Потом налил себе стакан водки и залпом выпил.
Потом закурил сигарету и стряхнул пепел ему в тарелку.
Он на меня не реагировал.
Он спал.
Сладко посапывал, подперев свою рыжую голову кулаком.
Я растерялся. Говорить ему что-либо в таком состоянии было бессмысленно. Я начал трясти его за плечо, но он мычал что-то бессвязное. Устав, я беспомощно опустился на стул.
— Напился дружок ваш! — сказала подошедшая официантка.
— Какой он мне друг?! — возмутился я. — Я его не знаю.
— Ну да, как водку вместе пить, так друзья, а как рассчитываться, так уже незнакомы! — сказала официантка. — Давайте, гражданин, платите по счету и везите своего приятеля домой!
— Но с какой стати?! — закричал я.
— Вы на меня еще покричите! — сказала официантка. — Я вмиг милицию кликну!
Официантка смотрела на меня презрительно и жестко. У нее был такой тяжелый взгляд, что у меня снова почему-то дрогнули колени. Я заплатил ей деньги, потом взвалил на себя этого рыжего парня и понес его к выходу.
Но по дороге, пока я тащил его к стоянке такси, я наконец высказал ему все, что о нем думаю…
Такси подвезло меня к высокому дому.
— Будьте добры, — сказал я водителю, — не выключайте счетчик. Я только на минуту зайду в это учреждение, а потом мы поедем дальше.
Водитель недовольно поморщился.
— Может, лучше расплатитесь? — спросил он.
— Да нет же, мы поедем дальше, — сказал я. — Что вы мне, не доверяете? Думаете, я убегу?!
— Ничего я не думаю, — сказал водитель. — Пассажиры разные: кто убегает, а кто и не убегает…
— Ах, значит, вы все-таки думаете, что я могу убежать?! Ну хорошо!.. Я оставлю вам под залог свою шляпу.
— Да бросьте вы, — обиделся водитель. — Зачем мне ваша шляпа? Я вам верю… Оставьте портфель и идите.
— Ах так? — вспыхнул я. — Пожалуйста, оставлю портфель… Только, с вашего позволения, я запишу номер машины.
— Вы что? — нахмурился водитель. — Не доверяете мне? Думаете, я удеру?!
— Ничего я не думаю, — сказал я. — Водители тоже разные: кто любит носить шляпу, а кто — портфель.
— Ах так! — сказал водитель. — Ну ладно! Записывайте номер: МТТ 40–20. Так-так-так! Только сначала покажите, что у вас в портфеле.
— Это еще зачем?
— Чтобы потом не было претензий!
— Пожалуйста! — сказал я зло. — Смотрите: у меня здесь бумаги, книги, электробритва.
— Электробритва работает или сломана?
— Что значит «сломана»? Пока она работает!
— Что значит «пока»? Я ее здесь включать не собираюсь.
— Кто вас знает! — усмехнулся я. — Вы как раз небритый. Лицо одутловатое. Глаза бесцветные. На левой щеке бородавка…
— Запоминаете внешность? — зловеще сказал водитель. — Ну ладно! Я вас тоже не забуду! Нос картошкой. Глаза круглые. Уши разные… В левом зубе пломба…
— Ах, раз так дело пошло, — закипел я, — тогда уж давайте официально! Вот мои документы: паспорт, пропуск, свидетельство о браке. Берите! И знайте, что вы имеете дело с порядочным человеком. Давайте ваши!
— Пожалуйста! — сказал он. — Вот водительские права, профсоюзный билет…
— Справки с места жительства, конечно, нет, — отметил я.
— Нет, — сказал он.
— Ну ничего. Если надо — найдут!
— Вас тоже при необходимости вызовут…
— В случае чего пойдете по статье 47-й! — сказал я.
— А вы по 52-й, пункт «б», — сказал он.
Мы злобно посмотрели друг другу в глаза.
— Слушайте, — неожиданно сказал я. — Ну как же вам не стыдно?
— А вам?
— Мне стыдно за нас обоих! — сказал я.
— И мне! — сказал он и опустил глаза. — Забирайте свои документы…
— А вы свои…
— Портфель захватите…
— Спасибо, — сказал я. — И забудем ваш номер: МТТ-40-20.
— Забудем, — сказал он.
Мы ласково похлопали друг друга по плечу.
— Как я мог о вас плохо подумать? — удивился я, — У вас такое симпатичное лицо. Глаза серые. На щеке родинка.
— Вы тоже красивый, — сказал он. — Глаза большие. Уши чистые. За зубами следите…
— Я мигом вернусь, — сказал я.
— Пожалуйста, — сказал он. — Я без вас буду скучать…
Мы нежно улыбнулись друг другу, и я вышел из машины.
Уже подходя к проходной, я обнаружил, что у меня нет пропуска.
— Вот негодяй! — подумал я. — Значит, на всякий случай оставил мой пропуск себе… Ну ничего!.. Не удерет… На всякий случай я проколол ему задние шины…
Кирюша Лапенков, высокий худой юноша лет двадцати пяти, сидел в диетической столовой и обедал. Настроение у Кирюши было скверное. Мрачное было настроение.
Да и с чего, спрашивается, быть хорошему настроению у человека, болеющего гастритом, сидящего в душной столовой и поедающего обед за пятьдесят три копейки в составе: суп овощной протертый, тефтели паровые с картофельным пюре, кисель молочный?
Какие мысли должна рождать в мозгу такая пища?
Грустные мысли. Протертые мысли. Паровые. Желеобразные. Бессолевые.
Но нет! Организм Лапенкова протестовал. И в тот момент, когда его желудок равнодушно принимал всю эту преснятину, мозг Кирюши вел активную, буйную деятельность. Мозг кипел. Он рождал острые, соленые мысли, мысли, пересыпанные перцем и аджикой, мысли шипящие и дымящиеся, как шашлык на шампуре.
Вот они, мысли Кирюши Лапенкова, в кратком изложении:
1. Повар — сволочь! Протираешь овощи — протирай, но не до дыр!.. Сам небось харчо жрет!..
2. Участковый врач — халтурщик. Раз нашел у человека гастрит, так лечи. А он, кроме диеты, ничего не прописывает. За что им, коновалам, только зарплату повысили?
3. Председатель месткома Точилин — прохиндей! Не дал путевку в Кисловодск. У вас, говорит, товарищ Лапенков, всего-навсего гастритик, а у нас есть товарищи уже с язвочкой. Им путевочку в первую очередь надо. Мерзавец! На следующие выборы месткома не приду. В знак протеста!
4. Начальник отдела Корольков — убогий чинуша. И голос у него визгливый, как у бабы.
«Вы почему, товарищ Лапенков, не отправили запрос в Керчь по поводу трансформаторов?» — «Потому что забыл!» — «А зарплату вы получать не забываете?»
У, зануда! Тебе бы мою зарплату!
5. Сосед по квартире Рубинин — подонок и извращенец. Каждую ночь у него музыка орет и женщины повизгивают. Оргии устраивает! И хоть бы раз пригласил, каналья!
6. Лето нынче ужасное. Жара, духота! Говорят, солнечная радиация усилилась. Полысеем все к чертовой бабушке!
7. Вообще народ как-то измельчал… Стал хлипкий и пузатый… Сегодня шел по улице — ни одной красивой девушки не встретил… Вырождается род человеческий помаленьку!
8. В футбол наши играть определенно не умеют. Распустить бы команды, а Лужники — огурцами засеять… Все же польза была бы…
9. По телевизору все время какую-то муру передают… В комиссионку отнести его, что ли?
10. Эх, жизнь………….!
На десятом пункте мысли Лапенкова приостановились в своем развитии. Но произошло это вовсе не потому, что этот пункт был наиболее ярким и всеобъемлющим. Просто Лапенков вдруг заметил, что сидящий рядом за столиком бородатый мужчина пристально его разглядывает. Кирюша этого не любил. Под чужим взглядом он терялся и нервничал. Поэтому, быстро допив кисель, Лапенков встал и направился к выходу. Однако спиной он почувствовал, что бородач тоже поднялся и идет за ним.
Так они прошли вместе по улице шагов десять, и все время Лапенков чувствовал на своем затылке сверлящий взгляд бородача. Тогда Лапенков остановился и обернулся.
— Извините, — сказал бородач, подходя к Лапенкову. — Извините. Разрешите представиться: Валабуев, художник!
— Лапенков, — тихо сказал Кирюша, слегка пожимая протянутую руку.
— Не сердитесь, что задерживаю вас, — сказал бородач, — но дело в том, что меня, как художника, поразило ваше лицо… Это то, что я искал…
— В каком смысле? — растерянно спросил Лапенков.
— В прямом! — сказал бородач. — У вас выдающееся лицо… Низкий скошенный лоб, тяжелые надбровные дуги, острый нос, губы тонкие, нервные… А скулы какие! Ведь это черт знает какие скулы!..
— При чем здесь скулы? — начал нервничать Лапенков. Что вы хотите, товарищ?
— Я хочу вас попросить позировать мне, — сказал художник. — Ваше лицо мне нужно для картины… Это не займет у вас много времени… Всего несколько сеансов… И я заплачу!
Приветливая улыбка на лице бородача и ласковое «заплачу» как-то успокоили Лапенкова. Он смутился и спросил:
— А кого же вы хотите с меня рисовать?
— Убийцу! — сказал художник и улыбнулся.
Наступила пауза.
— То есть как это? — наконец осторожно спросил Лапенков. — Почему убийцу? С какой стати?
— Это не совсем убийца в обычном понимании этого слова, — продолжая улыбаться, сказал бородач. — Это — браконьер. Понимаете, картина называется «Убийство». Композиционно она решается так: опушка леса, а на переднем плане — косуля и охотник. Нежная, трепетная косуля, обагренная кровью, лежит на траве, а над ней склонился охотник. Браконьер с дымящимся ружьем. У него низкий скошенный лоб, тяжелые надбровные дуги, тонкие нервные губы искривились в садистской усмешке…
