Что-то есть, — наконец поднял он на меня глаза. — Вот это ничего — «Ожидание». Тут вы правильно подметили: человек всю жизнь подгоняет время. И школе, чтобы быстрее наступили каникулы. Студент не может дождаться стипендии. Потом, когда работаешь, считаешь дни до отпуска… Только подобная философия присуща юности. Коли вы и теперь так мыслите, значит, сохранили ее. Я, например, мечтаю, чтобы мое время текло как можно медленнее, чтобы стрелка крутилась на минимальных оборотах… Короче, есть у вас отдельные удачные места, даже находки, а в общем… С рифмами, уважаемый, не очень. Например, тут… — ткнул он карандашом.
— Так это же так называемая ассоциативная рифма, — решил я поразить его эрудицией.
Он долго объяснял мне азы архитектоники, а я думал о том, что иногда не мешает посмотреть на человека вот так, сбоку. Сколько раз мы встречались с Тощенко в коридоре, на летучках, дежурили вместе в типографии, нередко обменивались мыслями, но сегодня я словно увидел его впервые, Казалось, он готов грудью кинуться на защиту поэзии от рифмоплетства.
— Вы что, не слушаете? — удивленно спросил он.
— Наоборот, я весь — внимание.
— Тогда почему вы не отвечаете? Я дважды спрашивал, где вы работаете? Если это не секрет.
— Какой там секрет! По ремонтному делу я, мебель ремонтирую, — вспомнил я Зайчинского.
— Прекрасная профессия! Если бы я умел ремонтировать, — мечтательно произнес он.
— Что тут особенного?
— Может, и ничего. Я вот не умею, а очень жаль. Есть у меня дома рабочее кресло. И вот, представьте, рассохлось. Словом, ремонта требует. Уговариваю свою жену в ремонтное ателье его отвезти — не хочет. Говорит — надо новое покупать, а это только интерьер портит. Ну, а я к нему так привык, что хоть убейте — на другом не могу работать.
— Бывает, — заметил я.
— Вы только не подумайте, что это намек, — поспешно сказал Тощенко. — Я никогда не позволил бы себе воспользоваться моментом…
— Не волнуйтесь, я не подумал, — начал было я.
Но он перебил меня:
— А с другой стороны, ничего страшного не было б, если бы вы и помогли мне. Я имею в виду — советом. Просто никогда раньше не занимался подобными вещами. И не знаю, как это делается. Наверное, сама судьба послала мне вас. Естественно, я не за спасибо хочу. Сколько это будет стоить, неважно. Лишь бы отремонтировали. Так, может, согласитесь?
Это был настолько неожиданный поворот, что я растерялся.
— Кресло — не совсем моя парафия…
— Да при чем тут парафия! Там для специалиста на двадцать минут работы, — убежденно заявил Тощенко. — Сегодня же вечером поведу вас к себе…
— К сожалению, вечером занят, — сказал я, вспомнив, что собираюсь к своим.
— Тогда завтра утром. Вот вам мой адрес. — Он быстро написал адрес на листике бумаги. — Приходите.
Перед тем как уйти из редакции, я прошелся по коридору, поднялся на второй этаж. На лестнице столкнулся с Татьяной Александровной Креченко, заведующей отделом культуры. Она так забавно поджимала губы, особенно когда была чем-то озабочена или просто сосредоточена. Вдруг глянула на меня и… отшатнулась. Остановившись, закрутила головой, словно хотела избавиться от наваждения.
— Фух, простите, уже совсем заработалась. Не за того вас приняла, — сказала она.
— Ничего, бывает, — понимающе улыбнулся я.
На стене возле приемной главного редактора висело мое фото. Еще не сняли. Наверное, никто не отваживается проявить инициативу.
Возможно, я слишком внимательно присматривался к своему портрету, так как усатый посетитель, стоявший у окна и, очевидно, ожидавший при-ома редактора, подошел и тоже стал всматриваться в портрет.
— Кто это такой? — поинтересовался он.
— Разве вы не знаете? Известный журналист Вячеслав Гарпун, — объяснил я.
— Как вы сказали? Гарпун? — удивился он.
— Вы что, «Вечерку» не читаете?
— Как это — не читаю. Я выписываю ее с первого номера, — обиделся усатый. — И читаю «от» и «до».
— И никогда не встречали подписи «Гарпун»? Он столько фельетонов написал, критических корреспонденций!
Наверное, в моем голосе было такое искреннее удивление, что усатый смутился:
— Разве всех запомнишь, — виновато глянул он на меня. И снова занял свой пост у окна.
В отделе информации, куда я заглянул, тайно надеясь встретить что-то похожее на реакцию Татьяны Александровны, сидел один лишь Андрей Крюков. Он вопросительно посмотрел на меня.
— Не скажете, кто в газете ведает спортом? — спросил я первое, что пришло в голову.
— Харлаковский, вторая комната, — безразлично ответил Андрей.
Проходя мимо приемной главного редактора, я услышал, как усатый посетитель убежденно просвещал какого-то юношу:
— Вы не знаете Гарпуна? Это же был один из самых популярных журналистов. Его все знали. Даже стыдно не знать такого!..
9
В трамвае было тесно, как в объятиях далекого родственника. Я ехал по адресу, который дала мне редакционная уборщица Оксана Ивановна. Для человека в моем положении, оказывается, не так-то просто найти убежище. О гостинице и думать не приходится. Там без паспорта и разговаривать не станут. Теперь я жалел, что, выписываясь из больницы, не зашел за вещами Зайчинского. Как бы мне пригодился сейчас его паспорт! Но разве я мог предвидеть такой поворот судьбы!
Теперь жизнь моя превратилась в сплошные проблемы. А главная из них — где найти угол? Непрописанных хозяева государственных квартир и частных домов, как правило, брать не рискуют, боятся, что их оштрафует милиция.
Домик на окраине города, фасадную стену которого подпирала трухлявая деревяшка, на фоне девятиэтажных зданий, окружавших его со всех сторон, мог бы вполне сойти какому-нибудь художнику-урбанисту за натуру для монументального полотна «Город наступает». Облезший пес для порядка дважды простуженно гавкнул и с чувством выполненного долга равнодушно повернулся ко мне худым задом.
На стук вышла старуха, обмотанная черным платком, и на мое «Привет от Оксаны Ивановны» среагировала коротко:
— Рубчик за ночь, плата вперед.
В небольшой комнате почти впритык друг к другу стояли четыре кровати, аккуратно заправленные достаточно свежим бельем.
— Выбирайте — эти две свободны, — предложила она.
Надо отдать должное ее тактичности: никаких устных анкет, ни одного вопроса.
Я выбрал кровать у окна и, вручив хозяйке пятнадцать рублей аванса, облегченно вздохнул. Когда нет крыши над головой, и такому комфорту обрадуешься…
Съездив на вокзал, я забрал из камеры хранения чемодан с фруктами из сада Шота Георгиевича. И вскоре, сгибаясь под его тяжестью, поднимался по знакомой лестнице. Представлял, как удивится Люся, увидев меня. Ведь приглашала она в гости просто из вежливости. Конечно же, я не принадлежу к тем наивным людям, что любое приглашение принимают всерьез. Но тут, как говорится, просто поймал ее на слове…
— А мамы нет, — открыв дверь, сказала Леся, но, узнав меня, улыбнулась: — Заходите, пожалуйста.
Леся как раз смотрела какую-то телепередачу и на мои вопросы отвечала лаконично. Я снял с кухонной полки огромное керамическое блюдо — подарок на новоселье — и стал раскладывать на нем гранаты, хурму, груши и мандарины. На блюде все не помешалось, пришлось выкладывать фрукты прямо на стол. На дне чемодана лежала еще и бутылочка «Тетры». Я и ее поставил на стол…
Люся, застав меня в квартире, была явно не в восторге.
— Очень рада, — сказала она таким тоном, словно спрашивала: «Какого черта вам нужно?»
Но, увидев яркий натюрморт, смягчилась:
— А это зачем?
— Это называется привет с солнечного юга, — объяснил я.
— И это все — нам? — была потрясена Леся, которая, наконец оторвавшись от телевизора, глянула на стол. — Так всего много, даже не верится!
Щедрость — надежный ключик к детскому сердцу. Все время, пока Люся готовила ужин, Леся развлекала меня: рассказывала о своих школьных подругах, о мальчике Саше, об учительнице, которая несправедливо поставила ей двойку. Я еле сдержался, чтобы, как всегда, не выругать ее за плохую оценку, но вовремя остановился. Дети терпеть не могут морализаторство, а мне сейчас во что бы то ни стало необходимо было Лесино расположение.
— Только маме не говорите, — попросила она.
— Ни в коем случае, — заверил я ее. — Сам в твои годы был далеко не отличником.
— Первого взрослого встречаю, который бы не был в детстве отличником, — глянула она на меня с уважением.
— Прошу за стол, — пригласила Люся.
Я сел на свое привычное место — во главе стола. Но Люся, извинившись, попросила меня пересесть.
— Вот вам прибор, тут вам будет удобнее, — мягко сказала она.
Ужин проходил под девизом «Это любил Слава».
