Бони. Может быть, зайдём?
Палтус. Куда?
Бони. Туда.
Палтус. Не имею желания, друг мой, не расположен, не настроен!
Бони. Давайте зайдём, это полезно для здоровья!
Палтус. Спасибо за заботу, благодарю покорно, в другой раз.
Бони (утягивая его). Знаете, как хорошо себя почувствуете потом?
Палтус (сопротивляясь). Знаю, но не хочу. Не могу, дорогой мой. Знаю, что хорошо, но не могу!
Бони. Ну, составьте компанию, прошу вас! (Тянет,) Где же чувство локтя, где же дух коллективизма? Ну! Пи-пи!
Палтус. Но я не хочу, не хочу! Не хочу пи-пи!
Бони. Я вас очень прошу… от имени всего народа… (Утягивает Палтуса за сцену.)
Ветилиго. Это заговор, неужели вы не видите?!
Гаргантун (в истерике). Надоело! Не могу больше так жить! Прощай, мама, хотя тебя уже нет, твой сын умер как герой! (Ударяет себя кинжалом в грудь, падает.)
Путаясь в спущенных штанах, вбегает Палтус, за ним — Бони.
Палтус. Не могу! (Падает в обморок.)
Входит Генерал.
Бони. Господин генерал, прошу доложить президенту…
Генерал обнимает Бони и защёлкивает на его руках наручники.
Ветилиго. Здравия желаю, товарищ Кошкин!
Рите. С возвращеньицем, Иван Иванович!
Генерал. Ты, Машенька, налей мне чайку. В тот серебряный подстаканник с именной надписью… Что ж, операция прошла успешно, товарищи! Поздравляю!
Вбегает Кукс.
Кукс. Обедать! Обедать! Кончайте, друзья!
Гаргантун. А у них в Америке тоже обедают в час?
Рита. У них это называется ленч, второй завтрак. Жалко, что не успели дорепетировать… продолжим после обеда!
Все снимают парики, костюмы.
Кто-нибудь купаться со мною пойдёт?
Ветилиго. Если переводчик "Интуриста'' приказывает купаться… (Встаёт.)
Палтус. Ах, как здесь хорошо, как хорошо! Как у нас в Калифорнии! Первый раз я в международном кемпинге… но теперь каждый год буду ездить. Какая речка! Какой пейзаж! Ну просто Калифорния!
Рита. А самодеятельность какая! Всё-таки я за неё отвечаю! Так кто же купаться? Билл, Алекс, Ванечка… ну, пошли! Поликарп Петрович, а вы?
Генерал. Мы с Джорджем не пойдём, мы — старые, правда, Джордж?
Бони. Не согласен категорически!
Все. кроме Генерала и Бони, уходят.
Генерал. Хорошо всё-таки на пенсии… Вот уж не думал, что с американцами в самодеятельности придётся играть.
Бони. А где вы раньше работали. Поликарп Петрович?
Генерал (таинственно). Там… А вы?
Бони. Тоже там
Генерал (оживляясь) Неужели? Значит, коллеги? Позвольте. позвольте, а вы в Москве раньше были?
Бони. А как же! Работал! Славные были времена!
Генерал. Послушайте, послушайте, а это не вас выставили из Союза в шестьдесят пятом?
Бони (радостно). Было дело… Хотя, честно говоря, вы тут немного передёрнули карты…
Генерал (тоже радостно). И мы не без грехе, Джордж! Но всё равно криминал был; в подъезд вы заходили и тайник там изымали!
Бони. Извините, Поликарп Петрович, в подъезд я заходил по другому делу.
Генерал. Так уж я и поверю, что американец и по другому делу!
Бони. Мне, извините, трусы нужно было поправить…
Генерал (грозя пальцем). Ах, Джордж, Джордж! И всё-таки славные были времена… Вы когда-нибудь лилипуток любили, Джордж?
Бони. Не приходилось. Правда, однажды в штате Вайоминг — там была резервация индейцев… но это не то!
Генерал. А у меня роман был! И какой! Чуть с работы не уволили! Мы тогда при Сталине по ночам работали… работали много. И вот однажды по оперативному делу приехал я ночью в цирк, а она там, дрессировщица значит, слона кормила, забыла вечером покормить, ночью приехала… Так оно и началось… И уж потом сразу после допросов — прямо к ней! И жена ничего не подозревала — ведь работали мы ночью!
Бони. Вы и в Нью-Йорке, наверное, ночью работали!
Генерал. Об этом не будем… Да, славные были времена! Сейчас тоже неплохо… вот перестройка, контакты, туризм, мы — к вам, вы — к нам, самодеятельность опять же… мир и дружба! Сейчас прошлое многие чёрной краской мажут, а зря! Были, конечно, в жизни отдельные недостатки, но жили мы хорошо и, главное, работали добросовестно. А работы было много… очень много было работы.
ЗАНАВЕС.
Беседу ведут автор Михаил Любимов и член редколлегии бюллетеня "Совершенно секретно" Евгений Додолев.
Додолев. Михаил Петрович, вы написали антистереотипный фарс о международном шпионаже — тема необычная, требующая специальных познаний. Естествен интерес к личности автора.
Любимов. В 1958 году я закончил Институт международных отношений, тогда он ещё был вполне демократичен. Сразу же после окончания поехал на работу в наше посольство в Финляндии.
Д. Вы уже работали в разведке?
Л. Нет ещё… Четыре года работал в Англии в качестве второго секретаря посольства, в 1965 году вернулся в СССР и в 1967 году был направлен в Данию (кроме английского, у меня шведский, позволяющий читать и объясняться по-датски). Из Дании вернулся в 1969 году и снова был направлен туда в 1976 году. Уже как советник посольства.
Д. Что вас привлекало в разведке?
Л. Конечно, романтизм, который сейчас кажется смешным. И главное — свобода.
Д. Какую свободу вы имеете в виду? Разве вы не подчинялись правилам поведения советских граждан за границей?
Л. Эти правила никак не вязались с работой… Я говорю о свободе общения с иностранцами, о широких контактах, посещениях различных собраний и конференций, увеселительных мест и частных сборищ. Свобода духовного выбора. Можно было читать Кестлера или Солженицына — естественно, для того, чтобы "знать идеологического противника". Смотреть любые фильмы и спектакли. Тогда, как и большинство моих сверстников, переживших смерть Сталина и XX съезд, я верил во множество догм… в общество без рынка и без денег, в эффективность реформ Хрущёва — всё-таки мы учились по старым канонам. Русские всегда страдали утопизмом, это ещё Гоголь подметил.
Но взгляды медленно менялись, особенно после 1968 года. Я вообще считаю, что настоящее политическое образование мне дали работа и "продажная английская пресса", которую я регулярно стараюсь читать до сих пор.
Д. Вы долго работали в разведке?
Л. До 80-го года. После этого занялся журналистикой, написал несколько пьес. Защитил кандидатскую…
Д. Повлияли ли на разведку застойные годы?
Л. Несомненно. Хотя мне не нравится термин "застойные". В моём понимании застой — это прежде всего загнивание политического руководства, насильственно сохраняющего изжившую себя систему. Разве трудящийся человек виноват, что по числу комбайнов и тракторов мы опередили США, а на селе их не хватает? Разведчик — такой же труженик, только он добывает информацию, а не уголь или газ. Обидно, конечно, что наши лидеры в то время мало прислушивались к мнению разведчиков и агентов.
Д. Вы употребили слово "агент"…
Л. У нас в печати это слово носит почему-то сугубо негативный характер. Это идёт от сталинщины… Помните "агентов буржуазных разведок"? А ведь в своё время с гордостью писали об агентах "Искры", об агентах ЦК. У разведки были, конечно, успехи, но её не назовёшь единственным оазисом в пустыне застоя, как некоторые пытаются представить. Бюрократизм, формализм, гигантомании, погоня за внешними показателями, рост бумажного вала — эти пороки любого министерства полностью относятся и к разведке.
Д. А как сочетается разведка с перестройкой в международных отношениях?
Л. Разведка небольшая и эффективная организация нам нужна. Надо поднять её роль в государстве, поставить под строгий контроль Верховного Совета, ознакомить народ хотя бы с теми аспектами её деятельности, которые широко известны на Западе ведь о деятельности нашей разведки существует целая литература… Нужно выделить разведку из КГБ, внутри которого целый конгломерат с самыми различными функциями. Во всех цивилизованных странах разведка существует отдельно. Кстати, это затрудняет попытки оправдать нарушения законов и прав человека внутри страны некими "внешними интересами". Что общего имеет разведка со следственными органами? Или даже с контрразведкой? Истории с "психушками", процессы над Синявским или Якиром, другие нарушения прав человека наносили сокрушительные удары по разведке, ибо от нас отшатывались люди, симпатизирующие СССР и социализму.
