«Проголосовав», я вместе с Ференцем добрался до строительной площадки «Запад». Я собирался уже попрощаться с весёлым шофёром, когда услышал о его встрече с приятелем и об удивительном явлении, которое несомненно не имеет ничего общего с землетрясением.
— Как? — спросил я в недоумении. — Одни и те же детали он вёз отсюда туда, а ты — оттуда сюда?..
— Ну да! — сказал Ференц и пошёл разыскивать десятника, чтобы поскорей разгрузить машину, так как оплата у него была сдельная.
Я бросился вслед за ним, спотыкаясь о кучи земли, кабели и опалубку.
— Товарищ шофёр, — закричал я ему, — тебе не кажется, что это немного странно, — возить одно и то же добрых семь, километров туда и обратно, нагружать, разгружать и вдобавок зря расходовать бензин?..
— Факт, — согласился Ференц, — глупость потрясающая, но это не моё дело.
Я зашёл вместе с ним к десятнику и терпеливо ждал, пока тот принимал груз и подписывал накладную о доставке.
— Товарищ десятник, — начал я потом, — мне случайно пришлось стать свидетелем вот такого происшествия. Как ты на это смотришь?
— Ты из контроля? — подозрительно спросил он.
— Я из Союза писателей, — ответил я.
— То-то и оно, — буркнул десятник и мгновенно исчез из конторы.
Я вбирался за ним по головокружительным лестницам и шатким переходам лесов. Где-то далеко внизу исчезла во мгле строительная площадка. Наконец я настиг его на самом краю доски, рискованно выдвинутой во вселенную; теперь он мог спастись от меня разве что с помощью парашюта.
— Товарищ десятник, — кротко сказал я ему, — возить одно и то же оттуда сюда и отсюда туда, тратить без пользы материал и труд, так сказать, обворовывать государство, — разве это допустимо?
— Объективно признаю: недопустимо, — кивает он — только пойдёмте отсюда, а то эта доска проломится под нами. Писателей сейчас, может, и хватает, а вот десятников маловато.
Но я, воспользовавшись ситуацией, развёртываю проблему в теоретическом плане:
— Товарищ десятник, ты согласен, что оба шофёра могли без всякого вреда вернуться со своими машинами в то место, откуда они выехали, и вообще его не покидать; иными словами, на строительной площадке «Север» могли воспользоваться теми наличниками, которые были отвезены на строительную площадку «Запад», и наоборот?
— Согласен, — сказал десятник, и доска под нами затрещала, — согласен. Вот вам пример отвратительной организации работы. Но конкретно напоминаю: дело это не моё, а прораба.
Прораба я нашёл в канцелярии за столом, заваленным девятнадцатью пластами бумаг и планов. «Предъявите пропуск на строительство», — огорошил он меня.
Его очень огорчило, что мои документы оказались в порядке.
— Вы пришли сюда писать статью или заниматься слежкой? — с пристрастием допрашивал он меня.
— Это мой гражданский долг… — защищался я. — Подумайте только: от строительной площадки «Запад» едет грузовик марки «шкода»…
— Послушайте, молодой человек, — сказал прораб, — не хотите ли вы сесть на моё место? Если нет, так по крайней мере пораскиньте мозгами! Я отвечаю только за строительную площадку «Запад»! На стройплощадке «Север» распоряжается другой прораб! Откуда я могу знать, что у него есть и что ему нужно? И потом, вы имеете представление, сколько машин проедет с утра до вечера по этим семи километрам?.. То-то!
— А кто же тогда занимается всем строительством в целом? — осмелился я спросить.
— Главный инженер, кто же ещё!
Главный инженер оказался весёлым, хорошо одетым и тщательно выбритым молодым человеком с горячей любовью к литературе, как он меня заверил, и с тонким пониманием того, насколько неуместна склонность к преувеличениям, присущая всем людям моей профессии. Он потрепал меня по плечу и снисходительно промолвил:
— Дорогой служитель муз, надеюсь, вы не думаете, что я знаю наперечёт каждую машину и каждого шофёра, держу в памяти каждую дюжину строительных деталей и читаю все те тысячи накладных, которые ежедневно циркулируют по всем нашим стройплощадкам?
Я ушёл от главного инженера с грустью в сердце. Ещё некоторое время я бродил по строительству, но, несмотря на свой размах и красоту, оно мне опротивело. И хотя оно грохотало и росло, как на дрожжах, я даже обозлился на него. Но тем настойчивее я твердил себе, что мне нужно найти всесторонне положительного, спокойного, уравновешенного и всё успевающего сделать героя и написать о нём.
Искал я его недолго.
Он стоял у бензоколонки и сиял. Это был здоровый, статный, улыбающийся мужчина. Он явно обрадовался мне, пожал мою руку сильно, как каменотёс, и я чуть не вскрикнул. О писательском ремесле он отозвался одобрительно.
— Ну, что, — начал я, — как идёт работа?
— Идёт! — смеётся он. — Как по маслу.
— План в порядке?
— Перевыполняем. Сто двадцать процентов.
Я быстро набросал несколько строк в блокноте.
— И запишите ещё, — добавил он, — что я недавно получил премию. В нашей газете тоже обо мне писали.
У меня отлегло от сердца. Я исписал три- страницы в блокноте и, уже собираясь уходить, спросил у товарища его имя и должность.
Он оказался заведующим автоперевозками на участке «Запад» — «Север».
Чтобы оправиться от потрясения, мне пришлось уехать на другие-стройки, и об этой я больше уже не слыхал. Точнее сказать, как-то раз о ней упомянул в редакции автор наших судебных фельетонов. Не знаю даже, в какой связи. Одно только, я запомнил: есть бедствия — например, землетрясения, — против которых нельзя бороться, но есть и такие, против которых можно.
Перевод О.Малевича
Поучительная история о прекрасной официантке и о жалобной книге
Я совершенно утратил самообладание и потребовал жалобную книгу.
Появись я на свет вторично, я несомненно принял бы все меры к тому, чтобы никогда, даже нечаянно, не попросить жалобную книгу. Но человек набирается ума обычно слишком поздно, да и то не всегда в достаточном количестве.
Шагая по оживлённой вечерней улице, я вдруг почувствовал, что мне смертельно хочется выпить стакан лимонада. И поскольку я читал, что человеку не следует лишать себя маленьких удовольствий, я вступил под сень предприятия коммунального обслуживания, которое было наполовину рестораном, наполовину буфетом-автоматом. Я уселся на границе обеих сфер и обратился к официантке голосом человека, который может себе это позволить:
— Стакан лимонада, милая гражданочка.
— Минуточку, — любезно прощебетала милая гражданочка, и тут я заметил, что она чрезвычайно привлекательна. Во мне зародилось непреодолимое желание сказать ей что-нибудь приветливое и ободряющее. «Трудолюбивое создание обслужило уже сотни тысяч человек, — думал я, — а эти неотёсанные мужланы даже не улыбнутся ей, не усладят её жизнь добрым словом!»
Когда гражданочка вернулась, мелькая между столиками и безразличными посетителями, как птичка-синичка, и поставила передо мной тихо шипящий лимонад, я ласково сказал:
— Этот прекрасный золотой волос в стоящем передо мной лимонаде— ваш?..
Признаюсь, это был не самый удачный комплимент. Я мог бы упомянуть, например, и о серых глазах. Но привлекательная гражданочка повела себя совершенно непонятным образом. Она не только не поощрила, как я ожидал, моего интереса к её природным прелестям и мои явные усилия сделать её профессию более приятной, но даже произнесла решительно:
— Извините, но волос чёрный!
Сказано это было так громко, что люди, сидевшие за соседними столиками, стали с любопытством оглядываться. Чёрт его знает почему, но в подобных случаях каждого начинает волновать судьба своего ближнего. Всё это было очень досадно, и я попытался замять дело.
— Так ведь я ничего, я только хотел сказать, что у вас прекрасные волосы.
— С вас девяносто, геллеров, — непреклонно произнесла милая гражданочка голосом, которым она даже на переполненном перроне моментально дозвалась бы носильщика, так что теперь уже весь зал смотрел на нас, — с вас девяносто геллеров, а в лимонад случайно попал ваш собственный волос.
Я с удовольствием провалился бы сквозь землю. Положив на стол какую-то ассигнацию, я хотел ретироваться, как вдруг от стойки донеслось:
— Что там ещё за скандал?
— Этот господин, товарищ заведующая, — защебетала красавица, — нашёл в лимонаде волос и утверждает, что он мой, хотя я блондинка.
— Я не утверждаю, — простонал я и стал искать моральной поддержки у окружающих; однако со всех сторон на меня были устремлены враждебные взгляды: какой-то бессовестный обжора издевается над несчастной официанткой!
Между тем заведующая пробралась сквозь толпу и угрожающе остановилась передо мной.
— Что вам угодно? — спросила она, и это звучало как ультиматум. Если гражданка с лимонадом отличалась красотой, то её начальница отличалась мощной мускулатурой.
