Василий Курочкин - Поэты «Искры». Том 1

Да нет, вы слушайте… Вдруг выскочил и сел,
             Зовут… позвольте… Чернышевский…
Да как пошел… пошел…

                                    Зовут: Андрей Краевский?
А! Знаю… слышала! Так долго жить велел?
Жаль… Это, говорят, был умный сочинитель…
             Стихи он, помнится, писал
                            В «Московский зритель».
В альбуме у меня его есть мадригал.

Да нет!..
         (Обращаясь к графине-внучке.)
             Вот видишь ли, читал он про кого-то,
Должно быть, умника такого же, как сам,
             Пьянчужку, ветреника, мота…
             Вдруг… Я не верила глазам!
Забылся до того… ты рассуди, ведь дочку
На эти, зрелища смотреть приводит мать —
Цепочку в руки взял и начал с ней играть!!

                  (с ужасом)
Играл цепочкою!!

                                       (с испугом)
                             Как?! он украл цепочку?!

                (торжественно)
На стол облокотясь, цепочкою играл!

               Зизи, дай мне сказать.
Явилась женщина…

А я так думаю: Молчалина позвать.
Напишем… un article… un feuilleton…[117] Теперь я
На Чернышевского и на студентку зла.
                   (Звонит.)
Бумаги нам! Чернил! Mesdames, скорей за перья.
Пишите: «Лекция». «Такого-то числа…»
«Неуважение ко всем приличьям светским…»
                   (Звонит.)
Скорей Молчалина! Скорей за Загорецким!
Они помогут нам… Они…
Как?! С грязной шеей в наши дни!

(заснувшая было под шумок, от сильного звонка просыпается)
Зачем Молчалина? Заняться, нешто, вистом?

Сколь славен господин Скарятин,
Изобразить двуногий слаб;
Людской язык лицеприятен.
Зато правдив табунный храп.

Чего не выразит словами
Российских звуков алфавит,
Мы нежно выскажем хвостами
И звучным топотом копыт.

Подобно господину Бланку,
О коем слух проник и к нам,—
Людскую показав изнанку,
Он дорог сделался скотам.

Освободясь от взглядов узких,
Нечеловечьим языком,
Как добрый конь, все сходки русских
Он назвал смело табуном.

Он человек без чувства стада,
Царю зверей дал карачун,—
Его принять за это надо
Почетным членом в наш табун.

Дадим ему овса и сена
За то, что он, по мере сил,
Разоблачил Ледрю-Роллена
И Чернышевского убил.

И пусть журналы с завываньем
Начнут глумления над ним;
Табунным топотом и ржаньем
Мы свист журнальный заглушим.

Молитвой нашей бог смягчился:
Роман Тургенев сочинил —
И шар земной остановился,
Нарушив стройный ход светил.

Под гнетом силы исполинской
Уже хрустит земная ось…
И некий критик, как Кречинский,
В испуге крикнул: «Сорвалось!»

И нигилист за нигилистом,
Как вихри снежные с горы,
Казнимы хохотом и свистом,
Летят стремглав в тартарары.

Агенты «Времени», все лупы
Направив париям вослед,
Смешали черные их трупы
С тенями «жителей планет».

И публицисты Ер и Ерик,
Узрев бегущих со стыдом,
Кричат отважно: «Берег, берег!
Созиждем здесь обширный дом!

Вы, Синеус и Прогрессистов,
Из остроумных ваших строк
На пепелище нигилистов
Везите щебень и песок.

Чтоб заложить фундамент прочный —
Своих рецензий вкус и такт
Пускай везет сюда Заочный
Через большой почтовый тракт.

Размерит здания все части
Борис Чичерин, — а кирпич
Для нас заменит полный страсти
Громеки пламенного спич.

Дружней! труд легок и приятен:
Нам для работы дан топор,
Которым сокрушил Скарятин
Всей юной Франции задор».

Чего робеть: дружней, ребята!
Работай с богом, в добрый час,
По плану, данному когда-то
В стихах Воейкова для вас.

Воздвигнуть зданье суждено вам
Неизглаголанных чудес:
Глухие в зданьи этом новом
Расслышат явственно: «Прогресс!»

У лысых дыбом станет волос,
Слепой увидит вальс калек,
Издаст Андрей Краевский «Голос»,
И золотой наступит век.