— Люди из хижин, что рядом с вашим домом, очень рассержены, сэр, — сообщил мне Джордж как-то поутру.
— Рассержены? Но почему? Я как будто не сделал им ничего плохого.
— Ничего, сэр, — согласился Джордж.
— Тогда в чем дело?
— Они очень невежественные люди, сэр.
— И что?
— Они не платят ни арендной платы, ни налогов, — объяснил Джордж, — и они подключились к вашим проводам, и воруют ваше электричество, — он указал на кабель, начинающийся на стене Кум-Кума и убегающий за садовую ограду.
— Это, конечно, надо прекратить. Я попрошу Кришнана поговорить с землевладельцем. И всё-таки я не понимаю, что их рассердило.
Джордж явно смутился.
— Может быть, сэр, они сердятся потому, что я сказал им, что вы хотите их выгнать.
Я рассердился.
— У тебя просто не было права говорить им это! Мой принцип — живи сам и не мешай другим; ты должен им это сказать. Скажешь, что ты сам всё придумал.
— Но, сэр, — возразил он, — я потеряю лицо, если скажу им это!
— А если не скажешь — потеряешь работу.
Но дело было уже сделано. Когда я приехал вечером домой, у моих ворот, не давая проехать, стояло человек десять. Вид у них был самый решительный. Джордж принялся сигналить им, пытаясь отогнать от ворот.
— Ты что, спятил?! — зашипел я. — Я хочу их успокоить, а не превращать в толпу линчевателей!
— Я боюсь их, сэр, — признался Джордж. Судя по его виду, так оно и было.
— А ты говорил, что был боксером и солдатом…
— Да сэр, был. Но сила моя теперь уж не та, что раньше!
Я вылез из машины, фальшиво улыбаясь — точь-в-точь политикан на предвыборной встрече с избирателями. Один из трущобных жителей выступил вперед.
— В чем дело? — спросил я.
Он ткнул пальцем в Джорджа, который попытался спрятаться за баранкой:
— Ваш шофёр тут раскомандовался. А у нас есть такое же право жить тут, что и у вас! Даже больше: некоторые из нас живут тут уже сорок лет!
— Он ошибся. Он сожалеет об этом. Я тоже сожалею, — сказал я.
— Это наша страна, не ваша! — заключил парламентёр, вернулся к своим, что-то им сказал, и нам дали проехать.
Ночью я спал скверно, в любой момент ожидая вторжения. Мне ни к чему были враги в Индии. Я предпочел бы обзаводиться друзьями.
Перед рассветом я услышал, что кто-то бродит на веранде. С опаской отогнув занавеску, я увидал нашего добровольного узника, чаукидара, наслаждающегося мгновениями свободы. Он рассматривал какой-то листок бумаги и тихо смеялся. Вот он, удобный случай!.. Я вылетел из дома, распахнул дверь на задний двор, но путь мне преградил внезапно взбеленившийся Уилбур. Пока я пытался утихомирить пса, чаукидар метнулся мимо меня и я услыхал, как хлопнула дверь его узилища.
— Почти что схватили его, сэр! — с широкой улыбкой Квазимодо сообщил новый чаукидар.
— Почему ты не остановил его?! — заорал я.
— Вы не приказывали, сэр! — удивлённо ответил он, пожал плечами, улыбнулся ещё шире и ещё жутче и пошёл прочь.
Я обошёл дом, и увидел, что так развеселившая чаукидара бумажка всё ещё валяется на веранде. Я подобрал её: это оказался счёт за электричество. Будь он на несколько миллионов рупий, тут было бы над чем посмеяться (конечно, не для того, кому пришлось бы платить), — но сумма была вполне нормальной.
На работе я поведал Кришнану историю чаукидара-затворника. Он устало посмотрел на меня и с явной неохотой пообещал вечером заехать в Кум-Кум.
Вечером у жилища старого чаукидара собрались Джордж, повар, новый чаукидар, Кришнан и я — пёстрая команда.
— Не понимаю, чем он там питается… — сказал я в пространство.
— Я его кормлю, сэр, — весело объяснил повар.
— Ты?! — я был поражен. — Но ведь мы собирались взять его измором! Он тут не в гостях!
Кришнан в это время о чём-то беседовал с заключенным. Джордж, слушая их, неодобрительно качал головой.
— Он говорит, что если ему заплатят за то время, какое дом стоял без жильцов, он уйдёт, — сообщил мне наконец Кришнан.
— И сколько это будет?
— Три тысячи рупий[162].
— Хорошо, он их получит.
Управляющий офиса поскрёб в затылке.
— Но он ведь на нас не работал!
— Я ему сам заплачу!
Джордж подобрался поближе и зашептал:
— Не годится так, сэр! Если вы ему заплатите, все тут позапираются!
— Не говори ерунды.
— Вы не понимаете этих людей! — ответил Джордж шепотом.
«Этих людей!» Можно подумать, сам он — андроид…
— Джордж, я понимаю только, что нам надо от него избавиться. Предложи ему две тысячи, пусть берёт их и катится…
На этой сумме мы и сошлись. Чаукидар вышел на свет божий, радостно сияя, и благосклонно пожал руки всем присутствующим. Выглядел он так, словно только что вернулся с курорта.
* * *
С уходом старого чаукидара жизнь в Кум-Куме стала понемногу приходить в норму, если только не считать, что повар умел готовить только мексиканскую пищу, что бы я ни заказывал. Однажды я ждал к ужину важного потенциального заказчика и спросил повара, не может ли он напрячь свои кулинарные таланты и приготовить что-нибудь несколько более европейское.
— Я куплю большую рыбу, сэр, — пообещал он.
Я засмеялся, но он не понял, что мне показалось забавным. А засмеялся я потому, что лет за семь до того, на Тайване, я слышал очень похожие слова. И такие же неуместные. Меня тогда направили в Тайбэй помочь рекламировать «Лунные Подгузники». Если верить посланным мне наброскам рекламной кампании, эти самые подгузники отличались тем, что были «специально разработаны для попок азиатских малышей». Я, конечно, не эксперт в этой области, но до тех пор мне почему-то казалось, что попки азиатских младенцев устроены в принципе так же, как и у европейских. Оказывается, нет…
Я прибыл в Тайбэй за десять часов до тайфуна Уэйни. Уэйни налетела на город и принялась буквально сотрясать мою гостиницу (носившую, между прочим, диковинное название — «Братья»). А я сидел в номере, пытаясь изобрести какой-нибудь рекламный лозунг, который заманчиво звучал бы по-китайски. В поисках вдохновения я включил телевизор. Кабельный канал гостиницы демонстрировал картину под названием «План «Рыба»». Пророчество, как оказалось позже. На экране была вода, в окно стучал ливень, а я иссяк. У меня было меньше идей, чем воды в иссохшем колодце. Наконец после многих раздумий и гораздо большего количества пива «Карлсберг» я выжал из себя слоган: «Лунные подгузники — те самые, о которых КРИЧАТ[163] младенцы!».
Когда буря утихла, ко мне явились сотрудники агентства. Не один и не два, а все два десятка. Они втиснулись в мой скромный номер, жаждая моих откровений; но по-английски говорил лишь один из них, и он переводил мои слова. Или мне кажется, что переводил. Я говорил два слова — он переводил эти два слова целой речью. И наоборот. Я шутил — но после его перевода никто даже не улыбался. Иногда же я говорил как будто вполне серьёзно, но моя аудитория начинала хихикать. В конце концов я так и не понял, помог я им чем-то или нет. Но директор рекламного агентства в конце представления шепнул что-то переводчику, и тот сообщил мне:
— Он хотел бы купить для вас большую рыбу[164].
Рыба, поданная нам в Кум-Куме, оказалась вовсе не большой. Более того, я далеко не уверен, что это вообще была рыба. Я попытался развеселить гостя рассказом о том, как официант в китайском ресторанчике сказал, что «сэр, вся рыба в Индии загрязнена!» — незадолго до того, как на меня напала амёба.
Гость мой был в Индии совсем недавно. Более того, это была его первая поездка за рубеж. Он работал в американской нефтеперерабатывающей компании, которая собиралась начать в Индии производство смазочных масел.
— По вкусу напоминает… мокрое дерево, — решил он, прожевав наконец первый кусок.
Если путь к сердцу потенциального клиента ведет через его желудок, то сомнительная стряпня моего повара привела меня к совершенно иной части его организма.
— Скорее, похоже, будто рыбу жарили в дизельном топливе, — вымученно усмехнулся я.
— Зря смеётесь, — заметил он. — Только сегодня утром я говорил с нашими представителями в Пакистане. Мы продаём там наши продукты уже несколько лет. Не так давно мы улучшили формулу смазки, которая продавалась в Пакистане особенно хорошо. Так вот, один из дилеров сообщил, что его завалили жалобами — дескать, вкус смазки стал гораздо хуже! Вкус, ради всего святого! Вкус!.. Не-ет, вот расскажу это в Далласе…
По правде говоря, в том, что я так и не получил от него заказ, стряпня была виновата лишь отчасти. Тем не менее позже я вызвал повара — поговорить насчет дизельной рыбы.
— Что это была за рыба? — строго спросил я.
