— Японский — ни в коем случае! — возразил Захребетенко. — Его обязательно жена заберет.
— А если, — внес я предложение, — пойти к директору фабрики головных уборов и так прямо и рассказать? Может, поймет?
Все меня поддержали. И на следующий день мы посетили директора фабрики. Он очень мило нас встретил и сказал, что, хотя индивидуальных заказов они не принимают, он сделает для нашего Тетери исключение.
И вот настал торжественный момент. После проникновенной речи старшего группы Захребетенко, поэтического поздравления Карасика, трогательных напутствий Лыковца и Непомнящего я под аплодисменты преподнес Тетере большую круглую коробку со шляпой 66-го размера.
По нашему требованию он тут же ее примерил.
— Ну и красавец! — радостно воскликнул Карасик.
— И родная жена не узнает! — отметил Лыковец.
— Смотри, чтоб не украли, — посоветовал Непомнящий.
А я молча пожал Тетере руку.
На глазах у него были слезы. Он смотрел на меня с ненавистью.
— Какие вы все завистливые! — сказал он. — Не терпите, когда человек имеет хоть какие-нибудь преимущества!..
— А директора снимать собираются! — выпалил с порога счетовод Серничук.
Никто не среагировал на его сообщение. Лишь Серебристый, на миг оторвавшись от бумаг, кисло заметил:
— Это уже целую неделю всем известно.
Серничук обиженно сел за стол и принялся крутить ручку арифмометра. А меня вдруг осенила гениальная мысль. Я вышел из комнаты и направился в кабинет директора.
— Федор Тихонович, позвольте на минутку?
— Я занят, — хмуро ответил директор.
— Знаю, все знаю, — сочувственно сказал я, без приглашения усаживаясь в кресло. — Но вы должны меня выслушать.
Директор отложил ручку и с интересом взглянул на меня.
— Услыхай, что вас снимают или собираются снять, я не мог не прийти…
— Почему?
— Потому что считаю это колоссальной несправедливостью! — гневно сказал я.
Глаза директора округлились от удивления.
— Поймите меня правильно, — продолжал я. — Никогда бы я не решился вот так запросто прийти к вам, если бы не подобные обстоятельства. Тот факт, что я избрал для визита именно такой, можно сказать, трагический момент в вашей жизни, доказывает, что я делаю это с честными намерениями.
— Ничего не понимаю, — пожал плечами директор.
— Вообразите, что месяц назад я пришел бы сюда и сказал: «Дорогой Федор Тихонович, я очень и очень уважаю вас». Вы бы восприняли это как обыкновенный подхалимаж. Решили бы, что мне от вас чего-то надо — новой квартиры или там повышения. А когда я вам в глаза говорю теперь эти слова, вы понимаете, что это сказано честно и никакой корысти у меня нет… Так вот, зная, что, возможно, это наш последний разговор, я и пришел только для того, чтобы сказать: «Федор Тихонович, я считаю, что вы образцовый директор, а самое главное — чудесный человек».
Директор встал, налил в стакан воды и снова сел.
— Прежде чем попрощаться с вами, — продолжал я, — хочу сказать: вы благородны и принципиальны. Даже когда вы отказываете в просьбе, в душе просителя не остается и тени обиды. Вот, к примеру, отказали мне во внеочередном отпуске. Думаете, я обиделся? Нисколько! Потому что так чудесно и доходчиво объяснили, что мне даже совестно стало. А когда срезали премию за частые опоздания — помните? — вы сделали это так деликатно, что мне хотелось сказать: «Срежьте еще!..»
— Послушайте, уважаемый… — хотел было перебить меня директор.
Но я не дал ему договорить:
— Всегда твердил и твердить буду: с таким мудрым человеком, как вы, работать — настоящее счастье!
Глаза директора увлажнились.
— Я обо всем напишу куда следует, чтобы те, которые решили вас снять, получили по заслугам! — ошеломил я его.
— Друг мой, не надо, — ласково вымолвил директор.
— Надо, обязательно надо! — горячо возразил я. — Это же фатальное недоразумение. Таких, как вы, Федор Тихонович, не снимать надо с должности, а, напротив, повышать…
— Успокойтесь, голубчик, — улыбнулся директор. — Никто меня не снимает с должности. Меня собираются снимать… и кино. Вы разве не видели в коридоре осветительную аппаратуру?
— Какое счастье! — прошептал я так искрение, будто не я, а кто-то другой сегодня утром помогал операторам устанавливать юпитеры.
— Так что идите и спокойно работайте, — сказал директор. — Я с вами и никуда в ближайшее время уходить не собираюсь.
Когда я выходил из кабинета, он остановил меня:
— Кстати, сколько лет вы работаете в нашей конторе?
— Восемь с половиной.
— Немало, — задумчиво произнес он.
Я сел за свой рабочий стол и торжествующим взглядом окинул коллег. Операция прошла блестяще — место заведующего отделом, которое вот уже третий месяц вакантное, теперь наверняка будет за мной.
Утром наш отдел, как всегда, собрался на пятиминутку. На этот раз заведующий советовался с нами о рационализации картофелечистки.
— Ни у кого нет возражений против моей рационализации? — обвел он всех внимательным взглядом. — Нравится?
— Да! — хором ответили мы.
— А вам, товарищ Цаца, нравится? — спросил заведующий у новенького, который всего лишь неделю работает в нашем отделе и впервые попал на пятиминутку.
— Нет… — ответил Цаца.
— Как это нет? — оторопел заведующий.
— Нет… — снова повторил он.
— Да знаете ли вы, что моя рационализация понравилась самому директору? А вы говорите «нет»!
Мы, перебивая друг друга, стали доказывать Цаце, что он ошибается, что такую рационализацию нельзя не одобрить, что домохозяйки за это спасибо скажут.
— Нет… — упрямо твердил свое Цаца.
Заведующий дрожащим от волнения голосом объявил, что пятиминутка окончена.
Через час он вызвал меня к себе.
— Вы знаете, я думаю — молодец Цаца. Припципиальный! Приятно, когда человек не просто тебе поддакивает, а спорит, свое доказывает. Надо его на должность консультанта выдвинуть. Я вот только что еще раз пересмотрел свои расчеты и нашел-таки одну неувязочку. Прав он, что не соглашается со всем так легко, как, скажем, вы.
На следующее утро заведующий рассказывал о рационализации своей рационализации.
— Великолепно! — воскликнули мы хором.
— Ну, а в таком варианте вам нравится моя рационализация? — обратился заведующий к Цаце.
— Нет… — ответил он.
— Вы считаете, что новая картофелечистка не прославит наш институт? — возмутился заведующий.
— Нет… — покрутил головой Цаца.
— Это уж слишком! — набросились мы на него. — Человек, можно сказать, открытие сделал, а вы упрямо не желаете признать. Неужели вам непонятно, что это новое слово в технике?
— Нет… — сказал Цаца.
Заведующий, дрожа от негодования, вышел из комнаты. А через полчаса вызвал меня к себе.
— Подумайте, какой настойчивый! — восхищенно произнес он. — Другой бы давно капитулировал. А этот доказывает свое, несмотря на авторитеты. Знаете, я тут прикинул и думаю, что его смело можно назначить старшим консультантом. Кстати, в моей рационализации есть-таки одна слабинка. Так что молодец Цаца!
Собрав нас после обеда, заведующий рассказал о дополнениях к своей рационализации.
— В таком виде, мне кажется, она безупречна, — резюмировал он. — А вам нравится? — повернул голову к Цаце.
— Нет…
Заведующий полез в карман за валидолом.
В конце рабочего дня он снова вызвал меня.
— А все-таки прав Цаца! Стоит один винтик заменить, и себестоимость картофелечистки намного уменьшится. Сообразительный! И главное, упрямо стоит на своем. С таким и посоветоваться приятно. Всю правду в глаза режет. Прямо сейчас напишу рапорт директору — будем делать его моим заместителем…
— Поздравляю! — прибежав в отдел, стал я жать руку Цаце, чтоб, не дай бог, никто из коллег не опередил. — Вас хотят сделать заместителем нашего начальника. Вы, наверное, на седьмом небе от счастья?
— Нет… — сказал Цаца.
— Опять «нет»! — удивился я. — Неужели вы не рады?
— Я все ви-ви-ви-время пытаюсь сказать, — наконец вымолвил Цаца, медленно растягивая слова, — что нет во-во-возражений…
На четвертой странице вечерней газеты я прочитал объявление: «Уважаемые мужчины! Если вы не удовлетворены своей внешностью, загляните в операционный кабинет Института красоты и гигиены. Пластическая операция, которую амбулаторно сделает вам опытный хирург, совершит чудо. Вы станете таким красавцем, что и родная жена не узнает…»
«Почему бы и не попробовать? — подумал я. — Почему бы не стать красавцем?»
