— Успокойтесь. Я только что говорил с моим человеком в Департаменте по туризму. Мы договорились, что директор Департамента и его сотрудники сами приедут в наш отель. Сегодня в семь вечера. Всегда лучше сражаться на своей территории, верно? — он победно вскинул голову. Для него победа была уже одержана.
Благоразумные люди провели бы оставшееся время в подготовке самой презентации и её обстановки. Но у Мани, как обычно, были свои планы.
— Хотите посмотреть самое высокое в мире поле для крикета? — спросил он.
— А где это?
— В Чайле.
— И как далеко до Чайлы?
— Пустяки, километров сорок.
Дорога из аэропорта (около двадцати километров) заняла у нас почти два часа. А Мани предлагал отправиться в восьмичасовое путешествие — при том, что до презентации оставалось меньше трех часов.
У меня в голове взорвался очередной фейерверк.
— Какого черта! — сказал я. — Поехали!
Мани нанял в отеле «Амбассадор» цвета бульонных кубиков, укомплектованный водителем, который так и не решил до конца, садиться ли ему в эту машину, и потому сидел вполоборота, спиной опершись на дверцу и свесив правую руку за окно[144]. Дудя сигналом что было сил, мы выехали в путь и минут сорок кружили по немыслимому серпантину. Потом дорога кончилась. Здесь стоял древний знак «ОБЪЕЗД» с облупившейся краской — и не было ни малейших признаков самого объезда.
— Нет денег, — прокомментировал Мани. — Нет денег, чтобы содержать даже самые основные части инфраструктуры. Страна разваливается на части. — Он окинул взглядом перегородившие проезд валуны. — Придется возвращаться в отель.
Автомобиль ухитрился развернуться на сто восемьдесят градусов на пятачке размером с носовой платок.
— Знаете, — добавил Мани, — в сезон муссона в Чайле играют в крикет в густом тумане…
Настал мой час. Я припомнил Мани его реакцию на моё заточение в уборной.
— Зачем? — спросил я, победно ухмыляясь.
* * *
«Директор и его сотрудники» прибыли почти в восемь вечера. Мани снял конференц-зал отеля (некогда служивший бальным залом). Мы вчетвером разместились на углу гигантского стола. После полагающихся любезностей Мани поднялся и объявил:
— Господин директор и его уважаемый коллега, к сожалению, владеют английским не в совершенстве. Поэтому, Нил, если вы не возражаете, я буду говорить на хинди.
Уж не знаю, насколько хорошо звучало «Искусство рекламы» Сунь Цзы в переводе Мани на хинди. Равным образом я не мог понять, насколько рассказ Мани захватил (или позабавил) наших клиентов.
Настала моя очередь.
Я старался говорить помедленнее, я показывал наши эскизы и подробно объяснял, как можно развить эти темы в дальнейшем. Клиенты согласно кивали. Наконец Мани спросил, есть ли у них вопросы. Директор встал.
— Я не понял часть сказанного мистером Кэрри.
— Какую именно часть? — спросил Мани.
— Ту часть, которую я не понял.
Золотое правило общения с клиентом: когда ничего не получается, клиента надо хотя бы развеселить. И я рассказал анекдот про Сардара-джи и его фотографию. Как будто все всё поняли — во всяком случае они громко расхохотались. Хотя, может быть, они просто пытались быть вежливыми с бормочущим что-то непонятное иностранцем.
— Это была одна из самых странных презентаций в моей жизни, — заметил я, когда мы с Мани, проводив клиентов, сидели в баре.
— По-моему, всё прошло отлично.
— В самом деле? Почему вы так считаете?
— Они же досидели до самого конца, — Мани жестом подозвал престарелого официанта. — Я думаю, мы оба заслужили и по второй порции выпивки… А завтра я покажу вам вершину мира.
Ночью я спал не очень хорошо, то и дело просыпался. Горный воздух, конечно, способствовал крепкому сну — зато карабкающиеся по горной дороге грузовики, шумно переключающие передачи, ему препятствовали. Их взрёвывания навеяли на меня беспокойные сны, один из которых оказался так же ярок, как и тот сон в Гоа, где неплавучий спасатель не сумел меня спасти. А в этом сне я, Мани и двое наших химачальских клиентов оказались втиснуты в кабинку — похоже, ту самую, которая поймала меня в делийском отеле. И в этой тесноте я безуспешно пытался провести презентацию рекламной кампании. «Ваджит хампер экспо», — говорил я, отчего-то не в состоянии произнести что-либо осмысленное. А может быть, я говорил на самодельном эсперанто Мани.
«Мистер Келли пытается объяснить вам, — переводил эту белиберду Мани, — что на этой фотографии он снят только по пояс».
Мани вечно опаздывал, но в этот раз он встал ни свет ни заря. Он позвонил мне в безумную рань, в шесть утра, выдернув меня из очередного кошмара (который я тут же, к счастью, забыл), — и предложил отправиться на прогулку.
— Но ещё чересчур рано! — пытался протестовать я.
— Ранняя пташка червячка съест!
— Я червей не ем.
Он хохотнул, но остался неумолим:
— Значит, жду вас внизу через пятнадцать минут.
Было ещё довольно темно и, главное, прохладно. Прохлада — это было очень приятно для разнообразия. Мы прошлись по Моллу, свернули на Крайстчёрч и пошли вверх по Джакху-Хилл. По сторонам улицы стояли бунгало, более английские чем Агата Кристи, но по их черепичным крышам сновали бурые мартышки.
— Хануман — бог-обезьяна[145], он один из основных персонажей «Рамаяны», — сообщил Мани, когда подъем стал заметно круче. — Как-то он одним прыжком перелетел из Индии на Шри Ланку.
— А какое отношение это имеет к Шимле?
— А он отдыхал тут, когда спешил спасти жизнь брата Рамы, Лакшманы. В память об этом событии на вершине воздвигли храм.
Я посмотрел вверх. Казалось, перед нами не просто холм, а одна из величайших вершин Гималаев. Пик горы скрывался в облаках.
— Мы что, должны вскарабкаться на самый верх?!
— Если хотите, можете бежать бегом. Когда я был ребенком, я туда взбегал…
Он действительно побежал — почти. Но с моими лёгкими, полными делийской сажи, да на этой высоте, и дышать-то было непросто, а уж бежать… Я заковылял следом как мог, тщательно избегая встреч с обезьянами[146] — по мере приближения к храму их не только становилось больше, но и сами они как будто стали крупнее. На вершине я наконец настиг Мани. Он стоял, вглядываясь в густой туман.
— Да, вид отсюда теперь уж не тот, что прежде, — грустно заметил он. Помнится, точно такую же фразу произнес Берт Ланкастер в фильме «Атлантик-Сити». Он там имел в виду Атлантический океан.
Мы вернулись в отель к завтраку. Правда, это был очень поздний завтрак. Там мы узнали, что наша презентация произвела большое впечатление на директора Департамента по туризму и что «буквально с часу на час» он примет окончательное решение. Часы стали днями — я начинал уже думать, что мы по ошибке провели презентацию не для Департамента по туризму, а для Департамента по задержкам и проволочкам… но всё это, похоже, заботило Мани так же, как и меня. То есть очень мало. Я наслаждался отдыхом, я лично переживал собственные рекламные разработки, оказавшиеся чистой правдой: Химачал-Прадеш и вправду был противоядием от городского ада.
Через четыре исполненных покоя дня в нашем горном убежище мы решили расширить свой кругозор, для чего предприняли поездку на игрушечном поезде по узкоколейке, ведущей из Шимлы в Калку[147]. Даже по современным стандартам это — замечательный образец инженерного искусства, включающий подъём на 4200 футов[148], 102 туннеля и 870 мостов. Мне жутко не хотелось в очередной раз связываться с индийской авиацией, и я намеревался доехать до самой Калки, а там пересесть на экспресс до Дели. А Мани остался бы ждать решения директора Департамента по туризму. Однако в железнодорожной кассе в Шимле мне сообщили, что мой план неосуществим.
— Отчего же? — спросил я, заранее готовый к ответу, не имеющему ничего общего с вопросом.
— Невозможно гарантировать место в делийском экспрессе. Слишком короткий срок, — объяснили мне. — Надо было заказывать раньше.
Пришлось нам удовольствоваться поездкой до третьей станции. Кроме того, мы наняли машину, такую же, как та, что попыталась доставить нас в Чайлу — она должна была следовать за поездом, чтобы затем отвезти нас назад в Шимлу.
До отхода поезда оставалось немного времени, и я решил сфотографировать старинного вида паровозик. В тот миг, когда затвор щёлкнул, из кабины высунулась голова в тюрбане.
— Доброе утро, сэр! — сказала голова. — Вы, как я вижу, профессиональный фотограф?
— Скорее любитель с некоторым опытом, — ответил я.
Машинист спустился с площадки паровоза и торжественно вытянулся передо мной, протягивая руку для рукопожатия.
— Я — Б.С.Джилл, машинист этого поезда. И я — самый знаменитый машинист в Индии.
