— Я — Б.С.Джилл, машинист этого поезда. И я — самый знаменитый машинист в Индии.
Я пожал ему руку.
— В самом деле? И что же вас прославило?
— Я — достаточно заметный художник, — похвастался он. — Мои работы публиковались в книге «По Индии на поезде»[149] и журнале «Перспектива». Кроме того, в настоящее время в Шимле проходит моя персональная выставка, и я счёл бы за честь, если бы вы её посетили.
— С удовольствием, — согласился я.
— И куда же мне предстоит доставить вас в это чудесное утро?
— Всего до третьей станции.
— Не желаете ли присоединиться ко мне на локомотиве?
— Разумеется. Спасибо! — и я полез на площадку, начисто забыв предупредить Мани.
Б.С.Джилл представил меня кочегару — черному как антрацит и почти совсем беззубому. Затем дал свисток, паровоз запыхтел, зашипел и тронулся.
— Несколько лет назад я имел счастье посетить Россию, — сообщил Б.С.Джилл, пытаясь перекричать шум паровика. — Эта страна замечательных локомотивов, — их локомотивы одни из лучших в мире. В Москве мне показали депо — провожал меня по нему машинист по имени Трактор. Я полагаю, вы согласитесь, что это довольно необычное имя, и я не мог не поинтересоваться, отчего его так назвали. Он рассказал мне, что в период сталинской программы коллективизации сельского хозяйства в тридцатые годы многие родители давали своим сыновьям имя Трактор. Я сказал ему на это, что непременно назову следующего своего сына Локомотивом. Не правда ли, звучно — Локомотив Джилл?.. Правда, моя супруга, к сожалению, не проявила достаточного энтузиазма к этой идее…
В поездку я оделся так, словно намеревался играть в крикет или рекламировать достоинства отбеливающего стирального порошка с биодобавками: белоснежная рубашка и столь же ослепительно белые брюки. Но недолго сохраняли мои одеяния свою непорочную белизну: когда мы въезжали в первый туннель, они были ещё вполне белыми, но на выезде из этого туннеля я был чернее трубочиста. Б.С.Джилл дружелюбно улыбнулся:
— Не могу сказать, что вы выбрали самый подходящий цвет костюма для площадки паровоза, — заметил он. — Впрочем, сажа, вероятно, отстирается!
Я сошел с паровоза на третьей станции. К этому времени я выглядел, как персонаж из мультфильма, у которого в руках взорвалась бомба.
— Что ж, спасибо за поездку… наверное, — сказал я Б.С.Джиллу.
— Так не забудьте же посетить мою выставку! — крикнул он на прощание и уехал.
На этой станции сошло только двое. Вторым был Мани, который, завидев меня, приблизился так настороженно, словно изображал опасающегося засады Одинокого Рейнджера.
— Господи всемогущий! — воскликнул он в потрясении. — Что с вами стряслось?!
— Местный колорит.
Заказанную нами машину мы не нашли. Возле станции не было вообще никаких транспортных средств. Несколько пожилых поселян разглядывали меня со смешанным выражением любопытства и ужаса на лицах.
— Что будем делать? — спросил я Мани.
— Хороший вопрос, — он направился к группе стариков и что-то спросил. Они тут же дружно указали руками в разные стороны, что-то объясняя.
— Примерно через час будет проходящий автобус, — объявил Мани, вернувшись.
— Автобус? Да как же я поеду в таком виде?
— Боюсь, особого выбора у нас нет, — Мани хихикнул (мог бы и не хихикать, между прочим). — Видели бы вы, на кого вы похожи!
Автобус пришёл почти через два часа. А по его виду можно было предположить, что он в пути уже лет сто. Мы влезли, и остальные пассажиры, увидев меня, немедленно примолкли. Я кожей ощущал их взгляды. Я физически ощущал, что выделяюсь. А ещё я чувствовал себя почти предателем, пытающимся продать мирную горную утопию этих людей толпам шумных, безумных горожан.
Вечером того же дня, за ужином, Мани сообщил, что директор Департамента туризма решил дать заказ нам. Каникулы кончились — утром мы возвращались вниз, в долины, в смог, шум и хаос. А несколькими днями позже Мани позвонил мне из Мадраса.
— Угадайте, какие у меня новости, — начал он.
— Какие же?
— Мой человек сообщил мне, что директора Департамента Химачал-Прадеша по туризму вот-вот снимут. Так что наша рекламная кампания откладывается до особого уведомления, — и он захихикал. Он хихикал и хихикал, и когда я тихо повесил трубку, он всё ещё продолжал хихикать.
У нас с Эдвином Лаченсом много общего. Двадцать тяжких, изматывающих лет строил он имперский Дели; расходы росли как на дрожжах, планы то и дело менялись, принимались компромиссы, он вконец рассорился со своим партнёром Гербертом Бейкером после пятилетней борьбы из-за высоты основания дворца вице-короля[151] и даже перестал с ним разговаривать.
Мы с моим индийским партнёром пока что общались друг с другом, но это общение состояло в основном в обмене чисто деловыми факсами. Пусть я и не создавал столицу, достойную императора, но я пытался создавать рекламные кампании, которые устроили бы наших клиентов со всех их странностями и неожиданными переменами настроения. А ещё Лаченс постоянно болел, и его страдания были часто связаны не столько с физическим, сколько с душевным здоровьем. «Здесь всё раздражает, всё изматывает нервы», — писал он своей жене в Англию.
Проблемы со здоровьем, безусловно, тоже сближали меня с Лаченсом.
Вернувшись из Шимлы в осенний Дели, я обнаружил, что вся гадость, загрязнявшая столичную атмосферу, плотно прижата к земле плотным колпаком смога. Как говорили метеорологи — результат перемены погоды. И мои органы дыхания объявили забастовку. Это уже был не кашель, от которого нельзя избавиться, каким я страдал сразу по приезде в Индию, — теперь я просто не мог дышать.
Я позвонил в британское посольство, рассудив, что почти бездыханный британец заслуживает их участия. Мне ответила та самая дама, что рекомендовала мне присоединиться к «трактирным гончим».
— Боюсь, наш медицинский центр обслуживает только сотрудников миссии, — сказала она.
— Да, немного же от вас помощи подданным Британии! — заметил я, добавив, разумеется, неизбежное: — А между прочим, содержат вас на наши налоги!
— Мы, безусловно, окажем вам помощь в экстренном случае, — заверила она наждачным голосом.
— Мне всегда казалось, что когда человек не может дышать — это уже довольно экстренная ситуация.
Тогда она порекомендовала мне обратиться в частную клинику, расположенную неподалеку от моего отеля; это оказалось массивное здание, построенное в пятидесятые годы, с двумя более современными пристройками, которые торчали по бокам как стеклянные руки. На входной двери были многообещающе наклеены эмблемы различных кредитных карт, но внутри здание выглядело так, словно в него целиком поселили какую-то деревню: вопили дети, орали родители, ездили скрипучие каталки с недвижными телами. Среди всего этого шума и гама крепко спала за своей стойкой, опустив голову на руки, регистраторша. Вторым островком покоя среди царившего в вестибюле хаоса был большой плакат, предлагающий отдых в Гоа. Море на плакате было маняще-голубым, хрустальным, зовущим — таким я видел его во сне, но никогда в реальности.
— Здравствуйте! — крикнул я регистраторше. Она вздрогнула и подняла голову, выдернутая из сна.
— Слушаю вас.
— Я хотел бы на приём к врачу.
— Какие жалобы?
— У меня проблемы с дыханием.
— Значит, вам надо сделать рентген грудной клетки, — объявила она скучным голосом. Вероятно, она говорила эту фразу каждому посетителю. Что-то вроде церемонии посвящения в пациенты.
— Спасибо, думаю, в этом нет нужды. Я полагаю, у меня реакция на загрязненную атмосферу, — ответил я.
Часом позже, попав, наконец, к врачу, я услышал ту же фразу:
— Давайте-ка сделаем снимочек ваших лёгких.
— Мне делали рентген грудной клетки год назад, в США, — сказал я. — Там всё в порядке.
— И сколько же это стоило в США?
— Что?
— Рентген. Сколько стоил рентгеновский снимок грудной клетки в США?
— Не знаю точно, рентген входил в общее обследование. Что-нибудь около ста долларов, полагаю.
— А у нас это стоит всего триста рупий![152]
— Цена, безусловно, подходящая, — согласился я, — но мне не нужен рентген.
Доктор уставился на меня рентгеновским взглядом.
— И всё же я бы настаивал на рентгеновском обследовании. По крайней мере мы установим, чего у вас точно нет.
В рентгеновском отделении была огромная очередь. Рентгенолог работал без какой-либо защиты и, несомненно, светился в темноте. Пациентам полагалось класть свою карту в конец стопки в специальном лотке. Я исхитрился сунуть свою карту в начало, и меня немедленно вызвали. Пациенты испепеляли меня ненавидящими взглядами, но по крайней мере я начинал понемногу приспосабливаться к системе.
