У меня все уплачено.
— Я знаю. Вы лучше скажите, что нам с обедом делать?
— А что? Можно и без обеда.
— Не об этом речь. Может, нам его передвинуть?
— Я и говорю, можно и передвинуть.
— Значит, это время вас не устраивает?
— Почему не устраивает? Устраивает.
— А зачем же тогда передвигать?
— Можно и не передвигать.
— Марья Петровна, голубушка, поймите. Меня интересует ваше мнение. Как сделать, чтобы вам самой было лучше.
Она подняла на меня глаза и говорит:
— Сереженька, милый, не мучь ты меня, ради бога. Давай я тебе лучше свитер свяжу.
Ну что ты будешь делать! Не понимают они меня, что ли? Ведь я как лучше хочу. Для них же самих. Тут меня кто-то окликает:
— Сереженька, вы чего такой грустный?
Смотрю, Семен Григорьевич, старейший работник отдела. Ну, думаю, этот не подведет.
— Семен Григорьевич, — говорю.
— Да-да, я вас слушаю.
— Как вы думаете, стоит нам обед передвинуть?
— Не знаю, Сереженька, я в столовую не хожу. У меня бутерброды.
— Но в столовой же лучше. Там горячее…
— Да, там, конечно, лучше. Но я туда не хожу.
— Может, потому, что народу много?
— Сереженька, дорогой, что вы меня все время ловите? Откуда я знаю, сколько там народу, если я туда не хожу.
Нет, думаю, что-то я не так делаю. Может, я людей блокнотом пугаю или слишком официальничаю. Надо по-другому попробовать. По душам.
Спрятал я блокнот, ручку и, будто бы прогуливаясь, по коридору пошел. Иду. а навстречу мне Терентьев.
— Ну, как дела? — спрашиваю.
— Ничего, — говорит. — Идут помаленьку.
— Наверное, обедал уже?
— Какой там, разве пробьешься. О чем только начальство думает!
— В каком это смысле?
— В прямом. Взяли бы да и передвинули обед. Одни — в час, другие — в два. Полный порядок.
— Ну а ты-то как считаешь? Когда лучше, в час или в два?
— Лучше бы в два. Чтобы аппетит нагулять.
Тут я сразу достаю блокнот и ручку:
— Значит, ты считаешь, что лучше — в два. Так и запишем.
— Чего запишем?
— Твое мнение.
— Какое это мое мнение?
— Насчет обеда.
— Я тебе запишу. А ну, положь ручку!
— Но ты же сам говорил.
— Мало чего я говорил. А если я начну записывать, что ты говорил?.. Иди-иди. Тоже мне, писатель нашелся.
Вечером с пустым блокнотом я вошел в кабинет начальника.
— Ну что, — спросил начальник, — провели опрос?
— Провел.
— Ну и что?
— Да вроде бы и ничего.
— Как — ничего? Что, все довольны?
— Выходит, что довольны.
— Ну что ж, — сказал начальник. — Если все довольны. я ничего против не имею. Оставим все как было.
На том и порешили.
Андрей Кучаев
Мозговая косточка
На кухне в новой, только что отстроенной квартире обедали два товарища: дядя и племянник. Обед их состоял из наваристых бараньих щей и «Московской».
Друзья и родственники съели уже по шесть тарелок щей и отправили под стол две порожние бутылки из-под «Московской».
Дядя, притомившись от еды, отдыхал, погруженный в глубокое раздумье, племянник трудился над осколком бедренной кости барана. Он отшлифовал кость так. что хоть сейчас на рукоятку трости, однако внутрь еще не проник.
— Мозговая… — сказал племянник, заглядывая одним глазом в кость, как в подзорную трубу. — Сейчас мы ее, момент…
— Самый сок теперь остался. — согласился дядя, не прерывая раздумий.
— Сейчас мы оттеда мозгу-то вытянем. — Племяш сунул кость в рот на манер курительной трубки и втянул со свистом воздух через кость.
— Тяни, тяни. — поощрил дядя, не прерывая раздумий. — В мозгу-то фосфор содержится… Пища для ума, витамин.
— Сейчас мы ее вытряхнем, момент! — Племяш, примериваясь, потюкал костью о край тарелки. — Сейчас мы ее оттеда выбьем! — И он грохнул острым краем кости со всей силы по дну тарелки.
Тарелка разлетелась вдребезги. Один осколок поцарапал дяде макушку.
— Бодает! — сказал дядя, почесав макушку спичкой и не прерывая раздумий. — Однако тарелки делают, а?
— Это мы ее сейчас расковыряем, момент! — сказал азартно племянник и полез в кость ножом из нержавейки.
Нож со звоном сломался, и осколок ножа оцарапал дяде плечо.
— Во дает, — сказал дядя, почесав татуированное веснушчатое плечо. — Однако ножи делают, а? — добавил он, не прерывая раздумий.
— Сейчас мы ее размозжим, момент! — Племяш положил кость на пол и шарахнул по ней тяжелым молотком.
Скользкая кость выстрелила из-под молотка дяде в ногу, а молоток переломился. Одна половинка осталась в руках у племянника, другая провалилась в дырку в полу.
— Вот шальной, — сказал дядя, поморщившись и почесав ногу спичкой. — Однако молотки делают, а? А полы?! — И дядя снова погрузился в раздумья.
— Ну сейчас-то мы ее выпотрошим, момент! — Племяш острым краем кости грохнул изо всех сил по стене. Стена рухнула — и племянник с дядей оказались на улице, прямо на мостовой.
— Во завелся, — сказал дядя, не прерывая раздумий. — Однако стены кладут нынче, а?
— Ну сейчас-то мы ее в момент расплющим! — сказал потный племянник и положил кость на трамвайный рельс.
Проходивший трамвай сошел с рельсов, придавив слегка дядю.
— Ты прям шальной какой-то, — сказал дядя, поставив трамвай на место. — Однако пути трамвайные кладут, а?! — сказал дядя и погрузился в свои раздумья, почесывая бок в голубой майке.
— Сейчас мы ее в момент раздолбаем! — крикнул племянник и ахнул острым краем кости дядю по лбу.
Мозг выскочил, дядя его поймал, выйдя из раздумий, и передал племяннику.
— Видал? — сказал дядя, почесав лоб спичкой. — На совесть сделано, а? — Дядя похлопал себя по веснушчатому темени и погрузился в свои раздумья.
Борис Лобков
Неправильный ручей
Это случилось утром, за полчаса до начала рабочего
