В первый раз я в него в джинсах вляпался. Только утром следующего дня я понял странные ухмылки заводчан: от джинсов кроме молнии и заклепок ничего не осталось. С виду-то все нормально, а начал одеваться, и нога вышла наружу в районе кармана. А еще говорят рабочие штаны. Впрочем, конвертерные газы и очищенные от пыли тоже не подарок: вдохнешь и бегом к автомату газводы — спазм снимать. Автоматов этих в конверторном и в цехах сухих и мокрых электрофильтров как инженеров. Здоровье человека…
По какому-то капризу природы ветры в степном городе Джезказгане дуют с постоянством пассатов или муссонов, да еще в зависимости от времени суток меняют свое направление. Около четырех дня, когда рабочий люд со смены и на смену едет, ветры гонят рыжеватое облако из труб аккурат вдоль дороги на завод. Катишь в автобусе и гадаешь: накроет или не накроет? Что такое сто метров для стихии. Накрывало, признаться, редко. Зато стадион «Зенит», не по капризу, а по чьей-то дурости, сооруженный на окраине города, регулярно попадал в зону поражения. Поэтому все культурные и спортивные мероприятия проводили на «Зените» до 12-ти и после 18-ти часов. Когда в первый и в последний раз Джезказган посетил популярный в Союзе певец Лев Лещенко, ему осторожно намекнули на такую особенность культурной жизни города, прямо сказать постеснялись. Певец заартачился: хочу днем! Жарко, говорят, к тому же стадион оборудован прожекторами. Нет, уперся! Концерт объявили на 15:00. Народ, хоть и знал, каков он, дым отечества, решил, видимо, что ради такого дела печи потушат, и билеты раскупил. Вышел любимец публики на помост посреди желтого поля там и сям оживленного клочками недовытоптанного зеленого газона и едва завел свою «Соловьиную рощу», как стадион накрыло. Так джезказганские металлурги и не узнали, с чего славный птах песнь начинает. Лещенко газировочки хлебнул, концерты отменил и в Джезказган больше ни ногой. Никто особо и не расстроился. Будь ты хоть Лучано Паваротти, а дышать из-за тебя серной кислотой дураков нету… Черт, и эта история, кажется, в Балхаше произошла. Перепуталось все за годы. Да и заводы похожи. Отсюда и путаница с городами. Зато следующая байка точно про Джезказган.
Лет десять проходит со дня пуска медьзавода и вдруг телеграмма: «Вы должны Н-скому обогатительному комбинату 10 (десять) килограммов золота». Директора ДГМК едва не хватила кондрашка. Чтобы вы поняли, причем тут золото, сделаю небольшой технологический экскурс.
Джезказганскую эталонную медь получают методом электролиза. В ванны с медным купоросом и серной (опять!) кислотой погружают, так называемые, анодные листы. Это почти чистая медь — не 4 девятки, но все-таки — полученная в огневой печи после дразнения и разлитая на карусельной машине в изложницы. (Хорошо звучит?) Туда же, в ванны суют титановые листы-катоды. Подают ток и медь, и только медь на 99,9999 %, оседает на титан. Ее очень легко отрывают, грузят на тележки с веселым названием катафалка и все — на упаковку. Кстати, однажды немцам отгрузили на 80 кг больше. Так эти капиталисты излишек вернули, да еще неустойку слупили за нарушение условий контракта. Но это все еще не золото. А золото (платина и т. п.), которое обязательно в анодной меди присутствует, выпадает в осадок на дно электролизной ванны, в шлам. Бедную золотоносную породу специально везут с Кавказа и подмешивают к медной руде. Золото проходит с медью все переделы и отделяется только в конце. Поэтому шлам выбирают особо проверенные люди под охраной десятка милиционеров. Взвешивают до сотых долей грамма и отправляют в Н-ск в спецвагонах. Дело настолько надежное, что медьзаводу доводят план по драгметаллам. И вдруг такая недостача: 10 килограмм!
Причина-то совсем простая: чтобы план выполнить, после выемки шлама и взвешивания лаборатория брала стограммовую пробу на предмет количественного анализа. Электролизных ванн на ДГМК до черта, забастовок и частично оплачиваемых отпусков нет, вот за десять лет и напробовались. В Н-ске это знают и не возникают. Но приехала московская комиссия, подняла бумаги: «Где десять кило золота?!» Пробы, объясняют. «Все понятно, не дураки. А золото где?» Большой шум был. На уровне республиканской партхозверхушки комиссии рот затыкали. Заткнули, конечно.
Еще об одной стороне джезказганской жизни нельзя не рассказать: о влиянии Космоса. Сегодня только ленивый не покажет на карте город Ленинск и космодром Байконур, а в 1982 году об их непосредственной близости к Джезказгану я узнал, увидев, как руководитель практики, распаковывая душной июльской ночью сумку, достал свитер. Свитер, когда днем под сорок, а ночью, похоже, за? «Вот запустят что-нибудь с Байконура, узнаешь, студент». Накаркал, запустили. Но до этого мне посчастливилось увидеть, как ловят шпионов и собирать грибы в степи.
Однажды вечером в нашей гостинице ненадолго погас свет. Потом свет погас в соседнем доме, затем — в другом. «Шпионскую радиостанцию ловят, — пояснил шеф. — С центрального поста отключают дом за домом и ждут, когда прервется передача». Будто шпион не смотрит в окно или у него нет батареек! Хотя, может, мне просто лапшу повесили. Грибы в степи собирать гораздо интереснее. Для этого надо: во-первых, госмашину, потому что степной гриб стоит примерно литр бензина; во-вторых, бинокль. Заезжаешь на какую-нибудь кочку и рассматриваешь степь в бинокль в поисках гриба. Увидел, прыгай в машину, подъезжай и клади добычу в корзину. Дальше алгоритм повторяется. Ближе к вечеру мы наткнулись на кусок оплавленного металла, явно ракетного происхождения. Сбоку из куска торчала тонкая, метровая, серебристого цвета трубка. Шеф с криком: «Я ж о такой всю жизнь мечтал!» — попытался ее отломить. Не тут-то было. Мы и кувалдой пробовали, и втроем наваливались — торчит. Плюнули и бросили. Высокие технологии, черт бы их побрал.
Заночевали в степи. Костер, анекдоты, звезды сумасшедшие.
Вдруг замечаем яркую точку, которая прет вертикально вверх. «Ну, вот, — удовлетворенно говорит шеф. — Запустили. Теперь ты узнаешь для чего в июле свитер». К утру резко похолодало. Выпал иней. Это после сорока градусов! «Дня два меньше десяти будет. Потом дождь или пыльная буря — в зависимости от того, какого размера дуру запулили, и все придет в норму». Так и случилось. Пару дней померз в безрукавочке, завидуя аборигенам в плащах; переждал дождь, совершенно осенний; а потом матушка-земля залатала наскоро озоновую дыру, пробитую ее беспокойными детьми, и опять днем жарило солнце под сорок, а ночью, казалось и за выскакивало.
Природа не дура. Заботясь о сохранении всяких там кенгурей, она оснастила их сумками для переноски младенцев. В итоге динозавры вымерли, а сумчатые процветают и радостно прыгают под палящим австралийским солнцем.
Обратившись к хомо сапиенсам, мы видим то же пристрастие к потаенным убежищам от суровых будней. «Живет как у Христа за пазухой», — завидовали чужому благополучию адепты одной из популярных религий. Аналогичные высказывания можно услышать и от последователей иных вероучений. Увы, насильственное введение государственного атеизма, национализации и коллективизации лишило народные массы божественной пазухи. Вот когда пригодился кенгуриный опыт выживания в экстремальных условиях. Не мудрствуя лукаво, лозунг «Землю крестьянам» дополнили фразой «Все вокруг колхозное — все вокруг мое». А лозунг «Фабрики — рабочим» частенько воспринимали как «На заводе я не гость, украду, хотя бы, гвоздь». Разумеется, государство, как орган подавления, не могло смириться с такой вольной трактовкой своих основополагающих принципов. Все промпредприятия окружили бетонными заборами с колючей проволокой на изоляторах, установили вертушки и вывели особую породу советских людей — вохровцев…
Что-то меня не в ту сторону заносит, я ведь хотел просто рассказать несколько забавных историй про то, как облапошивают эту самую вохру. Причем я сразу решил ограничиться мелкими грызунами на ниве расхищения социалистической собственности — младшими итээровцами и работягами, для которых что-нибудь скоммуниздить есть предмет жизненной необходимости или пример удальства и молодечества. Социальные корни их несунства — социалистические. Это когда в магазинах шаром покати, а в родном заводе гниет и ржавеет без надобности. Умение проскользнуть проходную, что бы там не твердили социологи, составляло и составляет весомую часть рабочей гордости. Даже самые высокоморальные пролетарии не без удовольствия слушают байки о лихих несунах, ибо я не знаю ни одного, кто бы ни подвергался моральному и физическому унижению от вохры и иже с ними. Конечно, среди этих сличающих, осматривающих, ощупывающих и обнюхивающих представителей рода человеческого немало хороших людей, но, как ни крути, а профессия вторая натура, если не первая. К счастью, постоянная бдительность притупляет интеллект, чем, возможно, объясняется огромное количество анекдотов об охранниках, сравнимое с количеством историй об общепризнанных гигантах мысли хохлах и чукчах.
