— Не волнуйтесь, — успокоил меня Люстиг, когда мы уже приближались к аэропорту. — Люстиг знает эти дела. На чем летит ваш дядюшка?
— Насколько я знаю, на "Сабене".
— И из-за этого я должен так спешить? — И Люстиг убрал ногу с педали газа. — Самолет прибудет только в 8.40. По четвергам "Сабена" всегда опаздывает на 1 час 10 минут. "Эр Франс" берет себе отсрочку на 25 минут, а ТВА — на 1 час 12 минут. Паспортный и таможенный контроль тоже будет недолгим, поскольку профсоюз таможенников собирается на свое утреннее заседание. Конечно, ваш дядюшка будет несколько утомлен после бури над Грецией, но в целом — бодр и весел, ну, разве что зол из-за кислющего красного вина, которое подают эти растяпы-стюардессы.
— Откуда вы все это знаете?
— Откуда Люстиг это знает, он спрашивает! Дорогой вы мой, я уже сорок лет езжу в аэропорт и обратно. Я уже знаю столько, что стоит мне только посмотреть в лицо человеку, и я могу сказать, откуда он приехал, сколько у него с собой денег, и что он провез контрабандой. Только один взгляд — и я знаю: пять чемоданов и одна коробка из-под шляпы. И я еще не ошибался более, чем на одно место багажа. Представьте себе только — сорок лет…
Мы приехали в аэропорт. Патрульный попросил мои документы для проверки. Люстигу он просто козырнул.
— Сейчас тут достаточно много делается для иммигрантов из Восточной Европы, — отметил Люстиг. — А какие встречи здесь происходят — иногда прямо перед вашими глазами! В прошлый понедельник, например, прилетела одна пожилая женщина, которую дочь не видела целых двадцать пять лет. Двадцать пять лет, уважаемый! Как они упали друг другу на шею, так битых десять минут плакали и смеялись…
В этот момент толпа пассажиров понеслась мимо нас в зал прибытия. Один молодой человек пробился сквозь встречающих навстречу длиннобородому старику, и оба ударились в слезы. Люстиг молча посмотрел на них. Потом сказал:
— Тринадцать лет. Поездки на машине полезны
Когда-то это должно быть сказано. Ничто в нашем столетии не было столь спортивно, как езда на автомобиле. Таково мое твердое мнение.
Собственно, по натуре я вовсе не фетишист движения. Было время, когда я вообще не ходил пешком, а пользовался автобусом или такси. В случае необходимости я прибегал к автостопу. Честно говоря, тогда я превратился в этакого толстячка, и существовала опасность, что в конце концов вообще разучусь ходить. Но став обладателем собственного автомобиля, я ежедневно преодолеваю огромные расстояния пешком. Мои ноги стали мускулистыми и крепкими, и я еще никогда не чувствовал себя столь хорошо.
Все это объясняется совершенно просто: на нашей планете больше не существует свободных мест для парковки. Особенно в Тель-Авиве.
Например, человеку нужно в центр города — но запарковаться он сможет только где-нибудь у берега моря. Чтобы достичь главной улицы, рекомендуется оставить машину далеко на окраине. А если у меня назначена встреча в деловом квартале Тель-Авива, я марширую к этому месту километров шесть, да потом еще шесть километров обратно. Итого двенадцать. Но это меня не тревожит. В конце концов, это полезное упражнение, горячо рекомендуемое врачами. К тому же при этом со мной самая лучшая из всех жен. Когда мне нужно что-то сделать в городе, она говорит:
— Возьми машину. Маленькая прогулка будет тебе на пользу.
Так что избавьте меня от всех этих фитнесс-клубов. Мы, автолюбители, в них не нуждаемся. У нас уже давно олимпийский уровень. Один день без служебного автомобиля
Лимузин министра внезапно остановился. Габи, водитель, выключил мотор и обернулся:
— Извините, шеф, — но вы же, наверняка, слушали радио.
В утренних новостях сообщили, что в девять часов состоится забастовка водителей грузовиков. Их профсоюз требовал то ли объединения с профсоюзом инженеров химической промышленности, то ли вновь объединиться с профсоюзом транспортных рабочих, то ли чего-то еще. В общем, они бастовали.
Габи вышел из машины и зашел в здание профсоюза, чтобы получить дальнейшие инструкции. Министр остался в машине, стоящей посреди улицы. Он не умел управлять машиной. Обнаружив, что нажатие на кнопку сигнала производит громкий гудок, он сильно испугался. Насколько он мог вспомнить, за рулем машины ему приходилось сидеть только пару раз. Это было лет сорок назад в парке развлечений, где министр — тогда еще юный и честолюбивый — постоянно проводил время. Потом он вступил в правящую партию, сделал карьеру, так что в его распоряжении всегда находился персональный водитель. Видимо, придется запрашивать вертолет, подумал министр. Его прибытия ждали на очень важном заседании кабинета. По поводу кризиса в цементной промышленности. В одиннадцать часов.
Минстр принялся разглядывать прохожих, проходивших мимо его автомобиля. Странное, волнующее чувство охватило его: он впервые оказался в самом центре улицы. Он был ошеломлен тем, как много чужих людей на улице. Знакомыми для него были только те лица, которые он ежедневно видел у себя в министерстве. Все остальные были для него чужими и в лучшем случае проходили безликой массой в День Независимости или на стадион на матч за этот… как же называется та штука… за третье место.
Министр вышел и прошелся по улице. Постепенно стали всплывать воспоминания. Он вспомнил, когда с ним случалось нечто подобное. Точно: в 1951-м. Тогда его машину протаранил грузовик какого-то дальнобойщика, и он шел домой пешком, через весь город — пешком!
Взгляд министра устремился вниз, туда, где из-под выпуклым животом видны были ноги, его собственные ноги, которые ритмично двигались, топ-топ, топ-топ, левая нога правая нога, да-да, он еще умел пользоваться своими ногами. Он еще знал, как ходят по улице. Приятное чувство. Только вот ботинки выглядели какими-то чужими. Откуда они у него? Он же еще ни разу не покупал себе обуви. Длительное размышление показало, что он вообще себе никаких покупок не делал. Так откуда же ботинки?
Он остановился перед витриной обувного магазина и уставился в нее. Странно. Совершенно необычное явление. Столько всякой обуви, — мужской, женской и детской, разложенной попарно, на постаментах, на медленно вращающихся подставках, с ума сойти. Внезапно решившись, министр вошел в магазин, в высокое, вытянутое помещение с рядами удобных примерочных и полками вдоль стен, полками, полными обувью, одной только обувью.
Министр кивнул идущему навстречу ему человеку:
— Вы довольны экспортным бизнесом?
— Вам-то какое дело? — прозвучал ответ. — Я ищу полуботинки на резиновой подошве.
Министр осмотрелся по сторонам. Что здесь, собственно, происходит? Люди просто получают тут обувь или ждут, когда появится официант? Какой-то человек в белой униформе, вероятно, врач, подошел к министру и спросил его, чем он может ему помочь.
— Пришлите мне пару образцов, — благосклонно произнес министр и покинул магазин.
Снаружи, на улице он вдруг догадался, что его там попросту не узнали. И что он сам был неузнаваем. Мне следует почаще появляться в телевизоре, подумал министр. Было уже поздно. Может быть, стоит позвонить в канцелярию, чтобы ему выслали какое-нибудь транспортное средство или просто встретили. Позвонить. Но как это делается? И самое главное — где? Поблизости не видно ни одного телефона. Но даже если бы и было видно, он ведь не знает, как им пользоваться. Ведь это всегда делала его секретарша, которая как раз сегодня уехала в Хайфу, в какое-то семейное поселение. И кроме того, она все равно была бы в бюро, а не здесь, где, к тому же, нет телефона. Но вот — там, за стеклянной перегородкой — черный ящик — никакого сомнения: телефон.
Министр открыл дверь кабинки и снял трубку:
— Город, пожалуйста.
Ничего не происходит. Аппарат молчит. Снаружи маленький мальчик выразительным жестом показывает ему, что в ящик надо сначала что-то бросить. Ну, конечно, теперь он вспомнил. Он же председатель парламентского комитета по маркам и монетам. Он все это знает. Он заходит в ближайший магазин и просит телефонную марку.
