Мы вошли в кабинет Николая Второго. Письменный стол государя был огражден висящим на кольцах толстым красным шнуром. На столе лежали какие-то бумаги, стояла огромная хрустальная чернильница, фотографии в кожаных рамочках и лежал большой желтый карандаш. На стенах висело много икон.
- Как в церкви, - сказал Гурьев.
- Столько всяких вещей, невозможно понять, как люди жили в такой тесноте, - возмутился Ошмян.
А Ромка (точнее, Иоасаф Романов) подозвал к себе Никсу Бострикова и что-то прошептал ему на ухо, сильно наклонившись, потому что Ромка был очень высоким человеком.
Никса кивнул утвердительно головой и быстро подошел к дежурной музея пожилой даме в пенсне, не сводившей своего пенсне с посетителей кабинета.
- Простите, пожалуйста, товарищ дежурная, вы не можете оказать мне, кто изображен на этой небольшой иконе, вон на той стене, и какого века эта икона?
Дежурная встала со своего кресла и подошла к увешанной иконами и фотографиями стене.
- Это Святой Филарет, - сказала она, - а икона девятнадцатого века. Художественной ценности не имеет.
- Большое спасибо.
Этот разговор отвлек дежурную от письменного стола и привлек внимание экскурсантов. А Ромка в это время просунул свою длинную руку под красный шнур, схватил государев карандаш и молниеносно сунул его в карман своих брюк.
Это видели Маруся Мошкович и Женька Данюшевский. Но они были столь потрясены этим, что только выпучили глаза и молчали.
Мы ничего не приобрели, нас как-то никого не волновало царское барахло, и мы вернулись в школу.
И вот тут Женька не выдержал и оказал:
- Товарищи! Иоасаф украл желтый карандаш Николая Второго.
- Ты с ума сошел, Ромка! Как ты мог совершить подобный поступок?! возмутился Костя Кунин. - Это же грабеж среди бела дня.
- Спокойно, - сказал Ромка. - Во-первых, царь сам грабил народ, и все его вещи награблены у нас. Это раз.
Так что я не очень уж грабил. И второе: этим карандашом Николай Второй подписывал свои указы, и все это выполнялось мгновенно. И я решил отисать этим карандашом письменную по тригонометрии. Если все так, я должен решить все на "отлично". Это будет эксперимент.
Послезавтра Пестриков устроил письменную, и мы (те, кто знал об эксперименте) следили за Ромкой и видели, как он прикрывал страничкой тетради исторический карандаш.
Работу он написал на "не вполне удовлетворительно" и с ненавистью к царизму сказал:
- Цари только обманывали народ!
- Да, глупо, - согласился Селиванов. - Хоть ты и Романов, но это не твой карандаш. Подари его лучше мне.
- Возьми, - сказал Ромка. - Следующую письменную я буду писать обычным хартманом и ручаюсь, она будет выполнена на "отлично". Я все-таки не последний из дома Романовых.
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
На заседании ШУСа - школьного ученического совета - стоял один вопрос: отставание класса по физике.
Председатель совета Ваня Розенберг сказал:
- Главными отстающими, тянущими наш класс назад, являются Старицкий, Попов и Селиванов. Давайте же спросим у них - в чем дело?
Старицкий сказал:
- Мне не дается физика. Я завалился на Магдебурских полушариях. Их лошади не могли разнять, а ты хочешь, чтобы я с ними оправился. Ну, что делать?
- Лучше готовиться к урокам, - сказал Розенберг. - Ты просто не прочитал Краевича и ничего не знал. И нечего ссылаться на лошадей. Ты человек, и ты должен быть умней лошади. Попросим высказаться Попова.
- Он любимчик Акулы, и поэтому он считает, что ему можно пропускать уроки. Он не был на двух последних физиках, - сказал Лебедев.
- Чей я любимчик? - закричал Попов. - Ты за это ответишь! Я тебе за Акулу нос отгрызу!
- Вы слышали? - сказал Лебедев. - Теперь уже совсем ясно, за что его любит Акула. Он сам акуленок.
- Прекрати, Иван. Мы же уговорились, что отменяем все прозвища.
- А почему тогда меня зовут "Сало"? Потому что я толстый? А Людмилу Александровну зовут Акулой, потому что она на уроках пения открывает рот, как будто у нее пасть.
- Мало ли кто как открывает рот. А прозвища мы отменили. А тебя, Ваня, тоже уже неделю как не зовут "Салом". Почему ты пропускаешь уроки, Вадим?
- Я был нездоров, - сказал Попов. - У меня была ангина.
- А мама знает, что ты был болен?
- Я скрыл от нее. Я не хотел ее огорчать.
- А она знает, что у тебя плохо с физикой?
- Нет.
- И что ты думаешь делать дальше?
- Я ничего не думаю.
- А нужно начинать думать.
- Хорошо, я подумаю.
- Селиванов, что у тебя?
- У меня неважно, - оказал Селиванов. - Я не понимаю закон Архимеда.
- А что тут сложного: "Каждое тело теряет в своем весе столько, сколько весит вытесненная им жидкость".
Это же очень просто.
- А почему тело теряет?
- Ты ванну когда-нибудь принимаешь? В воду погружаешься?
- Я хожу в баню, - оказал Селиванов. - Там никуда не погружаются. Там шайки и души.
- А в реке ты когда-нибудь купался?
- Конечно, купался.
- А ты не заметил, что когда ты погружаешься в воду, то уровень воды поднимается?
- Это когда бегемот погружается, а когда я погружаюсь, не заметно.
- Ну хорошо. Если ты в полный стакан воды бросишь камень, то часть воды из стакана выльется?
- Я никогда не кидал камни в стакан с водой.
- Товарищи, он из нас делает идиотов, - сказал Розенберг.
- По-моему, их не нужно делать, они уже готовые, - сказал Селиванов.
Розенберг зазвонил в председательский колокольчик.
- Я призываю к серьезности, - сказал он. - Если вы уважаете общественное мнение и считаетесь со своими товарищами, то вы должны подтянуться. Хотите, мы выделим хорошо знающих физику и прикрепим их к вам. Они будут c вами готовить уроки. Попросим Гольцман и Купфер.
- Лучше я приму ванну, - сказал Селиванов.
И тут встала Зоя Тереховко и сказала:
- Как вам не стыдно?! Вы кладете пятно на весь класс!
- И даже на всю школу, - добавил Розенберг. - В чем же будет состоять наше самоуправление, если вы не будете с ним считаться? Вы же сами избрали ШУС, мало того: вас самих в него избрали - я имею в виду Селиванова, а Селиванов острит, вместо того чтобы взяться за уроки. Государство оказывает нам внимание, заботится о нас, бесплатно нас учит, чтобы мы стали полезными людьми, а мы треплемся, манкируем уроками и в результате приходим к зачетам, ни черта не зная.
- Ладно, - сказал Селиванов, - довольно. Все ясно.
Я постараюсь получить по физике хорошую отметку.
- И я, так и быть, постараюсь, - сказал Старицкий.
- А со мной пусть позанимается Купфер, - сказал Попов. - Может, что-нибудь и получится, хотя я сомневаюсь.
- Я уверена, что получится, - сказала Аля Купфер, - ведь ты не такой тупой, (Каким кажешься.
На этом чрезвычайное заседание ШУСа закончилось.
ПРОМЕТЕЙ
У нас был школьный сторож. Это был высокий, совершенно седой старик с длинной кощеевокой бородой.
Все его лицо было в морщинах, маленькие хитрые глазки были почти прикрыты густыми бровями. Говорил он сильно окая, всегда был суров, мрачен, несловоохотлив. Жил он в крохотной комнатке в вестибюле, и комнатка эта была набита всяческим хламом. На столе стоял сломанный будильник, теснились какие-то пустые банки и склянки, валялись тряпки, гвозди, старые замки и ключи. В углу висела, поблескивая бисером, маленькая икона Серафима Саровского Сторож верил в бога, был старообрядец и не выносил ребячьего шума.
- Вот так и живу, как прикованный к этой школе, - говорил он.
Мы его звали "Прометей". Знали, что он Павел Кириллович, и никто, по-моему даже заведующий школой, не знал его фамилии.
- Не ребята, а свиньи прямо какие-то, - говорил он, - мусорят, мусорят, а я должен подбирать, будто бы я для этого произведен на свет...
Очень он не любил убирать за нами. Да и за собой тоже. Хлам не переводился в его комнате.
Мы побаивались сердитого Прометея, но привыкли к нему и даже любили его в глубине души.
Как-то я не приготовил урока по химии, меня выставили из класса и сказали, чтобы пришли мои родители.
Грустный, расстроенный я шел вниз по лестнице, и меня увидел шедший со щеткой Прометей.
- Чего нос повесил? - спросил он.
- Из класса выгнали, - сказал я. - С химии.
- Плохое дело химия, - сказал он. - Идем ко мне.
И он повел меня в свою конурку.
- Садись на постель, - сказал он.
И я сел на постель, застланную одеялом из разноцветных лоскутов.
- А кому нужна эта химия? - сказал Прометей - Господь создал сушу, и воду, и небо и не знал ни про какой кислород и водород. И зверей создал он, и гадов всяких, и насекомых, и все это безо всякой химии.
- Но ведь даже вода состоит из кислорода и водорода, - сказал я, сверкая своими знаниями - Вода - это Н2O.
- Еще чего, - сказал он. - Не знаю я никакого "аш"
и знать не хочу. И "О" - тоже.
- А без этого "О" вы бы не могли жить, - сказал я - "О" - это кислород. Вы им дышите. Даже растения без него жить не могут.
- Ну да! - рассердился Павел Кириллович. - Вот у меня фикус стоит. Растет безо всякого кислого рода.
