Хью. Совершенно верно.
Стивен. Ну что же, приступим. Прежде всего: какой именно продукт вы собираетесь вывести на рынок?
Хью. Ах да. Собственно, я принес с собой пару образцов.
Достает два бумажных пакетика.
Название бренда мы пока окончательно не выбрали. Но вот здесь — два основных продукта. В синем пакетике — кокаин, в красном — героин.
Стивен. Виноват?
Хью. Мои рыночные исследования, плюс кое-какая работа, проделанная двумя группами — паковки и оформления — показали, что кокаин воспринимается как продукт освежающий, оптимистичный, отсюда и голубой цвет, а в героине больше тепла и страсти — отсюда красный.
Стивен. Вы собираетесь распространять и продавать наркотики?
Хью. В самую точку. Рынок имеется, я готов действовать и, будем смотреть правде в лицо — Европа открыта для этого бизнеса.
Стивен. Да-а-а.
Хью. Вас что-то смущает?
Стивен. Возможно. Возможно.
Хью. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Это рынок, который до последнего времени был оцеплен и опутан всякого рода правилами и регламентами и позвольте мне сказать следующее. Едва-едва начав приглядываться к нему, я подумал: «Нет уж, лучше я буду красные флажки для этого оцепления производить». Ха-ха-ха!
Стивен. Вот-вот. Красные флажки.
Хью. Однако времена, благодарение Богу, меняются. Сейчас открываются большие новые рынки, и я готов вести на них игру.
Стивен. Понятно.
Хью. Спрос существует, тут нечего и сомневаться.
Стивен. Угу.
Хью. И самое замечательное — для меня, — то, что этот рынок так молод.
Стивен. Правда?
Хью. Немыслимо молод. Профилирование потребителя указывает на наличие возрастного сегмента в двенадцать-пятнадцать лет. И если мы привьем этим ребятам лояльность к нашему продукту, мы добьемся фантастического успеха.
Стивен. Ага. Но… однако…
Хью. Я знаю, что вы собираетесь сказать. «Но достаточны ли средства, которым они располагают?» — правильно? Что ж, на это я всегда отвечаю так: «Если продукт хорош, найдутся и средства». Сумочки матерей, автомобильные стерео, старые пенсионеры, да все что угодно.
Стивен. М-да. Я, собственно, э-э… не хочется прибегать к этому слову. Я понимаю, оно старомодно. Но представляется ли вам это дело достаточно нравственным?
Хью. Прошу прощения?
Стивен. Нравственным.
Хью. Нравственным?
Стивен. Да?
Хью. Я не уверен, что у меня имеются точные цифры на этот счет…
Стивен. Да, я действительно хотел спросить… насколько все это нравственно? Вы же понимаете… дети и прочее.
Хью. Ну что же. Позвольте, мне повернуть ваш вопрос несколько иной стороной и спросить теперь уже у вас. Вы предпочли бы, чтобы мы стояли в сторонке и смотрели, как немцы, голландцы и латиноамериканцы завоевывают наш рынок? И где мы тогда окажемся — с нашей бесценной нравственностью?
Стивен. Ну…
Хью. В дырявой лодке без весел, вот где. Вопрос стоит так: либо вы верите в свободный рынок, либо не верите.
Стивен. Вообще-то, мне неприятно говорить вам это, но нет, не верю.
Хью. Не верите?
Стивен. Нет. Разумеется, я верил в них, когда был маленьким, однако, подобно всем прочим, повзрослев, понял, что это чистой воды выдумки.
Хью. Выдумки?
Стивен. Да. Я даже помню миг, в который это случилось. Стоял канун Рождества. Мне было лет тридцать, не больше. Я не мог заснуть и потому прокрался вниз и услышал там, как мои родители посмеиваются над рыночными силами, говорят, что рано или поздно им придется открыть мне глаза. Поверьте, для меня это было своего рода ударом. А затем, года два спустя, я обнаружил, что и Деда Мороза тоже не существует.
Хью. Не существует?.. Вы что, шутите?
Стивен. О, простите, так вы…
Хью. Да, конечно. Черт!
Стивен. О боже.
Хью. Вот так вот люди и взрослеют, а?
Стивен и Хью беседуют в декорациях, которые еще предстоит придумать.
Стивен. Вы политикой интересуетесь?
Хью. Политикой?
Стивен. Да.
Хью. Политика — мое хобби.
Стивен. Вот как?
Хью. Ну конечно. Политика? О да. Разумеется, заниматься ею мне удается только по выходным, но в некоторые воскресенья, когда я пораньше заканчиваю копаться в саду, — только политика, политика и политика. Так что я отвечаю на ваш вопрос — да. Я без ума от политики.
Стивен. А что вы думаете о Найджеле Лоусоне?
Хью. Найджеле…
Стивен. Лоусоне.
Хью. Ах, Лоусоне. (Долгая пауза) А вы что о нем думаете?
Стивен. Что он прохвост.
Хью. А, ну слава Богу. Я боялся, может, он вам родня или еще кто. Да, конечно, прохвост. Тьфу на него.
Стивен. Что же, по крайней мере, вы знаете, кто он.
Хью. Если честно, не знаю.
Стивен. Не знаете?
Хью. Кто он? Нет, не знаю. Я о нем всегда только одно и думал — прохвост. А вникать поглубже не стал. Времени не хватает.
Стивен. Он министр финансов. Всего лишь.
Хью. Не может быть. Правда? Вот старый ублюдок. Найджел Лоусон — министр финансов? Этот прохвост? Тьфу!
Стивен. (Обращаясь к камере) Возможно, вы уже поняли смысл этой сценки. Хью пытается изобразить человека, который плохо разбирается в политике. (Обращаясь к Хью) Хорошо, а что вы скажете о Дугласе Херде?
Хью. Дугласе Херде? Мм… в общем, к нему я отношусь довольно прохладно, если честно.
Стивен. Правда?
Хью. Тоже тот еще прохвост. Хотя…
Стивен. (Обращаясь к камере) Хью делает вид, что он никогда о Дугласе Херде не слышал.
Хью. …сами понимаете, в мире всякой твари должно быть по паре.
Стивен. Вы так считаете?
Хью. Да, еще бы.
Стивен. Но не кажется ли вам, что при меньшем числе прохвостов наш мир был бы лучше?
Хью. О, конечно, число прохвостов хорошо бы уменьшить, да. Иначе они могут совсем распоясаться.
Стивен. А скажите, вы участвовали в последних выборах?
Хью. О, так их, значит, все-таки запретили?
Стивен. Как это?
Хью. И это были последние? Других больше не будет? Черт! А я их пропустил.
Стивен. (Обращаясь к камере) Думаю, мы пытаемся поставить этой сценкой вопрос о том, дееспособна ли демократия, если избирателей держат в неведении о политической обстановке — или они сами держатся за него?
Хью. Так мы вон чего пытаемся сделать?
Стивен. Да.
Хью. Надо же.
Стивен. Потому что, давайте смотреть правде в лицо, — разве сам процесс образования нынешнего правительства не показывает, и яснее, чем это могли бы сделать тысячи картинок, что граждане нашей страны не имеют ни малейшего понятия о том, за кого они голосуют?
Хью. Это мы тоже пытаемся сказать нашей сценкой?
Стивен. О да.
Хью. Какая-то амбициозная она у нас получается, нет?
Стивен. Я считаю, что человек должен ставить перед собой высокие цели. Итак, ни о Найджеле Лоусоне, ни о Дугласе Херде ты ничего не знаешь?
Хью. Не знаю.
Стивен. Думаю, мы уже довольно далеко продвинулись по пути доказательства того…
Хью. Правда, я не понимаю, с какой стати я должен о них что-то знать.
Стивен. Пардон?
Хью. Они-то обо мне тоже ничего не знают. Так?
Стивен. Ну…
Хью. Ты говоришь, я о них ничего не знаю, значит и голосовать не могу, а я говорю — и они обо мне ничего не знают, а все равно голосуют за… за законы, которые меня прямо касаются.
Стивен. Ммм. Твой довод был бы силен, не будь он так жалок.
Хью. Да ладно. Мы же с тобой так высоко не целим, верно? Мы же не собираемся сказать нашей сценкой слишком уж много?
Стивен. Нет.
Хью. Хотя и могли бы такого наговорить.
Стивен. Вполне возможно, однако боюсь, что время, наш застарелый враг, снова нас победило, и мы можем сказать лишь, что карандаш моей тетушки больше, чем патио моего дядюшки.
Хью. Ого. Ничего себе, карандашик.
Стивен. Видел бы ты мою тетушку.
Стивен входит в кабинет врача. Хью сидит за столом.
Стивен. Здравствуйте, доктор.
Хью. А, входите, входите. Знаете, вы у меня сегодня последний пациент, так что, давайте попробуем закруглиться побыстрее, вы не против?
Стивен. Э… нет.
Хью. Вот и хорошо, чем я могу вам помочь?
Стивен. (Очень быстро) Понимаете, доктор, я получил занозу в задницу.
Хью. (Столь же быстро, если не быстрее) Получили занозу в задницу, понятно. И где вы ее получили?
Стивен. Я сегодня ходил за покупками, а на другой стороне улицы, в магазине, взорвалась бомба.
Хью. Бомба? Боже милостивый!
Стивен. Да, ну и вот, а еще у одного магазина, совсем рядом со мной, вышибло витрину.
Хью. Целую витрину?
Стивен. Да, и, значит, кусок ее слету ударил меня по руке.
Хью. По руке.
Стивен. Да. И я уронил кошелку с покупками, но, к сожалению, прямо на ногу лошади, которая стояла на улице.
