Барбара Картленд
Самозванка поневоле
Абсолютно достоверна истина, что незрячие часто обретают способность к обостренному восприятию, чего бывают лишены люди, которые могут видеть.
Это было хорошо известно древним египтянам, изображавшим на своих статуях третий глаз, расположенный в центре лба, ибо они придавали глазу огромное значение.
«Глаза являются окнами души» — эти слова принадлежат писателю Эдгару Аллану По.
Бизнесмен-миллионер, построивший «Порт Санлайт», покойный Лорд Леверхольм, однажды сказал мне: «Всем, приходящим ко мне за работой, я прежде всего заглядываю в глаза».
Нынче мы утратили искусство использования нашего третьего глаза, или нашей способности видеть, правду говорит человек, стоящий перед нами, или лжет.
Жозефина де Богарне писала о Наполеоне Бонапарте, добивавшемся ее руки:
«Его пронизывающий взгляд таит в себе нечто неповторимое и необъяснимое, что сильно воздействует на членов нашей Директории. Какое же действие он должен производить на женщину?»»
Сам Наполеон соглашался с этим: «Я редко прибегал к мечу. Я выигрывал битвы глазами, а не оружием»».
Говорят, что взгляд Наполеона был неподвижным и пронзительным до конца жизни.
Мы знаем также, что индийский император Акбар, сумевший не только создать, но и сохранить огромную империю, обладал сильным характером и совершенно необычными глазами.
Миссионеры-иезуиты, посетившие его двор, восторгались его глазами, «мерцавшими как море в солнечных лучах»».
Что же тогда может быть более могущественным, чем взгляд любви двух человек, исходящий прямо из их сердец?
Урса вошла в дом через парадную дверь.
Как же здесь тихо после отъезда отца!
И совсем непривычно — ведь он всегда ожидал ее в своем кабинете. Теперь здесь пусто и одиноко без него.
Мэтью Холингтон был признанным языковедом столетия.
Его библиотека вмещала сотни томов практически на всех языках мира.
Среди них было немало старинных книг.
Он испытывал величайшую радость, когда находил редкие экземпляры в никому неведомых монастырях, древних замках и даже на восточных базарах.
Урса всегда сопровождала его в поездках и с большим интересом постигала языки.
Она научилась почти так же, как отец, безошибочно отличать подлинный документ от умелой подделки.
А теперь отец без нее отправился в Амстердам, чтобы расшифровать документы, привезенные учеными из голландских колоний в Восточной Индии.
— Ты возьмешь меня с собой, папа? — спросила его перед отъездом Урса.
Он покачал головой.
— Не стоит, моя дорогая. Тебе ужасно наскучат люди, с которыми я буду работать. Все они далеко не молоды и одержимы своей работой.
Урса была разочарована.
Но она знала, что его отказ продиктован исключительно заботой о ней.
Ей не раз приходилось участвовать вместе с ним в увлекательных экспедициях, хотя бывали и не столь интересные для нее путешествия.
Провожая его, она сказала:
— Возвращайся скорее, папа. Мне будет скучно без тебя. Хорошо еще, что у меня много работы в саду, к тому же придется прогуливать твоих лошадей, да и моих.
Отец засмеялся.
— Я совершенно уверен, что ты сделаешь все как надо! Будь осторожна, моя дорогая, а я обещаю не задерживаться.
Отец рассчитывал справиться с делами за неделю, поэтому Урса никому не предлагала побыть с ней в его отсутствие.
Многие ее подруги с радостью откликнулись бы на подобную просьбу.
Но они так много болтали, что у нее не хватило бы времени на все, что следовало за это время сделать.
Холингтон-Холл был построен в стиле времен королевы Анны, и мать Урсы старалась, чтобы все в нем соответствовало тому периоду.
Дом приводил в восхищение истинных знатоков.
Мать и Урсу воспитывала в духе любви к своему дому, велела никогда не доверять слугам чистку ценного фарфора и ремонт обивки стульев, а делать это самой.
— Если хочешь, чтобы работа была выполнена хорошо, — говорила она дочери, — то должна сделать ее сама.
Когда мама умерла, Урса убедилась в ее правоте.
Ей предстояла кое-какая починка в комнате мамы наверху.
Занавеси там висели еще с тех пор, как был возведен дом.
Поэтому они так дороги ей, и было бы преступлением позволить кому-либо, кроме нее самой, коснуться их.
А пока она оглядела кабинет, затем прибрала на папином столе.
Ласково коснулась золотой чернильницы.
Это был подарок короля Италии в благодарность за работу, которую папа выполнил во дворце.
— Там царил сплошной хаос, — рассказывал отец, — но мне удалось все систематизировать должным образом, осталось лишь надеяться, что они вновь не учинят беспорядок.
Урса не была с ним, когда он работал во дворце, а присоединилась к нему позже, и они великолепно провели время в Южной Италии.
Как бы ей хотелось быть с отцом сейчас!
Даже если работа там скучная, все-таки интересно повидать Амстердам.
Выходя из кабинета, она, к своему удивлению, услышала голоса в холле.
Кто бы это мог быть?
Если подруга, она наверняка останется на чай, а это, подумала Урса, помешает наведению порядка наверху.
Она вышла в коридор и встретила Доусона, служившего у них с самого ее рождения.
— Кто это, Доусон?
— Это ее милость[1], мисс Урса.
Девушка вопросительно посмотрела на слугу.
— Мисс Пенелопа — леди Брэкли, — объяснил он.
— Не может быть! — воскликнула Урса.
Ее сестра, Пенелопа, три года назад вышла замуж за лорда Брэкли, пэра, известного своими выступлениями в палате лордов по международным вопросам.
Мэтью Холингтон встретился с ним во время заграничного путешествия.
Возвратившись в Англию, лорд Брэкли посетил Холингтон-Холл.
Пенелопе тогда было девятнадцать лет.
Он влюбился в нее, но был слишком робок в проявлении чувств, полагая, что существенная разница в возрасте помешает им быть счастливыми вместе.
Пенелопа же, стремившаяся к жизни в высшем обществе, которой не находила вдали от Лондона, только и мечтала о замужестве.
Одержимость отца языками нагоняла на нее страшную скуку, и она не раз заявляла ему о своем сокровенном желании быть представленной ко двору.
Наконец, не выдержав напора дочери, Холингтон обратился с просьбой об этой миссии к дальней родственнице, которая впоследствии опекала Пенелопу во время светского сезона в Лондоне.
Пенелопа была в восторге — она попала в родную стихию.
