За ремонт крана он ваял всего-навсего семьдесят копеек, а за реставрацию ванны — только двадцать рублей.
— Вот видите, сколько полезных вещей я вам сделал за день и, как обещал, недорого взял, — похвалил он сам себя.
— Ну а как же со светом? — напомнил я ему. — Неужели вечером я буду сидеть в потемках?
— Об этой мелочи не беспокойтесь, — вежливо ответил он. — Позвоните в нашу контору и вызовите полотера. Он хорошо чинит электропробки. И, кстати, тоже недорого берет…
Говорят, скромность украшает человека, но некоторым людям эта самая скромность очень усложняет жизнь. Такими людьми стараются заткнуть любую дырку, рассчитывая на их деликатность и безотказность.
Взять, например, нашего Валентина Петровича Негнутого. Такое складывается впечатление, что в его лексиконе вообще отсутствует слово «нет». Из-за своей мягкотелости и уступчивости он стал в нашем отделе просто мальчиком на побегушках. За вас подежурить? Пожалуйста! Кому-то что-то отнести? С радостью! За кого-то что-то дотянуть, дописать, доделать? С дорогой душой! Дошло даже до того, что коллеги его за колбасой и сигаретами в универсам гоняют.
А все потому, что скромный он очень. Отказать не может. Глянешь на него — и грустно становится. Кошки на душе скребут. С какой стати человек страдать должен? Угождать этим нахалам? Вот и решил я как-то вызвать его на откровенность.
Стоит он передо мной, сутулится. Губы кривятся в искусственной улыбке.
— Вы бы на себя в зеркало посмотрели, — говорю.
— Хорошо, посмотрю, — обещает он. И лезет за носовым платком, чтобы вытереть пот со лба.
— А ну, — говорю, — сбегайте мне за сигаретами! Причем так, чтоб одна нога тут, а другая там?
Очевидно, в прошлом из Негнутого мог бы выйти неплохой спринтер. Не успел я в газете заголовки просмотреть, как он уже вернулся.
— А спички? — спрашиваю.
— Извините, — испуганно отвечает он и мчится за спичками.
Когда Негнутый вернулся с тремя коробками спичек, я предложил ему сесть.
Он опустился на краешек стула так осторожно, словно боялся, что стул под ним вот-вот развалится.
— Скажите, — спрашиваю после минутной паузы, — чего вы боитесь? Со своими служебными обязанностями вы справляетесь хорошо. Никаких претензий к вам нет. В чем же дело?
— Я всем доволен, — говорит Негнутый. — Меня все устраивает…
— Зато меня не устраивает, — повышаю я голос. — Не устраивает ваша ужасная привычка всем прислуживать. Ведь вы способный, старательный работник, уважения заслуживаете. А ведете себя так, словно вас держат на работе лишь за то, что умеете быстро в гастроном бегать. Ну что вас заставляет безропотно выполнять чьи-то нахальные просьбы?
— Иначе не могу…
— Что значит — не могу? Надо смочь!
— Ну… если… надо… — говорит он, заикаясь.
— Вот я буду сейчас посылать вас за кефиром, а вы ответьте мне с достоинством: «Я вам не лакей! Сами сходите, если вам нужно!»
Негнутый побледнел:
— Боюсь, ничего не выйдет.
— Выйдет! Ну-ка, давайте попробуем.
Он кивнул и съежился так, будто его собирались бить.
— А ну! — крикнул я. — Смотайте в молочный и принесите мне кефиру! Одна нога тут, а другая там!
Он немного помолчал и наконец дрожащим голосом выдавил из себя:
— Я не лакей… Сами сходите, если…
— Не так, не так, товарищ Негнутый! Больше эмоций! Б ваших словах должно звучать возмущение. Ногой топните, кулаки сожмите!.. Неужели вы действительно такая размазня, как про вас говорит?
Негнутый зажмурил глаза» будто стоял на краю бездны. И вдруг как закричит:
— Я вам не лакей! Не привык холуйствовать! Думаете, если вы начальник, так вам все позволено? Над подчиненными издеваться вздумали?!
— Великолепно! — говорю. — Только про подчиненных — это уж слишком.
— Слишком? — ехидно переспрашивает Негнутый. — Да вы таких, как я, и в грош не ставите! Вам подхалимы нужны, чтобы угождали! А сами комедию разыгрываете, корчите из себя справедливого!
— Ладно, ладно, Валентин Петрович, — примирительно стучу карандашом по столу. — Мне уже в контору ехать нужно на пятиминутку.
— Никуда вы не поедете, пока не выслушаете меня! — угрожающе кричит он, сжав кулаки и топнув ногой.
— Перестаньте хулиганить а то людей позову, — решил я его напугать.
— Зовите! Я и при них не постесняюсь сказать, что вы бюрократ и зажимщик критики.
— Немедленно убирайтесь из моего кабинета!
— И не подумаю. И вы не выйдете отсюда, пока не выслушаете меня… Я вам все скажу! И о том, что мне премию незаслуженно срезаете, и о том, что злоупотребляете моей добротой больше всех в учреждении…
Угрожающий блеск в его глазах заставил меня в панике броситься к двери. Он несся за мной по коридору и выкрикивал угрозы:
— Во все инстанции писать буду! По судам затаскаю! Вы у меня еще поплачете!..
Спрятавшись в бухгалтерии, я запер дверь на ключ и, трясясь от страха, слушал его убийственные высказывания в мой адрес…
На следующее утро, еще издали увидев в коридоре Негнутого, я почувствовал мелкую дрожь в коленях и инстинктивное желание бежать. С трудом переборов страх, я приблизился к нему и робким, заискивающим голоском произнес:
— Доброго здоровья, Валентин Петрович…
Мне позвонили из клуба «Строитель» и предупредили, что в ближайшую пятницу я выступаю с лекцией на производственную тему.
— Ничего особенного от вас не требуется, — сказали мне. — Просто расскажете о вашем предприятии, его истории, выпускаемой продукции. Ответите на вопросы, если они будут.
Можете себе представить, как тщательно я готовился к этому выступлению. Перевернул горы материалов, перевел уйму бумаги, пока не отшлифовал каждую фразу, каждое слово. Встретиться с потребителем, лишний раз сделать рекламу нашей продукции — что может быть ответственнее и вместе с тем почетнее для производственника!
Еще раз перечитав написанное, я остался доволен собою. Звучит! Если к тому же сумею перебороть волнение, найти нужную интонацию — все пойдет как по маслу. Недаром некоторые ораторы утверждают: главное — это не что сказать, а как преподнести. А когда еще и сами цифры красноречивы, а факты убедительны — успех гарантирован.
В пятницу, перед окончанием рабочего дня, я поправил галстук, прическу и вышел из кабинета. Дорогой повторял про себя текст и убедился, что знаю его наизусть.
В клуб прибыл за несколько минут до начала. Меня радостно встретили и тут же провели на сцену.
Народу в зале уйма! Никогда не думал, что так велик интерес к нашему предприятию.
Раздались аплодисменты, я поклонился:
— Здравствуйте, товарищи!
— Здравствуйте, — ответил за всех бородатый толстяк, сидевший в первом ряду как раз передо мною.
— Я представляю фабрику, продукцию которой все вы хорошо знаете, — начинаю весело. — Бьюсь об заклад, что каждый из присутствующих имел дело с нашими изделиями. И уверен, благодаря именно нашей продукции не раз выходил сухим из воды.
Послышался смех, кто-то зааплодировал.
— Как вы уже догадались, — торжественно продолжаю, — я представляю фабрику, которая выпускает зонтики.
По залу покатился смех.
— Думаю, друзья, — улыбнулся я, — что, когда вы забываете зонтик дома и вымокаете под дождем до последней нитки, вам не так весело, как сейчас. Не правда ли?
Зал взорвался смехом.
Поскольку превращать солидный разговор в шутку в мои намерения не входило, я решил перейти на серьезный тон.
— Товарищи, — говорю, — наша фабрика только в этом году освоила уже три новых вида продукции. Это — зонтик мужской, зонт женский, зонтик детский.
И снова смех в зале.
Смех перешел в хохот, когда я решил продемонстрировать эти изделия.
— По-моему, ничего смешного в них нет, — говорю обиженно. — Гляньте, какие современные формы, о каким вкусом подобрана ткань! Как легко они раскрываются!
Хохот не утихал.
Повышаю голос до максимальной громкости:
— Не исключено, товарищи, что все эти три зонтика мы будем выдвигать на Знак качества.
От хохота у отдельных слушателей начались конвульсии.
— Довожу до вашего сведения, — стараюсь не обращать внимания на реакцию зала, — наша фабрика не пасет задних в районе. Только за первый квартал мы перевыполнили задание на ноль целых семь десятых процента…
Даже толстяк, что сидел прямо передо мной и до сих пор вел себя относительно спокойно, схватился за живот, и его борода затряслась в такт гомерическому хохоту.
Вся моя дальнейшая речь сопровождалась исступленным смехом присутствующих. Иногда они бурно хлопали в ладоши, топали ногами и снова хохотали, утирая слезы.
