Ознакомительная версия.
Джулия Куин
Виконт, который любил меня
Энтони Бриджертон всегда знал, что умрет молодым.
О нет, не ребенком. У юного Энтони не было причин размышлять о собственной смертности. Его детство можно было бы назвать идеальным, начиная со дня рождения.
Да, Энтони действительно был наследником древнего титула виконта и богатого поместья, но в отличие от многих аристократических пар лорд и леди Бриджертон очень любили друг друга и считали рождение сына не появлением наследника, а плодом этой любви.
Поэтому никто не устраивал званых вечеров, обедов и балов в честь Энтони. Мать с отцом были заняты тем, что восхищенно рассматривали первенца.
Бриджертоны были молодыми родителями: Эдмунду едва исполнилось двадцать, а Вайолет – восемнадцать, но они славились рассудительностью не по годам, любили сына неукротимо и преданно, качества, редко наблюдаемые в их кругах. К полному ужасу матери, Вайолет настаивала, что сама будет кормить сына, а Эдмунд никогда не следовал неписаным правилам, по которым отцы не должны ни видеть и ни слышать собственных детей. Он брал ребенка в долгие прогулки по полям Кента, рассуждал о философии и поэзии, когда тот еще не понимал значения этих слов. И каждый вечер рассказывал ему сказку на ночь.
Поскольку виконт и виконтесса были так молоды и любили друг друга, никого не удивило, что через два года после рождения Энтони на свет появился его младший брат, окрещенный Бенедиктом. Отныне Эдмунд стал брать на прогулки обоих детей. Целую неделю он провел на конюшне, помогая шорнику смастерить специальный ранец, в котором можно было бы носить Энтони. Малютку Бенедикта отец держал на руках. Они гуляли по полям, переходили ручьи, и отец рассказывал детям о чудесных созданиях природы: прекрасных цветах и ясном голубом небе, о рыцарях в сверкающих доспехах и несчастных, попавших в беду девушках. Вайолет смеялась при виде растрепанной, обветренной и разрумянившейся троицы, а Эдмунд обычно восклицал:
– Видите? Вот наша девица, попавшая в беду. И мы, конечно, спасем ее!
Энтони немедленно бросался в объятия матери и со смехом клялся защитить ее от огнедышащего дракона, которого они видели своими глазами всего в двух милях от деревни.
– Всего в двух милях от деревни?! – восклицала Вайолет с подобающим случаю ужасом. – Святые небеса, что бы я делала без своих защитников?! Трое сильных мужчин готовы оборонять меня!
– Бенедикт еще маленький, – непременно уточнял Энтони.
– Но он вырастет, – всегда отвечала она, ероша его волосы, – как вырос ты. И ты станешь еще выше и сильнее.
Эдмунд одинаково любил детей и был им предан, но по ночам, прижимая к груди фамильные часы Бриджертонов (подаренные на восьмой день рождения отцом, который, в свою очередь, получил их на восьмой день рождения от своего отца), Энтони часто думал, что отношения с отцом – особенные. Не потому, что Эдмунд любил его больше: к этому времени у него появились еще сестра и брат, Колин и Дафна, и Энтони прекрасно знал, что родители никого не выделяют.
Нет, ему нравилось так думать лишь потому, что он знал отца дольше остальных детей. В конце концов, как бы долго Бенедикт ни знал отца, Энтони всегда будет опережать его на два года. И на шесть – Колина. Что же касается Дафны… помимо того факта, что она девочка (вот кошмар-то!), она познакомилась с отцом на восемь лет позднее, чем он, и эта разница сохранится навсегда.
Короче говоря, Эдмунд Бриджертон был самим средоточием и центром мира Энтони. Высокий, широкоплечий, он сидел на коне так, словно родился в седле. Он прекрасно решал арифметические задачи (что не всегда удавалось наставнику) и не видел причины, почему бы сыновьям не получить домик на дереве (который он и выстроил сам), а его смех мог согреть душу самого жестокого человека.
Эдмунд научил Энтони ездить верхом, научил стрелять, научил плавать. Сам отвез его в Итон, вместо того чтобы отослать в экипаже под присмотром слуг, и, заметив, как сын нервно оглядывает школу, которой предстояло стать его новым домом, потолковал с ним по душам, заверив, что все будет хорошо.
И оказался прав. Энтони знал это с самого начала. Отец никогда не лгал.
Энтони любил мать. Черт, да он отдал бы руку на отсечение, лишь бы она была здорова и счастлива. Но по мере взросления все, что он делал – каждое достижение, каждая цель, надежды и мечты – было связано с отцом.
Однако однажды все изменилось, его мир рухнул. Позже Энтони часто размышлял, как странно, что жизнь может перевернуться за какое-то мгновение, и там, где секунду назад была твердая почва, возникают топи и зыбучие пески.
Это случилось, когда Энтони было восемнадцать. Он вернулся домой на летние каникулы и готовился провести свой первый год в Оксфорде. Его записали в Колледж всех душ, как когда-то его отца. Будущее казалось ясным и безоблачным, каким бывает только в восемнадцать лет. Он только что обнаружил существование женщин, вернее, они обнаружили его существование. Семья продолжала увеличиваться, и к уже существующим отпрыскам добавились Элоиза, Франческа и Грегори. Энтони едва сдержался, чтобы не закатить глаза к небу при виде Матери, беременной уже восьмым ребенком! Подобное положение казалось ему несколько неприличным! Подумать только, такие старые, а все рожают детей!
Но он оставил свое мнение при себе.
Кто он такой, чтобы сомневаться в отцовской мудрости? Может, и ему захочется иметь много детей в почтенном тридцатишестилетнем возрасте!
Энтони узнал обо всем в конце дня. Они с Бенедиктом возвращались после долгой беспощадной скачки и только что вошли в холл Обри-Холла, наследственного дома Бриджертонов, когда он увидел свою десятилетнюю сестру, почему-то сидевшую на полу. Бенедикт, проигравший брату какое-то дурацкое пари, условия которого требовали, чтобы он почистил коней, все еще находился на конюшне.
Увидев Дафну, Энтони остановился. Странно было уже то, что сестра сидела посреди холла, но еще более непонятным было видеть ее плачущей. Дафна никогда не плакала.
– Дафф, – нерешительно начал Энтони, слишком юный, чтобы знать, как поступить с плачущей женщиной, и гадая, сможет ли когда-нибудь научиться, – что…
Но прежде чем он успел договорить, Дафна подняла голову, и скорбное недоумение, застывшее в ее огромных карих глазах, ударило его в самое сердце словно ножом. Он замер, осознав, что в доме что-то неладно. Очень неладно.
– Он умер, – прошептала девочка. – Папа умер.
Сначала Энтони показалось, что он ослышался. Отец не может умереть! Другие люди умирают молодыми, как дядя Хьюго, но дядя Хьюго был невелик ростом и очень слаб. Ну… по крайней мере ниже ростом и более хилым, чем Эдмунд.
Ознакомительная версия.
