотая середина всего Алтая. И не только потому, что оно географически точно в центре Алтая находится, а еще вот почему. Сами поглядите, что получается: Алтайский край - раз, Алтайский район - два, село Алтайское - три. Все - алтайское. Все регалии алтайские - у него. Даже улица Алтайская есть. Вот какие мы не стеснительные, сами в честь себя свои улицы называем. А кто на улице Алтайской живет? Кто-кто, разные живут, но все - алтайские, славные русские ребята,

Эх, хорошо у нас на Алтае! Кто не был - тот много потерял. Вон Володя из Астрахани приезжал в гости, залез в горы и только дивился, настолько, говорит, все первобытно и дико, что мороз от красоты до костей продирает. Аж страшно! А сам - бывший морской пехотинец, ничего не боится. А Кавказ, говорит, по сравнению с Алтаем - просто декорация. Не лезет в сравнение.

Эх, хорошо у нас на Алтае! И везде, куда ни ступишь, клады зарыты, а главные клады, конечно, в груди у людей спрятаны. Только они в этом не признаются, стесняются.

Вот, некоторых из них мы возьмем и опишем, которые эти самые клады в себе носят. Кто нам может запретить? Никто не может. Это - не поклеп, это моменты жизни, отображение ее во всех проявлениях. Правда, слишком конкретно по именам никого называть не будем, это все-таки - не документальное кино, а вольное повествование. Опишем характеры, некоторые черты, конечно, приукрасим, не без этого, может, даже преувеличим, писатель по большому счету - врун, рассказчик случаев и бывальщин, а главный придумщик - жизнь. А мы постараемся через слово воплотить их в художественные образы, как в бронзу и камень.

И землю опишем, потому что земля - это опора. На ней люди - стоят, ходят, живут. Она - главный персонаж. А тут уже никак не соврешь, при всем желании не получится, это - святое. Земля - мать, а люди на ней - дети непутевые. Поэтому и рассказываться будет о земле, о людях и о делах наших людских, грустных.

РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

Появился он у меня за спиной неожиданно и бесшумно, как разведчик.

Я полулежал на берегу, скрытый ото всех кустами черемухи, смородины и ежевики. Вела сюда едва заметная тропинка. Под берегом был омуток, небольшой, но чувствовалась в чем порядочная глубина.

С противоположной стороны густо и низко нависали над ним ветви ивы, полоскалась в воде береговая трава. Река струилась тихо и размеренно, несла свои бесконечные воды, иногда вдруг взбурливала, словно рассердившись на что-то, поднимала со дна золотые песчинки, качала и крутила красный с белым стоячий поплавок...

Был полдень. Все настойчивей припекало солнце. Неподвижно и стеклянно висел и чуть дрожал воздух. Я разделся до трусов, разомлел, расслабился, лежал, облокотившись на руку, в ленивой истоме. Рядом, в тени под лопухами, стояла банка с червями, бидон с рыбой, сигареты и спички. Было очень тихо. Не слышно было разговора сорок, молчали кузнечики. Казалось, все в мире замерло и остановилось. Только однажды пролетел над рекой, трепеща крыльями, сине-изумрудный зимородок, быстрый и верткий. Увидев меня, от неожиданности завис на мгновенье в воздухе и тут же, пискнув, юркнул, полетел вниз по руслу реки, в спасительную полутьму и тишину нависших над водой деревьев.

Клевало непонятно как. Проходило четверть часа, и лениво и верно брал крупный и жирный пескарь. Я неспешно взмахивал удилищем, зная, что он никуда не денется, какое-то время с неподдельным удивлением разглядывал его, как будто видел впервые. Он тяжело трепыхался на крючке, раздувал жабры, жирное пузо его желто светилось и сверкало на солнце. Я клал его в бидон, где уже лежало десятка полтора таких же отборных пескарей, два чебачишка и окунек-недомерок, закуривал и ожидал следующей поклевки.