Задрожав, она опять зарылась лицом в подушку и постаралась стереть из своей памяти образ этого «чудовища». Невозможно! В отличие от ее брата, этот человек имел ужасный вид, массивное тело. И вероятно, он сумасшедший.
Господи милосердный! Может, это наказание за то, что она отвернулась от семьи и милого Джона Риса, воплощения добродетели и честности? Должна ли она войти в это странное и подозрительное место, как Даниил в ров со львами? Лев представлялся ей менее опасным.
Она не сделает этого! Она просто не в силах! Возможно, она упряма и своевольна, но не совсем глупа. Она попросит день или два на размышления, а затем попросит – нет, потребует, – чтобы ее перевели в более безопасное и подходящее место. А пока она не несет никакой ответственности за уродливого и несчастного внука герцогини.
После некоторых раздумий, преодолев страх, она вернулась в эту ужасную комнату, средоточие болезни и неотвратимой смерти, где обнаружила тихо плачущую у постели внука герцогиню. По обе стороны ее стояли Эдкам и Такли. Несмотря на гнев, первым побуждением Марии было броситься к хрупкой старушке и успокоить ее. Девушка почувствовала, что не многим довелось быть свидетелями слабости этой исключительной женщины. Но тем не менее она нуждалась в поддержке. Несмотря на отвращение к этому ужасному помещению и ее обитателю, потерявшему человеческий облик, Мария могла понять чувства беспомощности и отчаяния, охватившие герцогиню. То же самое она чувствовала по отношению к брату. Ее светлость понимала, что жизнь внука – ее жизнь и что его смерть, или даже ожидание этого ужасного события сделают мир таким мрачным, что один взгляд на него всколыхнет боль невосполнимой утраты.
– Трей, Трей, мой милый мальчик, – всхлипывала герцогиня, и голос ее дрожал от горя и гнева. – Что нам теперь делать? Как они могли допустить, чтобы ты стал таким… чудовищем? Как они могли так обращаться, с тобой? Ты же мой внук! Герцог Салтердон…
– Ну, ну, Изабелла, – успокаивал ее Эдкам. – Вам не нужно было приходить сюда. Вы не должны этого видеть. Мое сердце тоже разрывается от того, что Трей стал таким. Вы же знаете, что все эти годы я любил его, как сына…
– Я тоже, – сказал Такли.
Вошедшая вслед за Марией Гертруда раскрыла рот от удивления, и ее круглое лицо зарделось, когда она обнаружила, в каком ужасном состоянии находится комната.
– Боже, – застонала она, поспешила к герцогине, сделала реверанс и схватила ее за руки.
– Умоляю, простите меня, ваша светлость. Меня не было две недели, я приехала всего за несколько минут до вас. Уверяю, ваша светлость, больше такого ужаса не повторится.
Герцогиня ничего не ответила, а просто смотрела на неподвижную, как сама смерть, фигуру.
Гертруда презрительно фыркнула в сторону Такли и Эдкама, резко повернулась и вышла из комнаты, даже не взглянув на Марию. Из коридора послышались возбужденные голоса Гертруды и Молли.
– Безмозглая девчонка, о чем ты думала, когда позволила его светлости дойти до такого состояния?
– Хотела бы я посмотреть, как ты рискнешь подставить свою голову. Клянусь, он опасен – швыряет посудой…
– Скорее, ты была занята с этим конюхом Тадеусом. Я не стану порицать ее светлость, если она уволит тебя. И я сама позабочусь…
– Ничего ты не сделаешь, глупая старая корова, потому что знаешь, что больше не найдешь никого, кто согласится возиться с ним. Кроме того, мы обе прекрасно знаем, что ее светлость не хочет, чтобы вся Англия узнала, каким идиотом он стал.
Мария закрыла глаза и прислонилась к стене.
– К черту, – прошептала она. – К черту.
* * *
– Напишите мне, как только заметите какие-нибудь изменения, – распорядилась герцогиня, забираясь в карету, где ее уже ждали Такли и Эдкам.
– Разумеется, – ответила Мария. Кучер закрыл и запер дверцу.
Лицо герцогини, смотрящей на девушку из окна кареты, было землистого цвета, а глаза покраснели. Она с трудом выдавила из себя улыбку и спросила:
– Вам действительно нравится ваша комната? Можете сменить ее, когда пожелаете. Я чувствую, что ваше присутствие поможет ему…
– Комната чудесная, – заверила ее Мария. Герцогиня окинула взглядом фасад огромного замка.
– Я сказала слугам, что доверяю вам управление домом и всем, что касается здоровья моего внука.
– Это огромная ответственность, ваша светлость.
– С которой вы прекрасно справитесь, – уверенным тоном ответила старуха и, величаво вскинув брови, добавила: – Я почувствовала это, как только увидела вас: вашу силу и моральные качества. Полагаю, ваше присутствие поможет ему.
– Думаю, ему будет лучше с семьей и друзьями, – довольно смело заявила Мария, и герцогиня страдальчески сморщилась от ее слов. – Почему вы так скоро уезжаете, ваша светлость? Может, вам стоит задержаться на день-два и хотя бы убедиться, что я справлюсь с порученным делом?
– Если бы мои душа и сердце были молоды… Но душа измучена, сердце разбито. Я не в силах долго видеть его такого, милая. Я всегда тяжело переносила болезни детей. Поймите…
Герцогиня взмахнула рукой и на прощание еще раз слабо улыбнулась Марии. Карета покатилась по дороге.
Мария долго смотрела ей вслед, пока роскошный экипаж не скрылся за горизонтом и на мир опять не опустились зимнее безмолвие и запустение. Ей хотелось броситься вслед за герцогиней и попытаться еще раз объяснить ей, что одна мысль остаться наедине с ее внуком вызывает у нее такой ужас, какого она никогда не испытывала даже в присутствии отца.
Пошел редкий снег. Он укрывал все вокруг белой пеленой, сквозь которую кое-где проступала черная земля. Все выглядело таким безмятежным, что Мария не удержалась и подставила под холодные крупинки свои опущенные веки, нос, губы.
Они с Полом очень любили снег. Как здорово было скрыться от бдительного ока отца и резвиться, как щенки, строить снежные крепости, отважно скользить по тонкому льду пруда. В последние месяцы его жизни они часто подолгу смотрели в окно на падающий снег и делились друг с другом самыми сокровенными тайнами, воображали себя любовниками, представляли, что они вдвоем мчатся по заснеженным полям… целуются, пока их носы не становятся красными от холода, а дыхание не намерзает вокруг рта сверкающим инеем.
Увы. Это ее первая зима без Пола. Она вернулась в дом, заперла за собой дверь, устало прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. Когда она снова открыла их, то наткнулась на любопытные и настороженные взгляды слуг.
Гертруда ободряюще улыбнулась ей.
– Я рада, что ты осталась, милочка. У меня такое чувство, что ты вдохнешь жизнь в этот старый дом. И даже поможешь его светлости.
