Слева от меня зажегся огонек. Я медленно повернул голову и увидел, что мой телевизор включился — в то время, когда во всем городе не было электричества.
Руки. К экрану изнутри прижимались ладони: одна пара, другая… Пальцы царапали стекло, как будто пытались выбраться наружу. На секунду показалось, что на заднем плане идет снег, но потом я сообразил, что это черви — воздух кишел белыми летающими червями. Я услышал — или как-то почувствовал — вопль; руки на экране залило красным. Пара рук исчезла, остались только две ладони, отчаянно пытавшиеся ухватиться за стекло. Одна ладонь сжалась в кулак и ударила по стеклу, словно старалась разбить его. Она все колотила и колотила, и мне показалось, что я вижу кровавые ссадины на костяшках. На этот раз тот, кто был за стеклом, замахнулся очень сильно, ударил и…
Бац!
…телевизор задрожал. Я чуть не обмочился. Человек снова отвел кулак (по пальцам текла кровь) — и еще раз ударил по экрану. Телевизор подпрыгнул на полке, аудиовидеоцентр сдвинулся на дюйм ближе к краю. Кулак отлетел назад в последний раз — и тут телевизор отключился. Экран погас.
Телетрансляции из Говно-Нарнии прекратились. Заснул я только через четыре часа.
На самом деле посадить Эми в самолет удалось только через пару дней. На следующий день буран утих, но непогода сбила все расписания рейсов, и еще день ушел на то, чтобы получить ответ от лесбиянок. Правда, они чуть с ума не сошли от счастья и, похихикав около часа по телефону, договорились о том, что встретят Эми в аэропорту Солт-Лейк-Сити. Девушки жили в Миллкрике, а это, кажется, совсем рядом.
Эти два дня до того момента, когда Эми уехала — по-видимому, навсегда, — мы были заняты, и поэтому серьезных разговоров с ней я избежал. Я убрал кучу снега с тротуара, даже расчистил тропинки вокруг дома для Молли. Мы повезли Эми по магазинам, и она купила сумки и несколько свитеров: убедить ее в том, что Юта не гористая обледенелая пустошь и что зима там длится не круглый год, мы не сумели. Я вернулся на работу в «Уолли» и закончил проект, который долго откладывал — наклеил ярлычки от воров на все наши DVD: не хотелось, чтобы эта монотонная, страшная работа досталась кому-нибудь другому после того, как я покончу с собой.
В среду Эми собрала вещи и я повез ее в международный аэропорт города Неназванный, который находился в трех часах езды от центра. Я умолял Джона поехать с нами, избавить нас от неловких ситуаций, но его бригада ремонтировала стену местного ресторанчика, которая обрушилась под весом упавшего на нее дерева. Несколько раз во время поездки Эми спрашивала, всели у меня в порядке; я отвечал: «Разумеется!» — и делал музыку погромче.
Мне почти это удалось. Я внес ее сумки, и началась бесконечная аэропортовская канитель. Эми взяла посадочный талон, мы сдали вещи в багаж, и охранники разъяснили нам, что дальше могут идти только счастливые обладатели посадочных талонов. Я попрощался с Эми, пожелал ей счастливого полета, и тут она психанула: обхватила меня за шею, стала плакать мне в рубашку, говорить, что я спас ей жизнь, и если со мной что случится, то она не знает, что с собой сделает — и прочую чепуху. А потом она взяла с меня слово, что я буду беречь себя. И я пообещал — слова сами с языка сорвались.
Эми сделала шаг назад, вытерла слезы и спросила:
— Обещаешь?
— Да.
— Не забывай это. Запомни — ты обещал.
Я ткнул в нее пальцем.
— Эй, говори про меня что хочешь, но слово свое я держу.
— А вы навестите меня в Юте? Я серьезно. Если не приедете, я разозлюсь.
— Конечно, приедем, Эми. Мы с тобой будем жить в одной комнате, а Джон может спать с лесби…
— А за Молли присмотришь? А о моем доме позаботишься?
Под словом «позаботишься» она подразумевала «уничтожишь». Мы поговорили с ней об этом и пришли к выводу, что дом нужно сжечь. Не сошлись мы только в одном: я хотел представить пожар как несчастный случай, чтобы получить деньги по страховому полису. А Эми, наоборот, хотела аннулировать страховку и в открытую спалить дом.
Мы поцеловались и наговорили другу другу разных сентиментальностей, которые показались бы глупыми всем, кто там ни был. Потом я ждал, пока она сядет на самолет. Она прошла через рамку металлоискателя, сняла обувь, позволила себя обыскать, и все такое. Потом она ушла, самолет взлетел и превратился в точку в небе — а я все смотрел и смотрел из окна терминала. Я не плакал. Попробуй доказать, что это не так, кретин.
Я побрел к выходу и тут заметил, что за мной увязалась какая-то девочка лет пяти, не больше, пухлая, с длинными светлыми волосами по пояс. Я шел, она не отставала; я остановился — и она тоже. Она не сводила с меня глаз. В конце концов я повернулся и уже хотел спросить, не заблудилась ли она, но тут девочка встала на четвереньки, а затем легла на живот.
Я недоуменно пожал плечами и уже собирался уйти, но в эту секунду она змеей скользнула к ближайшей стене, шевеля плотно сжатыми ногами, словно хвостом, открыла головой дверь и протиснулась в мужской туалет.
Я, конечно, пошел за ней. В туалете девочка растаяла, превратившись в лужицу черной маслянистой жидкости. Мрак поднялся, обрел форму, и я понял, что допустил ошибку.
Увидев, что два парня у писсуаров не обращают внимания на происходящее, я попятился к выходу. Внезапно черный силуэт прыгнул на меня, и на секунду глаза мне застила тьма.
Воздух вонял. Я стоял в хлюпавшей холодной жидкости, которая доходила мне до лодыжек. Вытянув руку, я коснулся металлической стены. Вокруг все грохотало, пол кренился, и я с трудом устоял на ногах. Я моргнул. Мне показалось, что я нахожусь в комнате без дверей, но все, что я видел — это две крошечных оранжевых точки. Глаза тени. С ужасом я понял, что из противоположного конца комнаты на меня таращится черная тварь.
— Где мы? — спросил я скорее для того, чтобы выяснить, может ли существо говорить.
Ответ я получил — но в виде картинки, а не фразы. За долю секунды в моем мозгу возникло идеально четкое изображение авиалайнера и той точки под салоном, где располагался огромный бак с топливом. Я стоял в центральном топливном баке пассажирского самолета. Жидкость под ногами — топливо. Кроме того, я точно знал, что на этом самолете летит Эми и что я нахожусь всего в нескольких футах от нее и того пассажира, с которым она скорее всего по-дружески беседует.
Странно, что моей первой мыслью было не «Я действительно нахожусь здесь?», а «В бак забыли залить горючее». Затем я получил ответ — этот бак часто оставляют пустым, все зависит от расстояния и загрузки. Потом я подумал, что вести телепатические переговоры с тварью — мерзко, и попытался скрыть от нее свои мысли.
Тень, словно облачко дыма, подгоняемое ветерком, подплыла к здоровому аппарату, свисавшему с потолка, — наверное, это был инструмент для измерения количества горючего. Пары топлива обжигали глаза, нос и легкие. У меня закружилась голова. Тень обвила черную конечность вокруг черной составной трубки, внутри которой, вероятно, находился провод. Затем существо почти любовно погладило трубку, и из нее полетели искры.
Я завопил.
— Помню свет, жару и шум — такой звук, словно с горы падает свалка, — сказал я, повернувшись к Арни.
Я сосредоточился, пытаясь вспомнить весьма реальное ощущение того, как за миллисекунду моя плоть испаряется, и кости превращаются в уголь. Но, если честно, не смог. Ощущение казалось призрачным, зыбким — словно воспоминания о хомячке, который жил у меня, когда мне было пять лет, — том самом сбежавшем хомячке, которого сожрала черепаха. Я не могу представить себе этого хомячка, но точно знаю, что он существовал. Бегал он не очень быстро.
— А потом, — продолжал я, — все стало прежним. Я снова оказался в темноте, в ледяной вонючей жидкости, которая впитывалась в ботинки и носки. Ощущение было, мягко скажем, странное — ведь в ту секунду я отчетливо помнил, что взрыв произошел, и точно так же ясно осознавал, что его не было.
Кажется, это сбило Арни с толку — и понятно почему.
— Так самолет упал или нет? — спросил он.
— Нет. — Я помолчал, а потом добавил: — Не упал. Пока.
Арни еще больше запутался, но терпеливо ждал, пока я все разъясню. Хорошие репортеры держатся до последнего.
— И когда я стоял там, во тьме и смраде, в моей голове возникла одна четкая и ясная мысль — голос твари, тени. «Эта секунда — вечность», — сказала она. И я понял, что каждая секунда — это вечность и что твари могут в любое время вернуться туда, во влажное, вонючее брюхо самолета, закоротить провод или открутить какой-нибудь вентиль, и взорвать Эми вместе с двумя сотнями пассажиров. Но это не так уж и странно, да? Вы едете на прием к врачу, чтобы узнать результаты рентгена, и молитесь о том, чтобы это был не рак. На самом деле вы просите Господа о том, чтобы Он изменил прошлое, вернулся на несколько месяцев назад — в тот день, когда снимок еще не сделан, в тот день, когда вы даже не обращались к врачу, — и помешал опухоли образоваться.
