— Знаете, — наконец выдавил он, — не ждал от вас такой подлости.
— Смелости, вы хотели сказать? Не так ли? — поддел я его. — Не надеялись, что я отважусь позвонить управляющему? А я вот взял и позвонил. Потому что для меня не существует авторитетов, когда речь идет о моем достоинстве. Никому не позволю себя унижать, даже самому Игнату Сидоровичу!
— Но представляете, в какое положение вы меня поставили? — со слезами на глазах произнес заведующий.
— Это не я вас, а вы меня поставили! — стукнул я кулаком по столу. — Надо же, из нашего уважаемого Игната Сидоровича пугало сделали…
Всю неделю отдел относился ко мне с подчеркнутым уважением. Заведующий подписал мой отчет не читая. А при распределении премиальных мне насчитали на три рубля больше, чем всегда.
Но когда в понедельник я позволил себе опоздать всего на пять минут, заведующий устроил мне такой скандал, что я понял: опять началось! Да он и причину столь резкой перемены тут же объяснил:
— Мы вас раскусили! Мы вас на чистую воду вывели! Оказывается, ваш тот разговор с Игнатом Сидоровичем был не чем иным, как жалким фарсом. Вы просто говорили в пустоту, считая нас дураками. Но мы не такие простачки, как вам кажется! Ишь какой храбрец! Самому управляющему такое в глаза говорит! Так мы и поверили!
— Это ваше дело, — усмехнулся я. — Только можете спросить у Игната Сидоровича, и он вам подтвердит, что и ему действительно звонил.
— И спросим! — пообещал лаборант Пошевеля. — Как раз завтра профсоюзное собрание, подойдем к нему всем нашим отделом и спросим.
— Правильно! — поддержал его заведующий.
— Хотя бы просто ради спортивного интереса, — сказала Завалишина, заместитель профгрупорга.
— И поставим тебя в неудобное положение! — погрозил пальцем технолог Гундосенко.
— Так что, пока не поздно, давай сознавайся, — предложил заведующий.
— Делайте что хотите, — пожал я плечами и вышел из комнаты.
…Собрание закончилось на удивление быстро, и я хотел было незаметно улизнуть домой, как вдруг Завалишина на весь зал крикнула:
— Мы, по-моему, о чем-то договаривались?!
Пришлось остаться.
И вот мы всем отделом подходим к управляющему.
— Простите, Игнат Сидорович, — начал заведующий, — но мы хотим извиниться перед вами за нашего младшего техника Бокового, который так нахально позвонил вам и наговорил кучу глупостей…
Управляющий раскрутил свой мундштук и, вытрусив из него на ладонь антиникотиновую таблетку, снова закрутил его.
— Или, может быть, вы скажете, что впервые об этом слышите? — торжественно спросил заведующий и победоносно глянул на меня.
Управляющий поискал глазами урну и метко швырнул в нее антиникотиновую таблетку.
— Мне кажется, — сказал наконец Игнат Сидорович, — что вам нечего извиняться за Бокового. Он все сказал правильно, и я ему очень благодарен за этот звонок. Или вы другого мнения?
Заведующий что-то невразумительно пробормотал, настолько путано, что управляющий махнул рукой и направился к выходу.
Первым пришел в себя Пошевеля. Он хлопнул меня по плечу и подмигнул:
— Оказывается, это был-таки не розыгрыш?
— Действительно звонил, — согласилась Завалишина.
«Конечно, звонил, — торжествовал я, идя к троллейбусной остановке. — Только не тогда, когда вы слышали, а двумя часами позже из другой комнаты, где никого не было. И не ругал управляющего за статью в стенной газете, а, наоборот, назвал ее шедевром публицистики, образцом принципиальности и объективности. И еще сказал, что каждый сотрудник должен чувствовать себя счастливым, работая под его руководством…»
— Знаешь, дорогая, — сказал я жене, — на этот раз тебе придется пожертвовать одним вечером. Нужно навестить Корецких.
Кислое выражение на ее лице не смогло поколебать мое решение. Десятки раз я обещал этому бедняге Корецкому заглянуть на чашку чая и всегда подводил его. Представляю, как они с супругой готовились, как ждали! После каждого приглашения, которое я по-хамски игнорировал, он сидел на работе сам не свой, в глазах его читалась боль и обида: мол, если уж подчиненный, так можно и в грош не ставить!
Кстати, с тех пор как я возглавил отдел, в котором Корецкий занимает скромную должность младшего технолога, я, упаси боже, ни разу и жестом не дал ему почувствовать, что мы с ним находимся на разных ступеньках служебной лестницы.
На этот раз Корецкий так упрашивал, что я не выдержал и заверил его твердо:
— Придем! Обязательно придем к вам завтра вечером!
— Боюсь, опять не сможете, — горько усмехнулся он. — Снова возникнут какие-нибудь обстоятельства, найдутся уважительные причины…
— Никаких обстоятельств и причин! — отрезал я.
Жена сопротивлялась отчаянно. Призвав на помощь все свое красноречие, я убеждал ее:
— Думаешь, мне хочется идти к нему? Да он так надоел мне на работе своим постоянным нытьем, что лишний раз и видеть его не хочется.
— Зачем же ты себя заставляешь? — пожала недоуменно плечами жена.
Понимаешь, руководитель, большой или маленький, обязан иногда приносить в жертву личные симпатии и удобства. Помучаемся какой-то вечер, зато доброе дело сделаем. Представляешь, каким стимулом будет для Корецкого наш приход? С каким старанием он будет после этого работать?
И вот мы с тортом «Космос» поднимаемся лифтом на восьмой этаж и звоним в дверь. Открывает мальчик лет шести — ну вылитый Корецкий!
— Родители скоро придут и очень просили вас подождать, — улыбнулся он застенчиво. Так обычно улыбается и его отец, когда отпрашивается на полдня с работы.
Мальчик проводил нас в гостиную и, упреждая возможные вопросы, отрапортовал:
— Зовут меня Стасиком. Мне шесть с половиной лет. Этой осенью пойду в школу. Маму и папу люблю одинаково. Шоколада не ем. Когда вырасту, буду капитаном самоходной баржи. Братика у меня нет, есть сестричка Галя, только двоюродная. А еще есть танк на батарейках, шагающий робот, коллекция гоночных машин…
— А скажи нам, Стасик, — остановила его жена, — почему ты незнакомым дяде с тетей дверь открыл? Откуда ты знаешь, что мы и есть те самые гости, которых ждут твои родители? А вдруг…
— А я в глазок посмотрел, — сказал Стасик, — и увидел дядю, которого описал мой папа: страшного, как Карабас Барабас, только без бороды, и тетю — толстую-претолстую, такую, что и в дверь не пролезет. И догадался: это и есть Ставищанские.
— Но, как видишь, в дверь я все-таки пролезла, — каким-то не своим голосом заметила жена.
— Мама говорила: «Ничего, у нас дверь шире, чем в других домах. Как-никак, а по улучшенному проекту дом построен».
— А неужели дядя действительно похож на Карабаса Барабаса? — Своему голосу я постарался придать ласковую интонацию.
Стасик внимательно глянул на меня. Было похоже, что он колеблется.
— Папа говорил, что даже к такой бегемотной внешности, как ваша, можно было бы привыкнуть, если бы не…
— Если бы не что? — оживилась жена.
— Если бы не ужасный характер. Папа говорил, что, по сравнению с вами эти… как их… инквизисторы…
— Может, инквизиторы? — поправила его жена.
— Да, инквизиторы. Так вот, папа говорил, что по сравнению с вами они были просто ангелы.
Я почувствовал, что мне не хватает воздуха, и открыл форточку.
— А что еще интересного говорил твой папа про этого дядю? — жена погладила Стасика по голове.
— Много интересного, — сказал мальчик. Он вдруг взъерошил волосы, нахмурился и закричал: — «До каких пор я буду терпеть ваше безделье?! И за что вам только зарплату дают?!»
— Что, так твой папа дядю копирует? — спросила жена, хотя и так все было ясно.
— Угу, — кивнул Стасик. И, подражая отцу, снова закричал: — «За такую работу всех лишу прогрессивки!»
— И какой же ты разумный мальчик! — похвалила его жена.
— Разум — это от бога, — продемонстрировал Стасик свою эрудицию. — Мой папа говорит: если ума бог не дал, то хоть на голове скачи, а дураком помрешь. Вот, говорит, моему начальнику Ставищанскому ничего не помогло — ни образование, ни знакомства в тресте. Голова большая, а ума — кот наплакал.
Я вскочил. Взял жену под руку.
— Пошли отсюда!
Но ее, казалось, эта беседа стала забавлять.
— По твоим словам, Стасик, выходит, что твой папа ненавидит дядю Ставищанского, — ласково улыбнулась она. — Но, как видишь, родители пригласили его в гости вместе со мной. Так что, очевидно, не такие уж мы и плохие?
— Мой папа говорил, что если Ставищанского не пригласить и как следует не угостить, то он тогда самого папу съест.
— Ну хорошо, — вздохнула жена, — мы пойдем. Скажешь родителям, что зайдем в другой раз.
