Виктория Александер
Милая грешница
Пролог
Лондон
Февраль 1854 года
– Ну что ж, выпьем за любовь, – произнес, подняв чуть выше свой бокал, достопочтенный Найджел Кавендиш, единственный сын виконта Кавендиша, пребывавшего в добром здравии и, судя по всему, намеревавшегося прожить еще долгие годы.
– За любовь, – поддержал его Оливер Лейтон, граф Норкрофт.
Тост словно эхо повторили все четверо мужчин, собравшихся в своем излюбленном клубе, чтобы отметить в тесном кругу бракосочетание их друга Джонатана Эффингтона, маркиза Хелмсли, с кузиной Оливера Фионой, состоявшееся всего каких-нибудь несколько часов назад. Несмотря на то что каждый из присутствующих мужчин поднял бокал за любовь, сделали они это явно с разной степенью энтузиазма. И дело было вовсе не в том, что кто-то из них был противником этого чувства. Оливер даже мог бы поклясться, что все его друзья были в душе романтиками, возможно, за исключением Дэниела Синклера. Этот американец присоединился к их компании недавно и представлял собой интересное дополнение к ней. Он также олицетворял их общую надежду на получение хороших прибылей от капиталовложений в проект строительства железных дорог в Америке.
– И за веру в то, что именно любовь, а не просто чувство долга будет сопровождать неизбежное, – добавил Гидеон Пирсолл, виконт Уортон.
Синклер приподнял бровь:
– Под «неизбежным» подразумевается брак?
Уортон пожал плечами:
– А что же еще?
Уортон был исключением, поскольку единственный из них на собственном опыте познал все прелести брака. Можно было подумать, что уж он-то знает, что такое любовь. Было бы вполне естественно предположить далее, что, принимая во внимание недолговечность как его брака, так и, несомненно, любви, ни то ни другое у него не сложилось удачно, хотя он никогда об этом не говорил, а друзья не задавали лишних вопросов.
– Правильно, правильно! – кивнул Кавендиш, который стремился получать максимум удовольствия от максимально большого числа женщин, не сосредоточивая особого внимания на какой-нибудь одной из них. Любовь он считал делом излишне хлопотным.
Что касается самого Оливера, то он, естественно, не был противником ни любви, ни брака, хотя в данное время отнюдь не собирался очертя голову бросаться в водоворот ни того ни другого.
Мужчины поудобнее расположились в креслах, и Оливер окинул взглядом всю компанию:
– Итак, насколько я понимаю, относительно условий нашего спора не имеется никаких вопросов?
– Нашего пари, – поправил его Синклер.
– Нашего пари, – сказал Кавендиш. – Мне не хотелось бы выглядеть…
– Ставка которого составляет один шиллинг, – перебил его Оливер.
– …меркантильным, но я по-прежнему считаю это абсолютно недостаточной суммой, учитывая важность того, что при этом поставлено на карту, – продолжил свою мысль Кавендиш, перебив, в свою очередь, Оливера. – И победитель, то есть последний из нас, которому удастся дольше всех избегать священных уз брака…
– «Путы» – более подходящее слово, чем «узы», – скривив губы, вставил Уортон.
Синклер усмехнулся:
– А мне показалось, что самым важным здесь является слово «избегать».
– Правильно подмечено, – усмехнулся Уортон и чокнулся с американцем.
Кавендиш раздраженно прищурился:
– Как я уже говорил, последний из нас, кто дольше всех останется холостяком, выиграет четыре шиллинга, – Он помотал головой, – хотя я все-таки считаю, что это недостаточная сумма.
– Дело не в деньгах, – пожал плечами Оливер. – Деньги здесь всего лишь символ.
– И все же, – задумчиво произнес Синклер, – в том, что он говорит, есть здравый смысл. Если отбросить разглагольствования о символах, то четыре шиллинга и впрямь ничтожное вознаграждение за готовность избегать брака в течение всего срока действия нашего пари.
– Может быть, и так, – задумчиво сказал Уортон. – Все зависит от того, насколько крепкое у каждого из нас здоровье и не придется ли последнему, кто выстоит, опираться на трость, чтобы удержаться в вертикальном положении, и пользоваться услугами сиделки, чтобы сделать глоток виски.
– Бренди, – автоматически поправил Оливер и взглянул на остальных. – А еще лучше коньяка. Если последним окажусь я, то, вступая во владение баснословным состоянием в четыре шиллинга, я предпочел бы отметить это событие именно коньяком. Считаю, что нам следует добавить к денежному выигрышу бутылку коньяка.
– Самые лучшие выдержанные коньяки созревают столетиями, а то и больше, – сказал Уортон. – Великолепная мысль!
– Уж получше, чем просто четыре шиллинга, – с довольным видом кивнул Кавендиш. – Так, значит, все согласны? К денежному выигрышу мы добавим бутылку самого лучшего коньяка, какой только найдется в клубе, так чтобы последний из нас, оставшийся холостяком, мог как следует отпраздновать это.
– Или утешить себя, – улыбнувшись, сказал Синклер.
– Вздор! – воскликнул Кавендиш. – Если вы к тому времени будете по-прежнему дружить со мной и, когда настанет этот день, сумеете сбежать от своих жен, то я разделю свой коньяк с вами.
– Конечно, в том случае, если он не будет моим коньяком, – фыркнул Оливер, – а уж я посмотрю, выпить его вместе с вами или нет.
Уортон сдержанно улыбнулся:
– Ну-у, я, например, не имею ни малейшего намерения с вами делиться.
Если бы заключали обычное пари, Оливер сделал бы ставку на Уортона, считая его наиболее вероятным победителем, способным дольше всех продержаться, оставаясь холостяком. Конечно, чувство долга заставит в конце концов каждого из них жениться и произвести на свет наследников своих состояний и титулов. Даже американец испытывал постоянное давление со стороны членов своей семьи, заставлявших его вступить в брак. Но Уортон был слишком благоразумным человеком, чтобы поддаться такому легковесному чувству, как любовь. Оливер был уверен, что, когда он наконец женится, это будет всесторонне обдуманное решение, и в жены он возьмет подходящую молодую леди из хорошей семьи и с хорошим приданым. Нет, Уортон, наверное, и впрямь женится последним. Кто будет первым – вот в чем вопрос.
Глава 1
Возможность представлялась великолепная, и только дурак мог ее упустить. А Гидеон Пирсолл, виконт Уортон, дураком отнюдь не был.
Ему показалось, что в переполненной людьми гостиной леди Динсмор на ее ежемесячном литературно-музыкальном вечере никто, кроме него, не заметил, как очаровательная леди Честер осторожно выскользнула из комнаты. Правда, едва ли кто-нибудь так же внимательно, как он, следил за прелестной вдовой. Нет, все взгляды были устремлены на бесцветного племянника хозяйки, который, несколько раз откашлявшись, готовился попотчевать аудиторию своими пылкими юношескими стихами весьма сомнительного качества. Поэтому Гидеон был уверен, что никто не заметил также, что он последовал примеру леди Честер. Он мысленно похвалил себя за предусмотрительность, поскольку, заранее спланировав побег, уселся в самом конце комнаты.
Выскользнув из боковой двери, он окинул взглядом коридор и заметил, как мелькнуло и скрылось за поворотом синее шелковое платье. В доме леди Динсмор где-то в том направлении находился выход на веранду, что было хорошо известно и ему, и любому другому, кто когда-либо незаметно сбегал из гостиной, не выдержав попыток многочисленных и не слишком талантливых родственников хозяйки заявить о себе в музыке или литературе. Возможно, леди Честер захотелось подышать свежим воздухом, потому что в гостиной было чрезвычайно душно. А может быть, она предполагала с кем-нибудь там встретиться. Веранда леди Динсмор была хорошо известна также как место свиданий. Однако Гидеон сомневался в этом. Вдовы не подвергались в обществе столь строгим ограничениям, как незамужние женщины. Поэтому у леди Честер не было особой нужды таиться. А учитывая все, что Гидеон слышал о ней, он подозревал даже, что этой леди нравится, когда о ней сплетничают. Сплетни же, обычно отличавшиеся потрясающей точностью, указывали на то, что в настоящее время она была ни с кем не связана. И это было великолепно. Гидеон улыбнулся самому себе. Он тоже был не прочь подышать свежим воздухом.
