Я порвал со своим знакомым всякие отношения: неудобно беспокоить такое высокое лицо.
А сам стал вести будничную жизнь без широкого размаха. Выполнял свои обязанности, учился, занимался спортом, ходил на собрания, как полагается; если меня что-нибудь интересовало, просил слова, если нет — молчал; если мне что-нибудь казалось плохим, я это критиковал, если мне что-нибудь нравилось — я это поддерживал. И так, без широкого размаха, прошло три года,
Недавно я снова встретил в трамвае своего знакомого. Я вежливо поздоровался с ним и хотел уступить ему место.
— Сиди, сиди, — сказал он, — я насиделся достаточно, два года, — между прочим, меня только что выпустили. — Заметив моё удивление, он махнул рукой: — Не ценят теперь широкого размаха. Требуют, чтобы человек отчитывался в каждой жалкой тысчонке…. А если встречают человека с широким размахом, дружно стараются утопить его… А ты что поделываешь?
Я признался, что меня недавно назначили начальником учреждения.
— Ну вот! — раздражённо сказал он. — Любое ничтожество может стать начальником учреждения, а человека крупного масштаба душат, не дав ему развернуться.
Он недовольно посмотрел на меня и вышел на ближайшей остановке, словно отказываясь находиться со мной в одном трамвае.
Перевод Р.Разумовой
Товарищ уполномоченный министра был сегодня в хорошем настроении.
Он с интересом выслушал отчёт директора Пуца, удовлетворённо кивал и время от времени улыбался: дела идут исправно, и на этом участке всё так, как должно быть. На прощанье товарищ уполномоченный министра сердечно пожал руку директору Пуцу и, будучи в хорошем настроении, похлопал его по плечу.
— Да, чуть не забыл! — сказал он вдруг. — В последнее время я слышу о твоей фабрике какие-то странные вещи…
Брови директора Пуца взлетели вверх и почти исчезли в густых кудрях, молодецки свисавших на лоб. Его благодушное, доброе, услужливое лицо выражало в эту минуту безграничное изумление. Странные вещи?! На его заводе? На его заводе, который выполняет все планы, начиная от производственного и кончая сбором утиля и посещением читального зала!
— Ходят слухи, — улыбнулся товарищ уполномоченный министра — на этот раз, пожалуй, немного холоднее, — что у вас не все трезвенники…
Удивление на благодушном лице Пуца сменилось выражением гнева: глаза сузились, губы плотно сжались, брови подскочили намного выше нормальной линии, дыхание стало свистящим, и кровь побежала быстрее, подгоняемая мощными толчками взволнованного сердца. Не могло быть никаких сомнений в его искренности.
— Знаю, — тихо и сокрушённо проговорил через минуту директор Пуц, — увы, я об этом знаю. Признаться, пьянство растёт, разливается, как наводнение, точит завод, как древесный червь, разлагает мораль, позорит имя завода… — Он поднял голову, как бы решительно подставляя открытое лицо навстречу урагану, и твёрдо произнёс: — Но мы примем меры, мы будем с этим бороться. Уже с сегодняшнего дня — ни капли алкоголя!
— Не сходи с ума, товарищ Пуц, — остановил его уполномоченный министра, — этого я не имел в виду. Ты руководишь заводом, а не похоронным бюро. Пусть люди веселятся, если есть причина. Но бывают случаи, — ну, ты о них знаешь. Это только так, между прочим.
Директор Пуц неподвижно смотрел в одну точку: может быть, он видел внутренним оком, как за красивым фасад ом нового завода его сотрудники починают столитровую бочку святоюрского вина, может быть, он слышал внутренним слухом, как в лаборатории хлопают пробки шампанского и как пенистый поток, ревя, уносит почётное знамя министерства… Не подлежит сомнению, однако, что директор Пуц повернулся к товарищу уполномоченному с непреклонным, воодушевлённым видом, как на присяге, мужественно посмотрел ему в глаза и произнёс:
— Я знаю, товарищ уполномоченный министра, что это моя обязанность. И я это сделаю! Положитесь на меня, я это сделаю. Я разверну широкую кампанию.
И с этим обещанием он ушёл.
Несомненно директор Пуц — всеми уважаемый и преуспевающий директор, он живёт упорядоченной семейной жизнью и состоит во многих комиссиях, союзах и президиумах. Его считают деятельным, способным специалистом, идущим в ногу с эпохой, незаменимым человеком среди руководящих кадров завода. О нём говорят с уверенностью:
— Пуц это устроит.
Директор Пуц — это человек, который устроит всё: пожарный шланг, ясли, пенициллин, автобус, лекцию академика, поездку к морю, соревнование рыболовов, боевое настроение в цехах, жизнерадостную атмосферу, культурный подъём, смотр народных талантов и супружеское счастье. Кое-кто утверждает, что он надёжно и с гарантией может ускорить наступление рождества, устроить хорошую погоду, а по личному заказу — и безболезненные роды в заводской больнице.
К делу, которое предстояло устроить, директор Пуц приступал трояким образом. Если его просили о чем-нибудь сотрудники, или — как когда-то говорилось — подчинённые, — он благосклонно отвечал: «Что ж, голубчики, посмотрим, что тут можно предпринять». Если он получал приказ сверху, то возглашал голосом полководца: «Развернём широкую кампанию1» Кроме того, его иногда посещало и собственное вдохновенье, тогда он призывал: «Энергично пойдём вперёд по широкой дороге личной инициативы!»
В старые времена, говорят, выдумали такое словечко: «предупредительный». Люди представляли себе улыбающегося человека в сверкающих лакированных штиблетах, который что-то продаёт или где-то посредничает, умеет мгновенно и с явным наслаждением удовлетворить и продавца и покупателя; он весь внимание, стоит, слегка наклонившись, потирает розовые ладони, как будто только что вымыл руки, и проверяет, сухие ли они, и тихим, скромным голосом всё устраивает: «Букет орхидей? Сию минуту! Яхту? Пожалуйста! Последняя модель. Позвольте, я запишу ваш адрес…»
Директор Пуц был «предупредительным» на новом, высшем уровне.
Пуц выскочил из «татраплана»[10], взбежал по лестнице, энергичной походкой вошёл в канцелярию и сразу же приказал секретарше немедленно вызвать на совещание руководящих работников завода, достать всех хоть из-под земли.
Секретарше даже не пришлось рыть землю, и через минуту, кроме заместителя директора товарища Курины, в кабинете Пуца сидели все руководящие работники, вооружённые докладами, ведомостями и статистическими выкладками, серьёзные, сосредоточенные и, как они предполагали, готовые ко всему.
— Друзья мои! — начал директор Пуц так, словно объявлял в парламенте о всеобщей мобилизации. — Я прямо от уполномоченного министра. Дела принихмают исключительно серьёзный оборот. Если хотите, я вам процитирую слова товарища уполномоченного министра. Мне даны соответствующие указания, и я выполню их без колебаний, с полным сознанием ответственности, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В кабинете стояла тишина. Секретарша, как всегда, вынула из шкафа бутылку коньяку и рюмки, но директор Пуц так посмотрел на неё, что она тут же поставила всё обратно в шкаф и бесшумно исчезла с дурным предчувствием в душе.
— Ну что скрывать? — с огорчением произнёс начальник планового отдела Зурвальчик и вздохнул. — Речь идёт, очевидно, о четвёртом квартале. Я сразу сказал, что нас будут крыть. Незачем было действовать вопреки плановой дисциплине.
— Перерасход сырья, — задумчиво произнёс Доброводский, начальник хозяйственного отдела. Рядом со щуплым усатым Зурвальчиком он выглядел великаном — рост его превышал два метра, и, чтобы не привлекать внимания, он с детства приучил себя говорить шёпотом. — Мы могли предвидеть, что нам дадут по рукам.
— Дадут! — темпераментно сказал главный инженер Мартвонь. — Дадут, но за технику безопасности. И правильно! Что касается меня, я снимаю с себя ответственность, товарищи! Об этом имеется бумага ещё с мая прошлого года. Я предупреждал вас, обращал ваше внимание, бил тревогу, но никто на это не реагировал, не прислушивался…
— Нечего давать по рукам! Обеспечили бы людьми! — возмущённо воскликнул председатель заводского комитета Зрень. — Делать им нечего, этим, наверху. Говорят, «текучесть кадров», «прогулы», чтоб им… а послать сотни полторы людей, так нет… Но речь-то об этом идёт или нет?
— Речь идёт о добром имени предприятия, — торжественно произнёс директор Пуц. И, не замечая, что его сотрудники потихоньку облегчённо вздохнули, продолжал: — На нашем заводе укоренилась дурная страсть!
— Коли укоренилась, — бодро заявил инженер Мартвонь, у которого камень свалился с сердца, — то её нужно искоренить.
— Совершенно верно! — сказал директор Пуц, и все радостно согласились. Поскольку речь шла не об их участках, все настроились оптимистично.
