Тут подоспел Пьер и тоже схватил коротышку за шиворот, словно давая понять, что у него с пойманным свои счеты.
— Молись, Антихрист! — в упоении проговорил он. — Я есмь смерть твоя.
Коротышка трясущимися губами вдруг замычал мотив, чем — то напоминающий «Марсельезу». Он мычал громко и отчаянно, как бычок на бойне.
— В наших руках сам Бонапарт! — прослезился Пьер, оглянувшись на Ржевского. — Я убью его… я должен.
— Почему вы? Мне за его голову обещана в невесты дочь атамана Платова.
— Нет уж, позвольте взять грех на душу.
— Вы же говорили, что не в состоянии убить человека.
— Отнюдь!
— Черт с вами, убивайте, — сказал Ржевский. — Мне жениться недосуг.
— И убью! Вот увидите!
С Пьера градом лил пот. Он еще никогда не убивал людей кинжалом, и оттого ему было немного не по себе.
Мимо семенила дряхлая старушка в рваном, волочащемся по земле платье. Привлеченная шумом, она вскинула голову, вытаращив свои рыбьи глазки на Пьера, который робко и неумело тыкал коротышу самым кончиком кинжала в живот, словно пересчитывая ему ребра.
— Батюшки! — заголосила старушка. — Божьего человека жизни лишають.
— Ты что, бабка, белены объелась! — прикрикнул на нее Ржевский. — Какого еще божьего человека?
— Это Наполеон! — сказал ей Пьер, тряся свою добычу за шиворот; коротышка отчаянно сучил ногами по земле.
— Господи, какой Наполеон?! Убогий! — Она постучала себя по лбу.
— Не смейте оскорблять! — вспыхнул Пьер.
— Да не вы, батюшка, убогий, а он. Пашка Букин это, мясник бывший. Сумасшедший, разве не видите! Вон глазища — то как закатывает и слюни распустил. Он тем летом себе по башке топором заехал. С тех пор и чокнулся. Так намедни их всех, горемычных, из дурдома, что в Сокольниках, повыпускали. Вот они и слоняются по улицам, аки дети брошенные.
У Пьера сделалось лицо ребенка, готового расплакаться. Он с неприязнью посмотрел на коротышку, болтавшего в воздухе ногами.
— Парлэ ву франсэ? — спросил его Пьер в надежде, что старуха врет. — Парлэ ву? Ну!!
— Парлэ, парлэ, месье, — зло прошипел тот, пуская меж редких зубов пузыри. — Жё сюи Бонапарте!
— Вот, сударыня, — торжествующе глянул на старуху Пьер. — Я же говорил!
— Вы, батюшка мой, видать, сами тоже из Сокольников…
Старушка покрутила ему пальцем у виска и поплелась дальше.
Пьер потерянно смотрел ей вслед.
— Вы… да как вы…
— Погоди, Петруша, не кипятись, — сказал Ржевский. — Может, и впрямь ошибка вышла. — Харкнув коротышке в упор на пол — лица, он размазал слюну рукавом, стирая сажу. — Ну что, теперь похож на Наполеона?
Пьер поправил очки, пристально вглядываясь в черты незнакомца.
— Похож, однако…
— Не Наполеон?
— Не он, — разочарованно выдохнул Пьер, отпуская коротышку. — Простите, сударь, ужасное время…
— Жё сюи Бонапарте! — гордо повторил сумасшедший, едва коснувшись ногами земли, и принял известную всему миру позу. — Лямур, Пари…
— Привет Марии — Луизе, — сказал Ржевский и дал ему хорошего пинка под зад. — А ну пошел вон!
Коротышка, жалобно завывая, скрылся в палевом дыму.
Ржевский и Пьер пошли дальше.
Людей и дыма вокруг становилось все больше.
Неподалеку от Поварской на них с воплями и причитаниями налетела какая — то женщина, умоляя о помощи. В горящем доме осталась ее маленькая дочь. Ржевский и Пьер не раздумывая поспешили за ней.
Но тут поручик увидел картину, тотчас переменившую его намерения.
У дымящихся развалин трое баварских солдат тискали русскую девушку, обступив ее со всех сторон.
— Пощадите, пощадите, господа… — лепетала она, тщетно пытаясь вырваться из этого дантова круга.
Баварцы зубоскалили, водя вокруг нее хоровод.
У Ржевского свело скулы от гнева. И он рванулся в их сторону.
— Поручик, вы куда? — окликнул Пьер.
— Извини, Петруша, — обернулся на ходу поручик. — С девочкой ты и без меня управишься. А у меня тут дела по женской части.
Глава 48. Всем кобелям кобель
Ржевский стремглав налетел на баварцев.
Опешившие от неожиданности солдаты никак не могли понять, почему этот невесть откуда взявшийся французский капитан бьет их что было сил, при том ругаясь явно не по — европейски. Время на раздумья таяло для них с головокружительной быстротой. Один тут же получил в ухо, другой в глаз, а третий в зубы. После чего двое были еще пару раз столкнуты лбами, а третий, пытавшийся удрать, был пойман за ногу и прокачен по мостовой носом.
Не прошло и двух минут, как вся бравая троица валялась в дорожной пыли. По их измочаленным мундирам теперь нельзя было определить не то что звание, но и полк.
— Гутен таг, либе эзелс! /Добрый день, любезные ослы! (нем.)/ — отряхнул ладони Ржевский, с улыбкой повернувшись к девушке. Только сейчас он разглядел, что она очень молоденькая и хороша собой. — О-о, фройляйн, зо шон /такая хорошенькая девушка (нем.)/!
— Как? Что? — отшатнулась она, застучав зубами.
— Нихт ентлауфен, майне катцхен /Не убегайте, моя киска (нем.)/. — Ржевский вдруг спохватился. — Тьфу, черт! Я свой, сударыня, русский. Не бойтесь, вам ничто больше не угрожает.
— А я и не боюсь. — Сжав кулачки, она бросила презрительный взгляд на неподвижные тела у своих ног. Потом тряхнула головой, разметав по плечам русые волосы. — Я смелая!
— Ого! Как вас величают, сударыня? Часом, не Афродита?
— Анна Васильевна, можно просто Аннушка, — бойко ответила она, оправляя изрядно помятое платье. — Откуда вы так хорошо знаете по — немецки, сударь?
— А, ерунда. Грехи юности.
— Так кто же вы, мой избавитель?
— Имею честь, поручик Ржевский!
— Какое знакомое имя! Где — то я о вас слышала…
— Брехня! Это все в прошлом, — сказал Ржевский и, взяв ее за руку, быстро увел под сень деревьев. — Здесь вам будет безопаснее.
— Вы, кажется, гусар?
— С головы до шпор!
— Где же ваша лошадь?
— Даву съел.
— Разве французские маршалы едят конину?
— Ха! Они едят даже лягушек.
— Но если вы гусар, то где же ваш ментик?
— Сгорел. Пришлось француза раздеть.
Девушка доверчиво заглянула ему в глаза.
— Ах, сударь, если бы не вы, не представляю, что бы со мной сделали эти противные солдафоны.
— Ничего мудреного, сударыня. Сделали б женщиной — и весь сказ.
— Поручик!! — Она, передернув плечами, повернулась к нему спиной.
— Простите, Аннушка. — Он виновато наклонился к ее ушку. — На дворе война — невольно огрубел-с. А от вашей красы и вовсе с ума можно спрыгнуть.
Она улыбнулась, развернувшись к нему лицом:
— Теперь навек вы мой спаситель.
— По гроб жизни, душечка. — Ржевский игриво приобнял ее за талию. — Коль гусар спасет девицу, на ней обязан…
— Прокатиться! — хихикнула она. — Знаю я эти ваши гусарские прибаутки.
— Я не совсем то хотел сказать, но раз уж вы первая затеяли этот разговор…
Поджав губки, она сняла его руку со своей талии.
— Ох, не зря папенька наказывал мне остерегаться гусар.
— А чего нас бояться? Мы на дамах гарцуем не хуже, чем на лошадях.
— Поручик!
— Да-с?
— Что вы несете?!
— Курица несется, сударыня, — обиделся Ржевский. — А я объясняюсь в любви-с.
— Ужель вы спасли меня только для того, чтобы я теперь сгорала от стыда?
— Я был бы не прочь подлить масла в ваш огонек, сударыня.
— Да-а? — Она отважно взглянула ему в глаза. — Вы же меня совсем не знаете.
— Готов узнать, не сходя с этого места. — Перехватив ее гневный взгляд, поручик состроил жалобную мину: — Сударыня, не велите казнить, велите ручки целовать.
Она снисходительно улыбнулась.
— Лучше помогите мне разыскать папеньку.
— А куда он подевался?
— Да нет же, это я потерялась. Мы готовились к отъезду. А у нянечки моей с памятью просто кошмар. Она про все забыла и пошла зачем — то в посудную лавку. Я побежала ее искать и заблудилась в дыму.
