Ее глаза закрылись. А когда она снова открыла их, все вокруг неожиданным образом изменилось.
Гроба больше не было, вместо него стояла колыбель, которую Иосиф принес в дом несколько лет назад, и которую она затем расщепила на дрова. Теперь в этой колыбели лежал спящий младенец, она убаюкивала его, покачивая колыбель ногами, и чувствовала при этом странное умиротворение.
Она не была удивлена, сердце ее наполняла странная, огромная радость. Вскоре она услышала слабое попискивание и увидела шевеление в колыбели; маленькие ручки двигались в воздухе, словно пытаясь ухватить что-то невидимое. Она наклонилась, взяла ребенка, положила его к себе на колени; сердце ее затрепетало. О, какое милое, крошечное существо! Как сладко слышать его плач! Она прижала его к себе, теплые ручки коснулись ее горла, маленькие губы принялись тыкаться в грудь. Перед ней открылся новый мир, мир любви и света, красоты и невыразимого счастья. Ах - дитя - дитя - дитя! Она смеялась и плакала, плакала и смеялась, она рыдала от переполнявшего ее счастья. Ее сердце наполнилось теплом, она ощутила покалывание в теле. И гордость! Это ее! Ее собственный! Собственный! Она была готова провести так вечность, с этим малюткой, прижатым к ее сердцу.
А затем... затем вдруг все пропало, ребенок исчез, словно растворился; слезы застыли у нее в глазах, сердце разрывалось, и тогда где-то внутри себя она услышала голос: "Нет, этого не будет. Ты отринула его, бросив под мельничное колесо".
Невыносимый ужас охватил ее, она отчаянно закричала, вскочила, пытаясь схватить ускользнувшего ребенка, - и ловила пустоту. Она огляделась. Свет свечей отбрасывал блики на мертвое лицо Иосифа. Тик-так, мерно отбивали часы.
Она не могла здесь оставаться. Открыла дверь, перешла в другую комнату и бросилась в кресло. Ночь... ночи больше не было. Солнце, огромное, красное вечернее солнце светило в окно, на подоконнике стояли горшки с гвоздикой и резедой, наполняя воздух ароматами.
Напротив нее стояла маленькая девочка с блестящими светлыми волосами, и вечернее солнце делало ее похожей на ангела. Ребенок поднял на нее свои большие, голубые, чистые, невинные глаза и спросил:
- Мама, мне обязательно нужно прочитать катехизис и молитву, прежде чем идти спать?
И Анна произнесла ей в ответ:
- О, моя дорогая! Моя дорогая малютка! Весь катехизис - это: любите Бога, бойтесь Бога, и всегда делайте то, что вам предписано Богом. Исполняйте Его волю, и не стремитесь к легкой жизни и удовольствиям. И тогда вам будет дарован мир и счастье.
Маленькая девочка встала на колени, положила голову с золотыми волосами на руки Анны, сложенные на коленях, и начала:
- Бог да благословит моих дорогих отца, и мать, и всех моих братьев и сестер...
Острый нож пронзил сердце Анны, и она расплакалась.
- Нет у тебя ни отца, ни матери, нет братьев и нет сестер, ибо и самой тебя нет, и у меня никогда не будет такой, как ты. Я отреклась от тебя, бросив под мельничное колесо.
Прокуковала кукушка. Ребенок исчез. Дверь распахнулась, на пороге стояла молодая пара - юноша со светлыми волосами и усиками над верхней губой, а лицо - точь-в-точь Иосиф в молодости. Он держал за руку девушку, в черном лифе с белыми рукавами, скромно опустившую взор. Анна сразу поняла, кто это. Это был ее сын Флориан, он пришел сообщить о своей помолвке и просить у матери благословения.
Молодой человек приблизился, ведя девушку за руку, и сказал:
- Мама, милая мама, это Сьюзи, дочь пекаря, и вашей старой доброй подруги Врони. Мы любим друг друга; мы любили друг друга, еще когда вместе учились в школе, когда делали уроки по одной книге, сидя рядом на одной скамейке. Мама, пекарня перейдет ко мне и Сьюзи, и я буду печь хлеб для всей округи. Иисус накормил свой народ, передавая ему хлеб через Своих апостолов. Я буду Его представителем здесь, и буду кормить Его народ здесь. Мама, дай нам свое благословение.
Затем Флориан и девушка встали перед Анной на колени, и она, со слезами счастья на глазах, простерла над ними свои руки. Но прежде, чем успела коснуться их, все исчезло. Она опять была в темной комнате, и тот же голос внутри нее произнес:
- Флориана нет. Он мог бы быть, но ты отвергла его. Ты отринула его, бросив под мельничное колесо.
В ужасе, Анна вскочила с кресла. Она не могла оставаться в комнате, ей нечем было дышать, ее голова разрывалась на части. Она бросилась к задней двери, выходившей на огород, где росли картошка и капуста, - предмет забот Иосифа, когда он возвращался после погони за контрабандистами по горам.
Но вместо огорода перед ней предстала странная сцена. Поле брани. Воздух был полон дыма, пахло порохом. Гром пушки, выстрелы из ружей, стоны раненых, победные крики - все это слилось в единый несмолкаемый гул.
Она стояла, тяжело дыша, прижав руки к груди, глядя удивленными глазами, когда мимо нее прошел батальон солдат; по их форме она узнала баварцев. Один из них, оказавшись неподалеку, повернул к ней лицо; это было лицо Арлера, горевшее воодушевлением боя, и она знала, кто это; это был ее сын Фриц.
На них обрушилось облако картечи, многие упали, и среди них тот, кто нес знамя. Мгновение, и Фриц выхватил его из мертвой руки, поднял над головой и вскричал:
- Братья, вперед, сомкнуть ряды! Вперед, и победа будет за нами!
Оставшиеся в живых сомкнулись вокруг него, и бросились вперед, вперед, вперед. Раздался орудийный залп, поле боя перед ней заволокло дымом, и она не могла видеть, что происходит.
Она ждала, дрожа всем телом, еле дыша, надеясь и отчаиваясь. А когда дым рассеялся, она увидела, как падает человек с флагом в руках. Его принесли и положили к ногам Анны. Она увидела Фрица. Упала на колени, сорвала с шеи платок и попыталась остановить кровь, хлеставшую из пробитой груди. Он посмотрел ей в глаза, с бесконечной любовью, и произнес прерывающимся голосом:
- Матушка, не плачьте обо мне; мы взяли редут штурмом, победа наша. Мужайтесь. Они бегут, бегут, эти негодяи-французы! Матушка, помните обо мне, - я погиб, защищая родину.
И его боевой товарищ, стоявший рядом, сказал:
- Не плачьте, Анна Арлер, не поддавайтесь горю; ибо сын ваш пал смертью героя.
Она склонилась к умирающему и увидела синь смерти в его глазах, губы его шевелились. Она приникла к ним и услышала:
- Я не могу погибнуть, потому что не рожден. Фрица не было. Он брошен в ручей и унесен под мельничное колесо.
Все исчезло: запах пороха, гром пушек, клубы дыма, звуки битвы; наступила тишина. Анна, на подкашивающихся ногах, повернулась, чтобы вернуться в дом, и, как только открыла дверь, услышала, как кукушка прокуковала два раза.
Войдя, она увидела, что оказалась не в своей комнате, и не в своем доме, - в каком-то другом; кроме того, здесь не было пустынно, здесь собрались люди, происходило какое-то семейное действо.
Женщина, мать семейства, умирала. Ее голова покоилась на груди мужа, он сидел на кровати и держал ее в своих объятиях.
У мужчины были седые волосы, его глаза - переполнены слезами, его взгляд, в котором читалась безграничная любовь, замер на лице той, кого он обнимал, которое он наклонялся и целовал, снова и снова.
У кровати собрались ее дети и ее внуки, совсем юные, глядя удивленными глазами на последние мгновения жизни той, кого они любили со всем пылом своих простых сердец. Одна малышка держала за руку свою куклу, а указательный палец другой руки засунула себе в рот. Ее глазки блестели, она плакала. Не понимала, что происходит, но плакала, потому что плакали все остальные.
Возле кровати умирающей на коленях стояла старшая дочь, читавшая отходную молитву, ее сыновья, еще одна дочь и невестка повторяли слова молитвы, дрожащими от горя голосами.
Когда чтение молитвы прекратилось, все замерли; глаза были направлены на умирающую. Ее губы шевельнулись, в такт последним словам, подобным искоркам огня, пылавшего в ее чистой, любящей душе.
- Боже, утешь и благослови моего мужа, не оставь Своим вниманием детей моих, и детей детей моих, чтобы они не сбились с пути, ведущего к Тебе, и чтобы в надлежащее время все смогли собраться снова в Твоем раю, и остаться вместе на веки. Аминь.
