— С добрым утром! — поприветствовал я управдома. — Можете рассчитывать на премию в этом квартале. За экономию воды.
Управдом удивленно взглянул на меня.
— Обязуюсь, — говорю ему, — но мыться, не стирать и вообще не нить! Погибну от жажды, а кран не открою!..
Встретив дворника, сказал ему:
— Бросьте метлу и ложитесь спать. А еще лучше отправляйтесь в планетарий или профилакторий. С сегодняшнего дня улицу буду подметать я… Нет, нет, но беспокойтесь, зарплата будет вам идти. Даже с прогрессивкой.
Продавцу газет я пообещал на этой же неделе оборудовать модерновый киоск с телевизором, вентилятором, видеотелефоном и жаровней для шашлыков.
Парикмахеру сказал, что прямо сейчас приведу несколько клиентов, которые на чай меньше пяти рублей не дают.
— А главное, что этих клиентов даже подстригать не надо — они все лысые, — уточнил я.
На улице я встретил директора цирка.
— Ну, как дела? — поинтересовался.
— Могли бы быть лучше, — со вздохом пожаловался директор.
— Теперь пойдут блестяще! — заверил я. — Завтра утром принесу ученого кота. После первого же его выступления в цирк будет так же трудно попасть, как в баню перед выходным.
— Видели уже этих ученых котов, — скептически скривил он губы.
— Но такого увидишь впервые. Играет на флейте, аккордеоне, саксофоне, ударных инструментах, причем на всех одновременно. Знает восемь языков, из них два иностранных. Умеет пускать дым кольцами. И вообще колоссальный чудак.
— Ты серьезно? — Директор от удивления даже шляпу снял.
— Это еще не все. У него есть восемь подруг, которые любят его до самозабвения. Хором они поют «Прелюд» Шопена и «Кантату о счастье» Нечипуренко. Притом еще танцуют бальные танцы и демонстрируют акробатические этюды.
Директор молча сопел.
— Но главное не это, — продолжал я, — главное мышка — приемная дочь ученого кота. Считает до тысячи. Решает любые кроссворды и дает сеанс одновременной игры в шахматы на двадцати досках, — ошеломил я директора цирка на прощание.
Трем знакомым, случайно встретившимся мне по дороге, я пообещал через час явиться к ним домой, чтобы приступить к обязанностям няни. А одной даме дал согласие по совместительству организовать домашний кружок «Вяжите сами».
После этого я спокойно пошел домой. Влез в ванну и включил душ…
Ах, простите! Я, кажется, пообещал управдому крана не касаться. И вообще много чего наобещал. Но разве это так трудно? Сказать: «Обязуюсь», «Обещаю», «Сделаю»? Разве мало у нас людей, которые берут на себя всевозможные обязательства и не выполняют их? И при всем этом они еще ухитряются и премии получать, и, как пишут в характеристиках, пользоваться уважением. Так почему же мне нельзя?..
Меня назначили директором. Люди, с которыми я должен был работать, были удивительно милы. Мне так и хотелось каждому пожать руку и сказать пару теплых слов.
Но я этого не делал. К чему приводит фамильярность с подчиненными, известно. Сначала теплые слова, потом горячие объятия, а там, смотришь, тебе и на голову сядут. Нет, уж лучше прохладная вежливость. Даже холодная деловитость.
Поэтому в ответ на солнечную улыбку своего помощника я скептически поморщился.
Моя секретарша была воплощением приветливости. Но на ее ласковое «Доброе утро» я отреагировал бескомпромиссным:
— Смотрите у меня!
А завхозу, который пришел доложить о результатах инвентаризации, я напомнил без всяких экивоков:
— Будешь красть — в тюрьму сядешь!
Я чувствовал, как в моем голосе, всегда тихом и мягком, растут и крепнут металлические нотки.
«Спасибо вам за хорошую работу!» — аж надрывался мой внутренний голос, обращаясь к коллективу.
Но директорский голос тут же редактировал эту сентиментальную чепуху:
«До каких пор?.. Тяну все сам, как вол! За что вы только зарплату получаете!»
Внутренний голос аж рыдал от стыда и бессилия, был мягким, нежным, в то время как директорский был твердым, будто молот кузнеца-ударника.
Наконец — ура! — я иду по коридору и жму руки всем, всем, всем. Я делаю комплименты секретарше, дружески хлопаю по плечу помощника, договариваюсь срезаться в шахматы с завхозом, шучу с консультантами.
И, представьте, мой директорский голос молчит. Молчит, потому что вчера с должности директора меня сняли. За грубость. Наконец-то я могу этим прекрасным людям сказать все, что о них думаю.
— Вот вам первое задание, — сказал заведующий и вручил мне папку с бумагами. — Подготовьте за три-четыре дня докладную.
Через неделю он поинтересовался:
— Ну как? Готова?
— Не совсем, — отвечаю. — Не привык я так — наспех. Нас учили работать вдумчиво. Лозунг моей жизни — требовательность при всех обстоятельствах!
На ближайшем же собрании он похвалил меня в докладе:
— Тут некоторые товарищи привыкли все делать — лишь бы с рук долой. А вот наш новенький относится к делу добросовестно…
Месяц меня никто не беспокоил. Разве что заведующий иной раз бросит вопросительный взгляд. На один из них я ему как-то ответил:
— Еще неделя — и приступаю к резюме!
Прошло две недели, и заведующий подошел к моему столу:
— Ну-с?
— Может, то, что у меня вышло, кое-кого и удовлетворило бы, — отвечаю ему, — а вот меня как человека требовательного к себе эта докладная никак не устраивает.
— А вы покажите, не стесняйтесь.
— Показать не могу, потому что я ее изорвал в клочки.
Заведующий побледнел.
— Но не волнуйтесь, начал писать заново, — успокоил я его.
В конце квартала, когда подбивали итоги работы канцелярии, я сообщил:
— Четвертый вариант моей докладной не идет ни в какое сравнение ни с первым, ни даже с третьим.
Очевидно, мои слова произвели впечатление, потому что докладную включили в план работы очередного квартала.
Конец полугодия я ознаменовал тем, что приступил к восемнадцатому варианту докладной.
— Зато каждое слово будет на месте, — сказал я заведующему канцелярией.
Через несколько лет, получив повышение по службе, я стал еще требовательней к себе.
— Свой тридцать восьмой вариант, — говорил я сослуживцам, — буду писать сразу в трех экземплярах.
Когда меня провожали на пенсию, слово взял молодой, прибывший лишь год назад из института заведующий канцелярией.
— Требовательность и вдумчивость — вот что отличало стиль работы нашего старшего товарища, — сказал он, вручая мне именные часы.
За мой стол посадили румяного выпускника техникума. Вместе с опытом я передал ему свою неоконченную докладную. За каких-нибудь десять минут он дописал ее и положил на стол заведующего.
Ох уж эта молодежь! Все делает наспех!..
Наш новый сотрудник Тетеря оказался компанейским человеком.
— Парень с головой! — пошутил как-то старший группы Захребетенко. — Наверно, шляпу носишь семидесятого размера?
— Шестьдесят шестого, — весело уточнил Тетеря, нисколько не обидевшись.
— Чем больше голова, тем больше в ней извилин, — как всегда, блеснул эрудицией научный сотрудник Непомнящий.
Вскоре выяснилось, что большая голова — это не такая уж радость для ев хозяина. Промышленность просто не выпускает шляп 66-го размера. И бедный Тетеря в жару и мороз ходил с непокрытой головой.
— У меня шапка-невидимка, — шутил он.
Заместитель старшего группы Лыковец посоветовал ему заказать вязаную шапочку в трикотажном ателье. Но Тетеря отказался.
— Вязаная — как-то несолидно, — сказал он.
— И действительно, — согласился Захребетенко, — что он, лыжник?
Мы сочувствовали нашему новому сотруднику как умели. В лютые морозы советовали ему сидеть дома. Его работу делали сами. Единственную путевку в дом отдыха, которую выделили на нашу группу, отдали ему. А когда директор решил нам всем влепить по выговору за срыв важной темы, еле уговорили его не наказывать Тетерю.
— Нас наказывайте как угодно, а Тетерю не надо, — умоляли мы. — Он и так несчастный — шапки достать не может.
Дважды в году ходатайствовали о выделении ему денежной помощи. Уступили лучший участок В коллективном саду. А старший научный сотрудник Карасик отдал ему свою очередь на мотоцикл с коляской. Даже дочку его с нашей помощью удалось определить в школу одаренных детей.
— Конечно, вам хорошо, — частенько повторял Тетеря, — вы все в шапках. А вот мне так не повезло!
— Давайте подарим ему зонтик, — предложил Лыковец. — Чтобы от снега прикрывал.
— Лучше всего японский. Такой, чтоб складывался. Он его в портфеле носить сможет, — уточнил Непомнящий.
